Смитон, Джон

Джон Смитон
John Smeaton
Джон Смитон. Гравюра с портрета работы художника Матера Брауна (англ. Mather Brown).
Род деятельности:	изобретатель
Место рождения:	Осторп, Англия
Место смерти:	Ротбери, Нортамберленд
Награды и премии:	Медаль Копли

Джон Сми́тон (англ. John Smeaton, 8 июля 1724 года, Осторп, Англия — 28 октября 1792 года, там же) — британский механик и инженер — строитель. Спроектировал третий Маяк Эдистон (1759). Изобрёл цилиндрические меха (1760) для подачи воздуха в доменную печь. В английской историографии считается первым гражданским (не военным) инженером.

Член Лондонского королевского общества (1753) и Лунного общества.

Биография

Джон Смитон родился 8 июля 1724 в приходе Осторп, у города Лидс, на северо-востоке Англии, в семье юриста Уильяма Смитона и его жены Мэри Стоунс. Семья Смитона происходила из Шотландии. Среди его предков был один из деятелей реформации в Шотландии, ректор Университета Глазго (1580) Томас Смитон (1536—1583) (англ. Thomas Smeton).

Уже в юношеские годы Джон Смитон проявил интерес к механизмам. В это время он собрал водяной насос мог качать воду из пруда, а также небольшой токарный станок. Он окончил среднюю школу в Лидсе и в возрасте шестнадцати лет начал работу в юридической компании своего отца.

В 1742 он был отправлен в Лондон для получения юридического образования. Однако, бросил учебу и нанялся рабочим к мастеру, который изготовлял приборы для лабораторий и технические приборы. В 1750 Смитон открыл в Лондоне свою собственную мастерскую. В это время он также работал в составе обслуживающего персонала на собрании Лондонского королевского научного общества, а в мае 1753 стал членом Общества. В период с 1750 по 1759 годы Смитон подготовил несколько докладов для Общества, которые были опубликованы в «Трудах» Общества. Среди его работ этого времени было статья "Экспериментальное исследование силы ветра и воды для приведения в действие мельниц и мельниц " (1759) за которую Смитон получил медаль Копли и 1810.

В 1754 Смитон совершил путешествие по Нидерландах с целью исследования строительства каналов и гаваней.

В 1755 получил предложение построить новый Маяк Эдистон и успешно осуществил этот проект в течение 1756—1759. После строительства Маяка, способности Смитона были признаны и он стал получать много предложений по проектированию сооружений.

1760 Смитон изобрел цилиндрические меха для подачи воздуха в доменную печь. Впервые они были использованы на Карронском металлургическом заводе (Carron Ironworks).

По проектам Смитона было построено несколько мостов в Шотландии и один в Англии. Одной из самых значительных работ Смитона было проектирование и строительство канала Форт-Клайд (англ. Forth and Clyde Canal). Смитон также принимал участие в проектировании нескольких гаваней, в частности, в Рамсгит.

8 июля 1756 Смитон женился и в дальнейшем большую часть времени проводил в Осторпе. У него было две дочери. Смитон получил предложение от российской княгини Дашковой переехать в Россию, однако решил туда не ехать.

В 1768—1788 гг. Смитон подготовил ещё несколько докладов для Лондонского королевского общества.

В последние годы жизни Смитон пытался упорядочить свои многочисленные исследования, однако, успел отсортировать только материалы по Маяку Эдистона. Его работы были упорядочены и изданы уже после его смерти.

Маяк Эдистон

В 1755 во время пожара Маяк Эдистон, сделанный преимущественно из древесины, был разрушен. Маяк стоял на небезопасном рифе в проливе Ла-Манш. Владелец маяка обратился Дж. Паркера, президента Королевского общества, чтобы тот посоветовал инженера, который мог бы построить новый маяк. Тот сразу посоветовал Смитона. Смитон решил, что новый маяк должен быть построен из камня. В мае 1756 он впервые посетил место, где должен быть построен маяк. После обследования местности, осложнённом постоянными штормами, Смитон завершил свой проект. Строительство маяка началось 3 августа 1756 и завершилось 1759. 16 октября 1759 маяк начал работать. Маяк был высотой 18 м. Он использовался более ста лет — до 1877 года, когда начала разрушаться скала, на которой он стоял. Затем маяк был разобран и часть его установлена на берегу в городе Плимут, а на его прежнем месте — построен новый. Согласно английской историографии, при строительстве маяка Смитон впервые использовал гидравлическую известь, способную твердеть под водой.

Мосты

В области мостостроения Смитон работал преимущественно в Шотландии. Здесь им было построено три хороших арочных моста — в городах Перт, Банф, Колдстрим, которые до сих пор используются. По его проекту был построен также один из мостов в Абердине (1775—1780). Его единственный мост в Англии был построен в 1777 году через реку Тайн в городе Хексем. В 1769 году, когда в Эдинбурге был разрушен новый Северный мост, Смитон был приглашен туда для его ремонта.

Коэффициент Смитона

В уравнении подъёмной силы, которое использовали Братья Райт при проектировании планеров, использовался коэффициент давления воздуха — «коэффициент Смитона».

Расчёт подъёмной силы

<math>L = k\;S\;V^2\;C_L</math> L = Подъёмная сила в фунтах k = Коэффициент давления воздуха (коэффициент Смитона) S = Общая площадь поверхности в квадратных футах V = Скорость (относительно воздуха) в милях в час CL = Коэффициент подъёмной силы (изменяется в зависимости от формы крыла)

Этот коэффициент использовался в расчётах более 100 лет, и только испытания братьев Райт показали, что он требует корректировки.

Произведения

• Smeaton’s Reports, 1812, 3 vols. (a brief memoir is given as an introduction to vol. i.)
• [books.google.co.uk/books?id=DZgNAAAAYAAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_rcad=0#v=onepage&q&f=false Reports of the late John Smeaton, FRS, made on various occasions, in the course of his employment as a civil engineer… — Second edition, in two volumes. — London:M. Teylor, 1837.].
• John Smeaton’s diary of his journey to the Low Countries 1755. — Printed for the Newcomen society by the Courier press, 1938.

Литература

• John Holmes. A Short Narrative of the Genius, Life and Works of the Late Mr. J. Smeaton, Civil Engineer. — London, 1793.
• _John_ % 28DNB00 % 29 Smeaton, John by Thomas Hudson Beare ./ Dictionary of National Biography, 1885—1900, Volume 52. — London:Smith, elder, & Co, 1897. Pages 393—395.
• Samuel Smiles, " Life of John Smeaton, " in Lives of the Engineers, 3 vols. (London, 1861—1862).
• Smiles, Samuel. Lives of the Engineers — Smeaton and Rennie. — London, 1904.[1].

Отрывок, характеризующий Смитон, Джон

Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.