Девушки в униформе (фильм, 1931)
| Девушки в униформе | |
| Mädchen in Uniform | |
 | |
| Жанр |
психологическая драма |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария |
Криста Винслоэ |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Deutsche Film-Gemeinschaft |
| Длительность |
98 мин. |
| Бюджет |
55 000 RM |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Девушки в униформе» (нем. Mädchen in Uniform) — германская психологическая драма 1931 года режиссёра Леонтины Заган, снятая по роману и пьесе Кристы Винслоэ «Вчера и сегодня» («Gestern Und Heute»). Рассматривается как первый фильм о лесбийской любви[1]. Является культовым фильмом среди лесбиянок[2].
Всеобщее признание фильма обусловлено удачной работой режиссёра, которая смогла сочетать классицизм форм с предельной кинематографической утончённостью. Затрагиваемая тема зарождающейся подростковой чувствительности, решённая с подлинной деликатностью, ещё долгие годы не найдёт столь аккуратного воплощения, вплоть до «Реки» Ренуара. С «Девушек в униформе» начинает отсчёт мода на школьные женские фильмы[3].
Содержание
Сюжет
События картины происходят в Пруссии в период перед Первой мировой войной. Четырнадцатилетнюю Мануэлу фон Майнхардис титулованная тетя привозит в Потсдам, в школу-пансионат для дочерей офицеров. Мать у Мануэлы умерла, отец-военный не в состоянии заботиться о ней, и тетя решают оставить племянницу на воспитание и обучение в учебном заведении со строгими порядками. Школа управляется властной и жесткой директрисой фройляйн фон Нордек цур Нидден.
Чувствительная и эмоциональная Мануэла попадает в класс к фройляйн фон Бернбург. Фон Бернбург старается общаться с ученицами открыто и честно и является всеобщей любимицей. Новые подруги Мануэлы сразу предупреждают, чтобы она была осторожной и тоже не влюбилась в неё. Но первая же встреча с фон Бернбург повергает Мануэлу в смятение. Искреннее участие к Мануэле, тяжело переживающую смерть матери, ещё больше привязывает девушку к учительнице. Сама преподавательница также выделяет Мануэлу среди остальных, хотя и старается никак это не проявлять.
В школе царят суровые порядки и строгая дисциплина. Директриса стремится максимально урезать расходы, даже за счет питания воспитанниц, считая, что окружающая обстановка не располагает к излишествам.
|
Они дочери солдат и, даст Господь, станут матерями солдат. Дисциплина — вот что им нужно, а не жизнь в роскоши. Директриса фройляйн фон Нордек цур Нидден (персонаж фильма)
|
|
Когда сорочка Мануэлы разваливается на части и нет никакой возможности её починить, фройляйн фон Бернбург отдает ей одну из своих. Мануэле с большим трудом удается удерживать свои чувства, она путается, отвечая уроки, и в беседе наедине признается преподавательнице в своей любви. Фон Бернбург пытается образумить её и призывает держать эмоции под контролем.
К катастрофе приводит случай. На празднике, посвященном дню рождения директрисы, силами воспитанниц ставится «Дон Карлос» Шиллера, Мануэла исполняет главную роль. Спектакль имеет успех, после него, на празднике, Мануэла напивается пунша и, потеряв контроль, во всеуслышание заявляет о любви между собой и фройляйн фон Бернбург. Разражается скандал. Директриса сажает Мануэлу в карцер и запрещает кому бы то ни было общаться с ней. Фон Бернбург вынуждена покинуть школу. Узнав, что любимая учительница оставляет её навсегда, Мануэла едва не совершает самоубийство. Лишь стараниями подруг её удается спасти. Понимая, какая могла случиться трагедия и каким несмываемым пятном легло бы самоубийство Мануэлы на школу, директриса испытывает сильное потрясение.
Технические приемы и работа режиссёра
«Девушки в униформе» — первый германский фильм, созданный кооперативным способом. Компания Deutsches Film Gemeinschaft была создана специально для этого проекта. Затраты по созданию картины распределялись между актёрами и командой создателей.
Прототипом Мануэлы фон Майнхардис для романа и пьесы послужила одна из одноклассниц Кристы Винслоэ, с которой та училась вместе в Empress Augusta boarding school. Девушка действительно бросилась с лестницы. Она выжила, но хромала всю оставшуюся жизнь. Уже будучи взрослой она присутствовала на премьере фильма[2].
Первоначальный замысел предполагал, что Мануэла прыгнет с лестницы в конце фильма. Однако затем Карл Фрёлих поменял решение, и Мануэлу спасают от самоубийства ученицы.
Доротея Вик и Герта Тиле, сыгравшие учительницу и ученицу, родились в один и тот же год. На момент съемок им обеим было 23 года.
В использовании новых звуковых средств Заган, ученица Макса Рейнхардта, была самым продвинутым режиссёром предвоенной Германии[1]. Не только аккуратное использование диалогов, но также применение звука как метафоры (например, звуки горна в начале и конце фильма), создание особой атмосферы, когда девушки перешептываются, обмениваясь секретами, перекликающийся звук имени Мануэлы в финальных сценах — всё это подтверждает высказывание критика[1]:
|
Зигфрид Кракауэр также отметил работу Заган. Он обратил внимание на её способность наделять кадры «символической силой света». Применение Заган теней не только создает глубину на плоском экране, но также способствует более точной передаче смысла и атмосферы. Кинематография Заган — прекрасный пример того, что Айснер называла «настроением» — игра света вызывала отклик в сердце[1].
Решение освещения и показ лестницы в школы — примечательный пример работы Заган со светом. Стремящиеся вверх тени и глубина центральной части лестничного колодца символизируют напряжение, в котором живут девушки, в контрасте с яркоосвещёнными парадными ступенями главного холла, по которым ученицам запрещено подниматься.
Заган также явилась первой, кто применил прием наложения крупных планов лиц двух персонажей для показа глубокой психологической связи, существующей между ними[1]. Заган использует его, отображая моменты сильного притяжения между фройляйн фон Бернбург и Мануэлой. Тридцать лет спустя этот способ использовал Ингмар Бергман в фильме «Персона» для достижения аналогичного эффекта.
В монтажном плане картина соединяет элементы повествовательного и ассоциативно-образного типов монтажа, которые дополняют друг друга и создают атмосферу, которая не могла бы быть достигнута применением лишь одного из них[1]. Начало фильма показывает отдельные кадры Потсдама с каменными башнями, статуями, скульптурами воинов, чередующиеся показом шагающих строем девушек в униформе, вводя зрителя в атмосферу будущей истории — Пруссию в период перед Первой мировой войной. Дальнейший рассказ, ограниченный исключительно стенами школы, ведется повествовательным монтажом. Но периодически в него вновь вкрапляются статичные кадры милитаристского патриархального мира, окружающего место действия. Зрителю напоминают, что хотя школа — это женская обитель (в ней нет ни одного мужчины), но она находится в авторитарном мужском обществе. С помощью такой структуры монтажа получается создать в фильме замкнутый женский мир, отгороженный от внешнего мира[1].
В интервью 1980-го года Герта Тиле (Мануэла фон Майнхардис) приписывает заслуги по созданию фильма мужской части съемочной группы: Карлу Фрёлиху, Францу Ваймару и др. Заган, по её мнению, слишком мало знала о том, как задумал фильм Карл Фрёлих[2].
Актерский состав
В фильме нет ни одного персонажа мужского пола.
|
|
Судьба фильма
Нацистский режим, пришедший к власти через два года после создания фильма, включил картину в список запрещенных. Впервые после выхода на экран фильм был показан широкой публике лишь в 1970-х годах[2]. В 1977 году фильм показали по германскому телевидению. Позднее «Девушки в униформе» вышли на видеокассете с английскими субтитрами в США (1994) и Великобритании (2000), выпущенные British Film Institute.
После показа фильма в Румынии, от местных дистрибьюторов пришло письмо с просьбой: «Пожалуйста, ещё 20 метров с поцелуем» (Please, twenty more metres of kissing)[2]. Речь идет о сцене, где фройляйн фор Бернбург целует Мануэлу в губы. Двадцать метров пленки эквивалентны примерно полутора минутам на экране.
Значение
|
|
То, что вы называете грехом, я называю великим духом любви, имеющим тысячи форм. Элизабет фон Бернбург (персонаж фильма)
|
|
Картина «Девушки в униформе» повсеместно пользовалась огромным успехом. В Германии она считалась лучшим фильмом года[4]. Успех сопутствовал фильму не только в Германии, но также по всей Европе, в США и даже в Японии[2]. При выходе фильм был воспринят прессой как картина, рассматривающая проблемы юношеского периода, а также как протест против системы обучения, существовавшей в Пруссии. Тема лесбийских отношений не упоминалась. Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» видела в фильме «драму девушки, томящейся по нежности и сочувствию, которые противопоставляются суровой насильственной системе воспитания в закрытых школах»[4].
Постановка пьесы, на которой основан фильм, осуществлялась несколько раз с разными актёрами. Герта Тиле, исполнившая роль Мануэлы фон Майнхардис в фильме, играла её и на сцене. В одной из постановок роль фройляйн фон Бернбург играла массивная почти пятидесятилетняя женщина. В силу этого чувства между учительницей и ученицей не могли интерпретироваться иначе, как в русле «материнской симпатии». Однако в других постановках пьесы лесбийский мотив прорабатывался очень тщательно[2].
Изменения, внесенные продюсером Карлом Фрёлихом в сюжет фильма, были продиктованы его желанием обеспечить больший успех проекту. Название пьесы «Вчера и сегодня» он заменил на «Девушки в униформе», посчитав его более удачным. «…Они будут думать, что там будет множество девушек в униформе, они будут прыгать и показывать свои ноги». По этой же причине вопрос об истинной природе взаимоотношений женщин он намеренно оставил открытым, чтобы фильм был приемлем для мужской аудитории[2].
|
В настоящее время картина считается одним из самых известных германских фильмов ранней эры кинематографа, затрагивающих вопросы гомосексуальности[5].
Награды
Фильм получил следующие награды[6]:
| Награды | ||||
|---|---|---|---|---|
| Фестиваль / Премия | Год | Награда | Категория | Победитель |
| Kinema Junpo Awards | 1932 | Kinema Junpo Award | Лучший фильм на иностранном языке | «Девушки в униформе» |
| Венецианский кинофестиваль | 1932 | Приз по результатам опроса зрителей | За техническую безупречность | Леонтин Заган |
См. также
- «Девушки в униформе» — ремейк 1958 года германского производства.
- «Оливия» — французский фильм 1951 года.
- «Полюбить Аннабель» — американский фильм 2006 года.
- Лесбийские отношения в кинематографе
Напишите отзыв о статье "Девушки в униформе (фильм, 1931)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 International dictionary of films and filmmakers / editors, Tom Pendergast, Sara Pendergast. — 4th ed. — USA: St. James Press, 2000. — Т. 1. Films. — С. 731. — 1503 с. — ISBN 1-55862-450-3. (англ.)
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.latrobe.edu.au/screeningthepast/reruns/thiele.html Mädchen in Uniform на сайте университета La Trobe] (англ.). Проверено 19 октября 2009. [www.webcitation.org/5xY5ttrMh Архивировано из первоисточника 29 марта 2011].
- ↑ Клод Бейли. 1931. Девушки в униформе // Кино: фильмы, ставшие событиями / В. М. Кислова, Н. М. Фарфель. — СПб: Академический проект, 1998. — С. 106. — 400 с. — ISBN 5-7331-0127-Х.
- ↑ 1 2 Зигфрид Кракауэр. От Калигари до Гитлера: Психологическая история немецкого кино = From Caligari to Hitler. A Psychological History of the German Film. — Москва: Искусство, 1977. — С. 233. — 320 с. — 10 000 экз.
- ↑ Harry M. Brenshoff and Sean Griffin. Queer images : a history of gay and lesbian film in America. — USA: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — С. 24. — 321 с. — ISBN 0-7425-1971-6. (англ.)
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0022183/awards Awards for Madchen in Uniform на сайте Internet Movie Database] (англ.). Проверено 18 октября 2009. [www.webcitation.org/66mF9a80J Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
Ссылки
- «Девушки в униформе» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v30757 «Девушки в униформе»] (англ.) на сайте allmovie
- [www.rottentomatoes.com/m/maedchen_in_uniform/ «Девушки в униформе»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
- [film.virtual-history.com/film.php?filmid=2604 Фотографии актрис, кадры из фильма, библиография]. Проверено 29 марта 2011. [www.webcitation.org/5xY6CZkmg Архивировано из первоисточника 29 марта 2011].
Отрывок, характеризующий Девушки в униформе (фильм, 1931)
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.
– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
