Абердин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Абердин
англ. Aberdeen
скотс Aiberdeen
гэльск. Obar Dheathain
Флаг Герб
Страна
Великобритания
Регион
Шотландия
Область
Координаты
Население
224 970 человек (2012)
Названия жителей
аберди́нец, аберди́нцы[1]
Часовой пояс
Телефонный код
+44 1224
Почтовый индекс
AB10-AB12, AB13, AB15-AB25

Аберди́н[2] (англ. Aberdeen [æbərˈdiːn], скотс Aiberdeen, гэльск. Obar Dheathain [ˈopər ˈʝɛhɪn]; более точная рус. транскрипция — Эбердин) — главный морской и рыболовецкий порт, третий по величине город в северо-восточной части Шотландии, административный и культурный центр области Абердин. Также в городе располагается муниципальный совет области Абердиншир[3].

В XIIXIV веках Абердин был резиденцией шотландских королей. Его иначе называют Гранитный город, Серый город и Серебряный город с золотыми песками. С середины XVIII до середины XX вв. городские здания строились из местного серого гранита, в котором вкрапления слюды блестят как серебро. В Абердине длинная песчаная береговая линия. После обнаружения нефти в Северном море в 70-х годах XX века городу дали прозвища Нефтяная столица Европы и Энергетическая столица Европы.





География

Город лежит между устьями рек Ди и Дон и разделяется на Старый Абердон (Aberdon) — северная часть, простирающаяся до Дона, и Новый Абердин (бывшая рыбацкая деревушка на реке Ди) — южная часть, тянущаяся вдоль левого берега Ди. Город вырос на месте древнеримской колонии Девана. Официально обе части Абердина объединились в 1891. Город соединён каналом, длиной 80 км, с Инверури.

История

Как единый город Абердин существует с 1891 года, после объединения Старого Абердина (университетского и кафедрального города на реке Дон) и Нового Абердина (рыбацкого посёлка на реке Ди)[3].

На месте Абердина существовала древнеримская колония Девана[3]. Поселение в Старом Абердине после упадка вследствие ухода римлян было вновь основано в 580 году св. Махаром, учеником св. Колумбы. Основанная Махаром миссия впоследствии стала самостоятельным Абердинским епископством, утратившим свою независимость только в 1330-х годах. В честь Махара освящён построенный из гранита готический собор (11311165, окончательный вид собор приобрёл в 1530 году). В 1179 году Старый Абердин получил городские права; в XII—XIV веках город являлся резиденцией шотландских королей. С XVIII века велась регулярная застройка улиц и площадей Старого Абердина[3].

В XIX веке через реку Ди вели три моста, из них: старый с семью арками, выстроенный в 1520 году, висячий и железнодорожный. Абердин был самым значительным городом северо-восточной части Шотландии. Главными рычагами торговли служили богатые бумажные, хлопчатобумажные, льняные и прядильные мануфактуры, писчебумажные, канатные фабрики, кожевенные и чугунные заводы, вывоз рогатого скота, лососины, яиц, масла, свинины, хлеба. Существовало регулярное пароходное сообщение с Лондоном, Литом (Эдинбургом), Питерхедом, Инвернессом и Оркнейскими островами.

Новый город Абердин, в котором в старину был украшенный замок, испытал во время шотландских войн большие бедствия. В 1153 был разграблен норвежским королём Эйштейном, в 1336 сожжён английским флотом Эдуарда III, в 1644 завоёван и почти совершенно истреблён роялистами, в 1647 его постигла эпидемия чумы[4].

В XX веке объединённый Абердин был административным центром района Грампиан. В первой половине XX века город являлся центром фабричной промышленности (судостроение, бумажное и текстильное производства, шлифовка гранита). С 1970-х годов — центр нефтяной и нефтеперерабатывающей промышленности шельфа Северного моря[3].

Климат

Климат океанический, с небольшими межсезонными колебаниями и обильными осадками на протяжении всего года. Зима мягкая и дождливая, лето холодное и короткое.

Климат Абердина
Показатель Янв. Фев. Март Апр. Май Июнь Июль Авг. Сен. Окт. Нояб. Дек. Год
Абсолютный максимум, °C 16,6 17,0 20,9 24,0 24,2 27,0 30,0 29,7 26,1 22,0 17,8 16,1 30,0
Средний максимум, °C 6,3 6,8 8,7 10,8 13,4 15,9 18,3 18,1 15,8 12,2 8,8 6,4 11,8
Средняя температура, °C 3,6 3,9 5,3 7,1 9,5 12,2 14,5 14,3 12,2 9,1 6,0 3,8 8,5
Средний минимум, °C 0,8 0,9 2,0 3,3 5,6 8,5 10,7 10,4 8,5 5,9 3,1 0,9 5,1
Абсолютный минимум, °C −19 −15 −11,8 −6 −4,3 −0,3 2,0 0,0 −2 −4 −15,6 −18,1 −19
Норма осадков, мм 67 53 61 58 56 60 60 60 66 96 92 74 804
Источник: [pogoda.ru.net/climate2/03091.htm]

Экономика

Абердин — крупнейший порт Северной Шотландии, центр морской торговли со странами Скандинавии и Балтики. С 1970-х годов является организационным центром района нефтепромыслов на Северном море[3].

Абердин является и центром шотландской рыбообрабатывающей промышленности. Развита химическая, целлюлозно-бумажная, пищевая (рыбоконсервная) и судостроительная промышленность (как в самом городе, так и в пригородах). Имеется текстильное (преимущественно шерстяное) производство. Абердин — старинный центр добычи и шлифовки гранита и мрамора.

Социальная сфера

В городе находится Абердинский университет, образованный в 1860 году из двух колледжей: католического «Кингз» колледжа (основан в 1494 году) и протестантского «Маришаль» колледжа (основан в 1593 году). Также в Абердине находится университет Роберта Гордона (до 1992 года — технологический институт; основан в 1775 году). В городе действуют научно-исследовательские институты животноводства, почвоведения и рыболовства[3].

Достопримечательности

Отличительной особенностью старой застройки города являются фасады из местного полированного («серебряного») гранита. Такими домами, в частности, застроена главная магистраль города — Юнион-стрит; здесь находятся самые старые кварталы города, Кастлгейт (XIII—XIV века). Местный гранит использовался и при сооружении кафедрального собора святого Махара (строительство было начало в 1164 году, в 1380-х годах собор был перестроен; шпиль относится к XVI веку). Сохранились фрагменты гражданской застройки XVI века; к этому столетию относятся также капелла Королевского колледжа (1500—1505 годы), здание Маришаль-колледжа (1593 год)[3].

В XVIII веке сформировались ансамбли площадей Голден-сквер и Бон-Аккорд-сквер. Примечательна также церковь святого Николая (Сент-Николас), состоящая из двух частей: Западная Церковь (построена в 17511755, архитектор Джеймс Гиббс) и Восточная Церковь (1838, архитектор Арчибальд Симпсон). Среди более поздних построек — неоготическое здание Муниципалитета (1867—1878 годы), новое здание Маришаль-колледжа в эдвардианском стиле (1906 год, архитектор Александр Маршал-Макензи)[3].

В Абердине — несколько музеев: музей истории города, военный музей «Гордон Хайлендерс», художественная галерея (основана в 1884 году; представлено британское искусство XVIII—XX веков)[3].

Персоналии

В XIV веке архидиаконом Абердина был поэт и историк Джон Барбур, а в начале XVI века директором Кингс-колледжа был шотландский историк Гектор Бойс. В Абердине провёл первые 10 лет жизни поэт Байрон.

Города-побратимы

Абердин является городом-побратимом следующих городов:

Напишите отзыв о статье "Абердин"

Примечания

  1. Городецкая И.Л., Левашов Е.А. [books.google.ru/books?ei=qtL5UPz7OOaC4ATq-4CgBQ&hl=ru&id=Do8dAQAAMAAJ&dq=%D0%B0%D0%BC%D1%81%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B4%D0%B0%D0%BC%D0%BA%D0%B0&q=%D0%B0%D0%B1%D0%B5%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%BD#search_anchor Русские названия жителей: Словарь-справочник]. — М.: АСТ, 2003. — С. 19. — 363 с. — ISBN 5-17-016914-0.
  2. Словарь географических названий зарубежных стран / отв. ред. А. М. Комков. — 3-е изд., перераб. и доп. — М. : Недра, 1986. — С. 7.</span>
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Паппе В. М. Абердин // Большая российская энциклопедия / С. Л. Кравец. — М: Большая Российская энциклопедия, 2005. — Т. 1. — С. 21. — 768 с. — 65 000 экз. — ISBN 5-85270-329-X.
  4. Абердин, графство и город // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  5. [www.azh.kz/news/view/1633 Две «столицы» — два образа жизни " Сайт Атырауской еженедельной газеты «Ак Жайык»]
  6. </ol>

Ссылки

  • [www.aberdeencity.gov.uk/acc/default.asp Городской совет]
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).


Отрывок, характеризующий Абердин

По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.