Давыдов, Николай Николаевич

Никола́й Никола́евич Давы́дов (1860 — 1920) — сызранский уездный предводитель дворянства, камергер.

Биография

Из потомственных дворян Симбирской губернии. Крупный землевладелец, одно из родовых имений — Верхняя Маза в Сызранском уезде.

Сын отставного штабс-капитана лейб-гвардии Семеновского полка Николая Денисовича Давыдова (1825—1885) и жены его Софьи Петровны Бестужевой. Внук знаменитого партизана-поэта Дениса Давыдова.

В 1880 году окончил Пажеский корпус, откуда был выпущен корнетом в лейб-гвардии Уланский Её величества полк. В 1893 году вышел в отставку в чине ротмистра с мундиром и посвятил себя общественной деятельности. С 1893 года избирался гласным Сызранского уездного и Симбирского губернского земских собраний. В 1900 году был избран Сызранским уездным предводителем дворянства, в каковой должности состоял до 1915 года. Во время русско-японской войны был уполномоченным Красного Креста по городу Сызрани.

Кроме того, состоял почетным мировым судьей Сызранского судебно-мирового округа, членом Попечительного совета Сызранской 1-й женской гимназии и председателем Попечительного совета 2-й женской гимназии. Имел чин действительного статского советника (1913), состоял в придворном звании камергера (1906).

В годы Первой мировой войны состоял председателем сызранского отделения Комитета великой княжны Татьяны Николаевны для оказания помощи пострадавшим от военных бедствий.

Умер в 1920 году.

Семья

Был женат на дочери шталмейстера Александре Алексеевне Амбразанцевой-Нечаевой. Их сын:

• Николай (1897—1971), переводчик. Был женат на Вере Афанасьевне Булгаковой, сестре писателя М. А. Булгакова. В 1935 году был выслан в Актюбинскую область на пять лет. Во время Великой Отечественной войны участвовал в партизанском отряде.

Награды

• Орден Святого Станислава 2-й ст. (1902);
• Орден Святого Владимира 4-й ст. (1905);
• Орден Святой Анны 2-й ст. (по статуту, 1912);
• медаль «В память царствования императора Александра III»
• медаль «В память коронации императора Николая II»
• медаль «В память 100-летия Отечественной войны 1812 г.»
• медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых»

Иностранные:

• черногорский орден Князя Даниила I 4-й ст.

Источники

• Список гражданским чинам четвертого класса на 1915 год. — Пг., 1915. — С. 2048.
• Пажи за 185 лет: Биографии и портреты бывших пажей (1711—1896) — СПб., 1896. — С. 701.
• Чины Двора, Свиты Их Величеств и потомственное Российской Империи дворянство. — К., 1913.
• Справочная книжка и адрес-календарь Симбирской губернии. — Симбирск, 1916.
• [pkk.memo.ru/page%202/KNIGA/Da.html#da.10 Анкеты, письма, заявления политзаключенных в Московский Политический Красный Крест и Помощь политзаключенным, во ВЦИК, ВЧК-ОГПУ-НКВД]

Отрывок, характеризующий Давыдов, Николай Николаевич

– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.