Евфросиния (дочь Константина VI)
| Евфросиния | |
| греч. Εὐφροσύνη | |
| Род деятельности: |
византийская императрица |
|---|---|
| Дата рождения: |
ок. 790 |
| Дата смерти: |
после 836 |
| Место смерти: | |
| Отец: | |
| Мать: | |
| Супруг: | |
Евфросиния (греч. Εὐφροσύνη; ок. 790 — после 836) — дочь византийского императора Константина VI и его первой жены Марии Амнийской, супруга византийского императора Михаила II.
Биография
Евфросиния родилась около 790 года. В 795 году, после насильного монашеского пострига её матери Марии, вместе с ней поселилась в монастыре на одном из Принцевых островов, где и сама приняла постриг.
Около 825 года император-иконоборец Михаил (основатель Аморейской династии), после смерти своей первой жены, по настоянию синклита в целях укрепления своих прав на престол решить взять в жёны Евфросинию (последнюю представительницу Исаврийской династии):
|
…отвергши целомудренную жизнь, будто вопреки воле сочетался браком, взяв в жёны не какую-нибудь другую, а женщину, давно отвергнувшую мир с его радостями, обручённую с Христом, с детства в подвижничестве проводившую свои дни в обители на острове Принкипо, Богу преданную[1]. | 
|
По византийским законам брак с монахиней строго наказывался: юстинианов закон предусматривал за это смертную казнь, а «Эклога» — отсечение носа для обоих участников прелюбодеяния[2]. В связи с этим женитьба Михаила на Евфросинии вызвала у народа и духовенства осуждение[3]. Феодор Студит неодобрительно высказался об этом браке в одном из своих писем[4].
Брак был бездетен. После смерти Михаила вдовствующая императрица Евфросиния при холостом пасынке императоре Феофиле исполняла на придворных церемониях роль, которая по этикету отводилась августе[5]. Затем Евфросиния, движимая желанием оставить двор и вновь удалиться в монастырь, решила его женить, для чего устроила около 831 года смотр самых красивых девушек империи:
|
Устроив брак Феофила с Феодорой, будущей восстановительницей иконопочитания, Евфросиния удалилась в монастырь Гастрия. Евфросиния была сторонницей иконопочитателей, и к ней в монастырь императрица Феодора приводила своих дочерей[7]. Однажды одна из дочерей рассказала отцу, что бабушка в ларце держит «прекрасных кукол», которых прикладывает ко лбу своих внучек и просит, чтобы их с благоговением целовали[8]. После этого Феофил запретил водить своих детей к старой царице.
В монастыре Евфросиния прожила около шести лет и затем скончалась.
Напишите отзыв о статье "Евфросиния (дочь Константина VI)"
Примечания
- ↑ Продолжатель Феофана. «Жизнеописания византийских царей». Книга II. Михаил II, 24
- ↑ Эклога. Византийский законодательный свод VIII в. / Вступ. статья, пер., коммент. Е. Э. Липшиц. М., 1965. Тит. XVII, 23
- ↑ Величко А. М. История Византийских императоров. — М., 2010. — Т. 3. — С. 295. — ISBN 978-5-91399-019-8.
- ↑ Терновский Ф. А. Греко-Восточная Церковь в период Вселенских Соборов. Чтения по церковной истории Византии от императора Константина Великого до императрицы Феодоры. — 1883. — С. 489.
- ↑ Шарль Диль. Византийские портреты. — М.: Искусство, 1994. — С. 96.
- ↑ Смотр невест и диалог Феофила и Кассии изложен в хронике Симеона Логофета. Изложение приводится по [www.sedmitza.ru/index.html?did=31507 А. Л. Дворкин, «Очерки по истории Вселенской Православной Церкви»] с более точным русским переводом диалога по [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Byzanz/IX/840-860/Povest_Feofila/text2.htm Д. Е. Афиногенов, «Повесть о прощении императора Феофила»].
- ↑ По версии Симеона Логофета. У Продолжателя Феофана это была Феоктиста, мать Феодоры.
- ↑ Шарль Диль. Византийские портреты. — М.: Искусство, 1994. — С. 97.
Отрывок, характеризующий Евфросиния (дочь Константина VI)
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
