Гринс, Александрс

Александр Грин
Aleksandrs Grīns
Имя при рождении:	Екаб Грин
Место рождения:	Фридрихштадтский уезд, Курляндская губерния, Российская империя
Род деятельности:	прозаик,журналист
Годы творчества:	1920—1941
Награды:

А́лександр Грин (латыш. Aleksandrs Grīns, наст. имя — Е́каб (латыш. Jēkabs); 15 августа 1895, в Биржской волости, Фридрихштадтский уезд, Курляндская губерния — 25 декабря 1941, Астрахань) — латвийский писатель и военный, участник боевых действий в Первой мировой войне. Сотрудничал с газетой «Сегодня».

Биография

Родился в Биржской волости (Калнская волость, Екабпилсский край). После окончания школы в Цесисе поступил добровольцем в российскую императорскую армию. Участвовал в боях Первой мировой войны. Закончил одно из московских военных училищ прапорщиком (1915), после окончания училища был направлен на фронт. В последующем добился перевода в новообразованные батальоны латышских стрелков. В июле 1917 года был тяжело ранен и после операции, из-за развала Западного фронта, эвакуирован в Петроград.

В Латвию вернулся уже после заключения Брестского мира. Весной 1919 года Гринс был мобилизован в армию Латвийской ССР, однако в ходе её отступления перешёл на сторону войск Латвийской Республики. В 1920 году Александр Грин получил чин капитана латвийской армии. С 1920 и по 1924 год он работал военным журналистом, был заместителем главного редактора журнала латвийской армии латыш. Latvijas kareivis.

В 1924 году Александр Грин вышел в отставку и начал карьеру профессионального писателя. В 1932-34 годах он издал два тома романа о Первой мировой войне «Души в снежном вихре» (латыш. Dvēseļu putenis). В 1939 году Александр Грин вернулся на военную службу, принимал участие в охране государственной границы Латвии.

После аннексии Латвии Советским Союзом, в июне 1941 года Александр Грин был арестован сотрудниками НКВД и доставлен в Астрахань, где был расстрелян на Рождество того же года.

Память

Именем Александра Грина названа улица в Риге.

Публикации

• Nameja gredzens (Кольцо Намея, 1931)
• Dvēseļu putenis (Души в снежном вихре, часть I, 1933)
• Debesu ugunis (Огни небес; незакончено, 1934)
• Dvēseļu putenis (часть II, 1934)
• Tobago (Тобаго, 1934)
• Трилогия Saderinātie (Обрученные):
  • часть I: Pelēkais jātnieks (Всадник на бледном коне, 1938)
  • часть II: Sarkanais jātnieks (Всадник на рыжем коне, 1938)
  • часть II: Melnais jātnieks (Всадник на вороном коне, 1940)
• Trīs vanagi (Три ястреба, 1938)
• Zemes atjaunotāji (Восстановители земли):
  • часть I: Meža bērni (Дети леса, 1939)
  • часть II: Atdzimusī cilts (Возродившееся племя, 1939)
• Pārnākšana (Возвращение, 1941)

Литература

• Roszkowski W., Кофман J. (ed.), Биографический словарь Центральной и Восточной Европы ХХ века, Варшава 2005. ISBN 83-7399-084-4

Отрывок, характеризующий Гринс, Александрс

– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.