Епархия Агатополя

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Епархия Агатополя
Dioecesis Agathopolitana

Карта диоцеза Фракия, V век
Дата основания

V век, с 1461 года – титулярная епархия

Епархия Агатополя (лат. Dioecesis Agathopolitana) — титулярная епархия Римско-Католической церкви. Название получила по имени исторической епархии Констанинопольского патриархата.





История

Античный город Агатополь, идентифицируемый сегодня с городом Ахтопол в Болгарии, находился в провинции Гемимонт диоцеза Фракия, был в V века был центром епархии одноимённой епархии, которая входила в митрополию Адрианополя Гемимонтского.

С 1461 года епархия Агатополя является титулярной епархией Римско-Католической церкви.

Титулярные епископы

Напишите отзыв о статье "Епархия Агатополя"

Примечания

Источник

  • Annuario Pontificio, Libreria Editrice Vaticana, Città del Vaticano, 2003, стр. 779, ISBN 88-209-7422-3
  • Konrad Eubel, Hierarchia Catholica Medii Aevi, [sul-derivatives.stanford.edu/derivative?CSNID=00002717&mediaType=application/pdf vol. 2], стр. 82; [www.archive.org/stream/hierarchiacathol05eubeuoft#page/72/mode/1up vol. 5], стр. 72; [www.archive.org/stream/hierarchiacathol06eubeuoft#page/69/mode/1up vol. 6], стр. 69  (лат.)

Ссылки

  • [www.catholic-hierarchy.org/diocese/d2a56.html Информация]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Епархия Агатополя

Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.