Гей, Питер

Питер Гей

англ. Peter Gay

Питер Гей (англ. Peter Gay; 20 июня 1923, Берлин — 12 мая 2015, Нью-Йорк) — американский историк европейской культуры и общественной мысли.

Биография

Из еврейской семьи, собственное имя — Петер Йоахим Фрёлих. В 1939 году вместе с семейством покинул нацистскую Германию, перебрался на Кубу, в 1941 году прибыл в США. В 1946 году получил американское гражданство, взял англизированный вариант своей немецкой фамилии. Закончил Денверский университет (1946), а затем Колумбийский университет (1951). Преподавал политологию (1948—1955) и историю (1955—1969) в Колумбийском университете. С 1969 года — профессор интеллектуальной истории Европы в Йельском университете. Вышел в отставку в 1993 году.

Научные интересы

Основные труды посвящены философии Просвещения, культуре Веймарской республики, идеям модернизма. Известность получили его монографии о Вольтере, Моцарте, Фрейде, Шницлере.

Избранные труды

• Voltaire’s Politics: The Poet as Realist (1959)
• Weimar Culture: The Outsider as Insider (1968)
• The Enlightenment: An Interpretation (1969)
• Modern Europe (1973, в соавторстве)
• The Bourgeois Experience: Victoria to Freud (5 тт., 1984—1998)
• Freud: A Life for Our Time (1988)
• The Cultivation of Hatred (1993)
• My German Question: Growing Up in Nazi Berlin (1998, автобиография)
• Mozart (1999)
• Schnitzler’s Century (2002)
• Modernism: The Lure of Heresy (2007)

Признание

Национальная книжная премия (1966), Премия Хейнекена (1990), Золотая медаль Американской академии искусств и литературы (1992), ряд других научных наград и отличий. Премия Ганса и Софи Шолль (1999).

Литература

• Berenzon B. Historia es inconsciente. La historia cultural: Peter Gay y Robert Darnton. México: Colegio de San Luis, 1999

Отрывок, характеризующий Гей, Питер

Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.