Лунное общество

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Лунное общество Бирмингема (англ. Lunar Society of Birmingham) — клуб и неофициальное учёное общество видных деятелей британского Просвещения, включавшее промышленников, натурфилософов и интеллигенцию, заседания которого проводились между 1765 и 1813 годах в Бирмингеме, Англия.

Сначала общество называлось Лунный круг (англ. Lunar Circle), «Луннoe общество» стало официальным названием с 1775 года. Название возникло потому, что общество собиралось во время полнолуния, так как, в отсутствие уличного освещения, дополнительный свет делал возвращение домой после ужина проще и безопасней. Члены общества в шутку называли себя «lunarticks», что являлось аллюзией на lunatics (сумасшедшие). Места встречи общества включали дома Мэттью Болтона , Эразма Дарвина в Личфилде, Сохо Хаус и Грейт Бар Холл.

Среди членов общества были: изобретатель паровой машины Джеймс Уатт, промышленник и партнёр Уатта Мэттью Болтон, один из основателей промышленного дизайна Джозайя Уэджвуд, выдающийся химик Джозеф Пристли и другие известные учёные и предприниматели.



История

За период около пятидесяти лет Лунное общество прошло через несколько стадий развития, оставаясь неформальным объединением. Правила, протоколы заседаний, публикации и списки членов общества не сохранились, и доказательства происходившего в обществе обнаружены только в переписке и дневниках людей, принимавших участие в обществе[1]. Поэтому историки не пришли к единому мению относительно того, что является свидетельством членства в Лунном обществе, кто входит в список его членов и даже того, существовало ли общество[2]. Например, Джозайя Уэджвуд некоторыми комментаторами включается в число пяти «основных членов» общества[3], в то время как другие считают, что он вообще «не может считаться настоящим членом»[4].

Даты основания общества варьируются от «до 1760»[5] до 1775[6]. Некоторые историки считают, что Лунное общество прекратило существование в 1791[7]; другие, что оно действовало до 1813[6].

Несмотря на отсутствие определённости, считается доказанным, что четырнадцать человек принимали участие в заседаниях общества в течение долгого времени и во время периодов активной работы сообщества: Мэттью Болтон, Эразм Дарвин, Томас Дей, Ричард Эджуорт, Сэмюэл Джон Гальтон, Джеймс Кейр, Джозеф Пристли, Уиллиам Смол, Джонатан Стокс, Джеймс Уатт, Джозайя Уэджвуд, Джон Уайтхёрст и Уильям Уизеринг[8].

К более широкой группе относятся Ричард Кирван[9], Джон Смитон[10], Генри Мойз (англ.)[10], Джон Мичелл[11], Петрус Кампер[10], Р. Э. Распе[10], Джон Баскервиль[6], Томас Бедоуз (англ.)[12], Джон Вайет (англ.)[13], Уильям Томсон[12], Цирил Джексон Бедоуз (англ.)[12], Жан Андре Делюк[14], Джон Уилкинсон[15], Роберт Бэйг (англ.)[16], Джеймс Бриндли[17], Ральф Гриффитс (англ.)[17], Джон Робак (англ.)[17], Томас Персивал (англ.)[17], Джозеф Блэк[17], Джеймс Хаттон[17], Бенджамин Франклин[5], Джозеф Банкс[18], Уильям Гершель[18], Даниэль Соландер[18], Джордж Фордайс (англ.)[18], Сэмьюэл Парр (англ.)[18], Луи Джозеф Д'Алберт Д'Аилли (англ.)[18], Бартоломью де Сан-Фон (англ.)[18], Йохан Готлинг (англ.)[19].

Из-за отсутствия четко определенного членства в обществе некоторые историки критиковали «легенду Лунного общества», что привело к «смешиванию его и его действий с общим ростом интеллектуальной и экономической активности в провинциальной Британии восемнадцатого века»[20]. Другие специалисты считали это одной из сильных сторон общества: в докладе, почитанном в Музее Науки в Лондоне автор утверждал, что «(Лунное общество)…было наиболее значительным из всех провинциальных философских обществ, вероятно, потому что оно не было только провинциальным. Весь мир приезжал в Сохо (Хаус), чтобы встретиться с Болтоном, Уоттом или Смолом, которые были знакомы с самыми известными учёными Европы и Америки. Oткрытость общества означала, что любой мог быть приглашен на заседание»[21].

Напишите отзыв о статье "Лунное общество"

Примечания

  1. Schofield 1957, pp. 410–411
  2. Schofield 1966, С. 145
  3. Uglow 2008
  4. Musson & Robinson 1969, С. 143
  5. 1 2 Schofield 1957, С. 411
  6. 1 2 3 Robinson 1962, С. 156
  7. King-Hele 1998, С. 166
  8. Schofield 1966, С. 144
  9. Musson & Robinson 1969, pp. 122–123
  10. 1 2 3 4 Musson & Robinson 1969, С. 144
  11. King-Hele 1998, С. 165
  12. 1 2 3 Musson & Robinson 1969, С. 177
  13. Robinson 1962, С. 157
  14. Musson & Robinson 1969, С. 195
  15. Robinson 1962, С. 158
  16. Porter 2000, С. 401
  17. 1 2 3 4 5 6 Schofield 1966, С. 149
  18. 1 2 3 4 5 6 7 Jones 2009, С. 88
  19. Jones 2009, С. 89
  20. Schofield 1966, С. 146
  21. Robinson 1962, С. 160

Литература

  • <cite

id="CITEREFJones2009">Jones, Peter M. (2009), Industrial Enlightenment: Science, technology and culture in Birmingham and the West Midlands, 1760-1820, Manchester: Manchester University Press, ISBN 0719077702 </cite>

  • <cite

id="CITEREFKing-Hele1998">King-Hele, Desmond (1998), "[www.jstor.org/stable/532084 The 1997 Wilkins Lecture: Erasmus Darwin, the Lunaticks and Evolution]", Notes and Records of the Royal Society of London Т. 52 (1): 153–180, ISSN [worldcat.org/issn/00359149 00359149], <www.jstor.org/stable/532084>. Проверено 11 января 2009. </cite>

  • <cite

id="CITEREFMussonRobinson1969">Musson, Albert Edward & Robinson, Eric (1969), [books.google.co.uk/books?id=0c-8AAAAIAAJ Science and Technology in the Industrial Revolution], Manchester: Manchester University Press, ISBN 0719003709, <books.google.co.uk/books?id=0c-8AAAAIAAJ>. Проверено 26 января 2009. </cite>

  • <cite

id="CITEREFPorter2000">Porter, Roy (2000), Enlightenment: Britain and the Creation of the Modern World, London: Penguin Books (published 2001), ISBN 014025028X </cite>

  • <cite

id="CITEREFRobinson1962">Robinson, Eric (1962), "The Lunar Society: Its Membership and Organisation", Transactions of the Newcomen Society Т. 35: 153–178, ISSN [worldcat.org/issn/03720187 03720187] </cite>

  • <cite

id="CITEREFSchofield1957">Schofield, Robert E. (1957), "[www.jstor.org/stable/227513?origin=JSTOR-pdf The Industrial Orientation of Science in the Lunar Society of Birmingham]", Isis (The University of Chicago Press on behalf of The History of Science Society) . — Т. 48 (4): 408–415, ISSN [worldcat.org/issn/00211753 00211753], <www.jstor.org/stable/227513?origin=JSTOR-pdf>. Проверено 11 января 2009. </cite>

  • <cite

id="CITEREFSchofield1963">Schofield, Robert E. (1963), The Lunar Society of Birmingham : a social history of provincial science and industry in eighteenth-century England, Oxford: Clarendon Press </cite>

  • <cite

id="CITEREFSchofield1966">Schofield, Robert E. (1966), "[www.jstor.org/stable/531065 The Lunar Society of Birmingham; A Bicentenary Appraisal]", Notes and Records of the Royal Society of London Т. 21 (2): 144–161, ISSN [worldcat.org/issn/00359149 00359149], <www.jstor.org/stable/531065>. Проверено 11 января 2009. </cite>

  • <cite

id="CITEREFUglow2002">Uglow, Jenny (2002), The Lunar Men: Five Friends Whose Curiosity Changed the World, London: Faber & Faber, ISBN 0374194408 </cite>

  • <cite

id="CITEREFUglow2008">Uglow, Jenny (2008), [www.oxforddnb.com/view/theme/59220 "Lunar Society of Birmingham (act. c.1765–c.1800)"], [www.oxforddnb.com Oxford Dictionary of National Biography] (Online ed.), Oxford University Press, <www.oxforddnb.com/view/theme/59220>. Проверено 17 января 2009. </cite>

Отрывок, характеризующий Лунное общество

– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.