Преображенский, Евгений Алексеевич

Евгений Алексеевич Преображенский
Дата рождения:	15 февраля 1886(1886-02-15)
Место рождения:	Болхов
Дата смерти:	13 июля 1937(1937-07-13) (51 год)
Гражданство:	СССР СССР
Партия:	ВКП(б)
Род деятельности:	революционер, экономист

Евге́ний Алексе́евич Преображе́нский [15 (28) февраля 1886, Болхов, Орловская губерния, — 13 июля 1937, Москва] — деятель российского и международного коммунистического движения, советский экономист и социолог.

Биография

Родители, учёба и начало революционной деятельности

Родился в семье протоиерея Алексея Александровича Преображенского (с 15 августа 1883 по 17 февраля 1895 гг. — священник болховской Покровской церкви, с 17 февраля 1895 г. — священник болховской же Троицкой церкви, одновременно в 1890—1894 годах — член Болховского отделения Епархиального училищного Совета, с 1 марта 1899 года — председатель Болховского отделения Епархиального училищного Совета, в 1900—1903 годах — представитель от духовенства в Болховском уездном земском собрании, в 1902—1903 годах — благочинный всех церквей города Болхов, впоследствии был участником религиозного обновленческого течения внутри Русской православной церкви, в частности, в 1922 г. представители одной из основных групп обновленческого течения — «Живой церкви», при поддержке местных органов Советской власти, избрали его главой обновленческого руководства Болховской епархии; в 1936 г. арестован, и умер в заключении) и Варвары Алексеевны Преображенской (урождённой Левицкой).

Учился в церковно-приходской школе, затем, в 1895—1897 годах, — в Болховском городском училище, с 1897 года — в Орловской классической мужской гимназии, которую окончил в 1905 году. «В детстве был очень религиозен… — вспоминал сам Е. А. Преображенский. — На четырнадцатому году (в 1900 г.) самостоятельно пришёл к убеждению, что бога не существует, и с этого момента началась у меня упорная борьба внутри семьи против посещения церкви и прочих религиозных обрядов. Это отвращение к религии ещё более укреплялось благодаря тому, что я наблюдал всю религиозную кухню с её закулисной стороны собственными глазами. Мои атеистические воззрения ещё более укрепились, когда я прочитал два тома „Истории культуры“ Кольба. Это поверхностное произведение оказало на меня столь сильное влияние именно потому, что автор последовательно разоблачает все религиозные суеверия и религиозное невежество, не умея, впрочем, понять их исторической закономерности. Последнее, однако, было для моего тогдашнего развития скорей плюсом, а не минусом. Меня интересовало тогда не столько объяснение религии, сколько её абсолютное отрицание».

В 1901 или 1902 году Преображенский впервые познакомился с нелегальной литературой. «Прежде чем в мои руки попало первое подпольное произведение, — вспоминал он, — я был уже достаточно радикально настроен под влиянием чтения „Русского Богатства“, „Русских Ведомостей“, „Отечественных Записок“, Салтыкова-Щедрина и особенно Добролюбова и Писарева. С другой стороны, во время каникул я постоянно наблюдал в деревнях Болховского, Мценского и Брянского уездов, где часто проводил каникулы, бедственное положение, нищету и забитость крестьянства». Так возникла стихийная революционность Преображенского, ещё не определившегося со своей идейно-политической платформой. Вспоминая лето 1902 года, Е. А. Преображенский писал: «В определённый момент передо мной встал во всём объёме чисто практический вопрос: что же делать. Согласен ли я стать в ряды революционеров, со всеми вытекающими отсюда последствиями, как исключение из гимназии, разрыв с семьёй, тюрьма, ссылка и т. д. И вот здесь-то я принял решение и твёрдо сказал себе: да, я перехожу в ряды революционеров, чтобы ни случилось».

В 1902—1903 годах Преображенский, вместе с учащимся Орловской классической мужской гимназии, сыном купца И. Анисимовым, вели революционную пропаганду среди учащихся гимназии, «завели пару кружков, вступили в сношения с поднадзорными города Орла».

В этот период, — вспоминал Е. А. Преображенский, — у меня появляется мистическая страсть к размножению нелегальной литературы. […] Печатание на гектографе некоторых небольших вещей точно так же меня не удовлетворяло, хотя с одной и той же массы гектографа мы получали сто экземпляров.

С осени 1903 по февраль 1904 годов Преображенский, будучи членом социал-демократической тройки в Орловской классической мужской гимназии, действовавшей в качестве ячейки Орловского комитета Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), вёл социал-демократическую пропаганду среди учащихся различных учебных заведений Орла, хранил нелегальную литературу.

Собственно с конца 1903 г. я считаю себя членом партии, — писал Е. А. Преображенский, — хотя формальный торжественный приём меня, Литкенса и Анисимова в партию состоялся месяца на два-три позже.

В феврале 1904 года Орловский комитет РСДРП, «после некоторого лёгкого коллоквиума», принял Преображенского в члены РСДРП и определил в группу пропагандистов при Орловском комитете РСДРП.

Весной 1904 года Орловский комитет РСДРП поручил Е. А. Преображенскому ведение маленького социал-демократического кружка из 2 рабочих Хрущёвского механического завода. Как вспоминал сам Преображенский, на занятиях кружка он «довольно длинно, но не очень убедительно» разъяснял своим подопечным программу партии".

Летом 1904 года Преображенский вёл социал-демократическую пропаганду среди рабочих Мальцевского заводского округа (главным образом Мальцевского хрустального завода в селе Дятьково Брянского уезда Орловской губернии).

В апреле и мае 1905 года Преображенский выступал одним из организаторов всеобщих забастовок и митингов учащихся учебных заведений Орла.

Революция 1905—1907 годов в России

В октябре 1905 года Преображенский был кооптирован в члены Орловского комитета РСДРП. К этому времени он уже твёрдо встал на большевистские политические позиции. В октябре же 1905 года, после опубликования Манифеста от 17 октября 1905 года «Об усовершенствовании государственного порядка», Преображенский участвовал в борьбе против контрреволюционных погромов в Орле.

В октябре — ноябре 1905 года Е. А. Преображенский вёл партийную работу на одном из Брянских заводов.

В ноябре—декабре 1905 года Преображенский — ответственный пропагандист Пресненского районного комитета РСДРП в Москве; участвовал в Декабрьском вооружённом восстании 1905 года в Москве: Е. А. Преображенский, по его собственным воспоминаниям,

…присутствовал на заседаниях районного комитета, руководившего пресненским восстанием, когда нашими силами командовал Седой. Моя функция в это время заключалась, главным образом, в проведении митингов на бастующих заводах, обстреливавшихся уже в это время артиллерией с Ваганьковского кладбища. Когда Пресня была уже оцеплена семёновцами и горела, я, спрятавши свой браунинг в ватерклозете своей квартиры, пробрался через цепь солдат ночью в центр города, съездил на несколько дней в Орёл и потом вернулся в распоряжение бюро нашего центрального комитета в Москве….

В декабре 1905 — марте 1906 годов Преображенский — член Пермского комитета РСДРП.

18 марта 1906 года, «по провокации небезызвестного в Мотовилихе Вотинова», Е. А. Преображенский был арестован в Перми. Это было его первое «тюремное сидение». Пять месяцев спустя, в августе 1906 года, после четырёхдневной голодовки, он был освобождён из тюрьмы за недостатком улик под надзор полиции".

В августе 1906 года Преображенский вновь стал членом Пермского комитета РСДРП, вёл партийную работу в Екатеринбурге, Челябинске и Уфе.

В том же августе 1906 года Преображенский, командированный Пермским комитетом РСДРП в Петербург с целью закупки автоматических пистолетов для боевой дружины Пермского комитета РСДРП, был арестован на Казанском вокзале в Москве, как писал он в своей автобиографии, по провокации Фомы Лебедева, в 1919 году случайно опознанного им в Орле, а позже расстрелянного в Перми. Преображенский был препровождён в пермскую тюрьму. Во время следствия содержался под стражей поочерёдно в пермской тюрьме, Николаевском исправительном арестантском отделении гражданского ведомства (около 8 мес.) и казанской тюрьме.

В 1907 году Уголовный департамент Казанской судебной палаты освободил Преображенского из-под стражи «за недостатком улик».

После освобождения из тюрьмы Преображенский был в 1907—1908 годах членом Уральского областного комитета РСДРП, вёл партийную работу на Южном Урале, преимущественно в городах Уфа и Златоуст; присутствовал в качестве делегата от Уральского областного комитета РСДРП на III конференции Российской социал-демократической рабочей партии (1907 г.), где познакомился с В. И. Лениным (Ульяновым). В марте 1908 года Преображенский «…был арестован на челябинской городской конференции, проглотил порядок дня и шифрованные адреса и в ту же ночь благополучно бежал из полицейского участка».

Между двумя революциями

В конце апреля 1908 года Е. А. Преображенский был арестован на улице в Уфе полицейскими агентами и в 1908—1909 годах содержался, до суда, под стражей в уфимской, челябинской и пермской тюрьмах. Осенью 1909 года Преображенский был осуждён к ссылке на поселение. В январе 1911 года Преображенский, при содействии ниже-илимских ссыльных революционеров, бежал с места ссылки в село Тулун Нижнеудинского уезда Иркутской губернии.

В 1911—1912 годах Е. А. Преображенский — сотрудник легальной марксистской газеты «Обская жизнь» в городе Ново-Николаевск (ныне Новосибирск) Томской губернии и уезда и член Ново-Николаевского комитета РСДРП.

Осенью 1912 года Преображенский «по провокации» был арестован царскими властями. В 1915 году царские власти разрешили Е. А. Преображенскому переехать с места ссылки в город Иркутск.

В 1915—1917 годах Преображенский вёл партийную работу в Иркутске и Чите: был членом Иркутского комитета РСДРП.

После Февральской революции 1917 года

После Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года в России Преображенский, с середины марта по апрель 1917 года, занимал посты товарища (заместителя) председателя Читинского Совета рабочих и солдатских депутатов и члена Президиума Комитета общественных организаций Читы. Выступал за сотрудничество организаций — членов Комитета общественных организаций Читы, за условную поддержку Советами Временного правительства, так как считал, что происходящая революция «является буржуазной по своим задачам, но осуществляется силами революционного пролетариата и крестьянства» («Забайкальский рабочий», Чита, 1917, 31 марта): для того, чтобы достичь социализма, «нужна не только вторая, на этот раз уже социалистическая революция, но и то, чтоб развитие нашей промышленности достигло такой степени, что устранение капитала могло бы совершиться легко и безболезненно. Пока же нам до этого далеко» («Забайкальский рабочий», Чита, 1917, 22 марта). Был делегатом I Восточно-Сибирского съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов (7—13 апреля 1917 г.), членом президиума съезда. На съезде заявил:

Не согласен, что захват власти рабочим классом ведёт к осуществлению социализма… Возможно, что Совет рабочих и солдатских депутатов принуждён будет проявлять требования в пределах буржуазного строя" (Агалков В. Т., Советы Сибири 1917—1918, Новосибирск, 1978, с. 20—21).

В апреле 1917 года Е. А. Преображенский был избран делегатом на I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов и направился в Петроград.

По пути на I Всероссийский съезд Советов, в мае—июне 1917 года, Преображенский остановился в Златоусте, где вёл партийную работу, был членом Златоустовского комитета РСДРП.

3—24 июня (16 июня — 7 июля) 1917 года Е. А. Преображенский принимал участие в качестве делегата в работе I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. Внёс от фракции большевиков резолюцию, осуждающую политику Временного правительства, оттягивающего решение вопросов, связанных с осуществлением национальных прав угнетённых народов; съезд резолюцию не принял (Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. [Стенографич. отчёт], т. 2, М.—Л., 1931, с. 182). На заседании съезда 22 июня от комиссии съезда по национальному вопросу выступил с резолюцией о борьбе с антисемитизмом, которая была единогласно принята (Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. [Стенографич. отчёт], т. 2, М.—Л., 1931, с. 239—240).

В июне—июле 1917 года Е. А. Преображенский — член Златоустовского комитета РСДРП.

Октябрьская революция и гражданская война

С 18 июля 1917 по 5 (18) января 1918 годов Преображенский — член Уральского областного комитета РСДРП(б), был делегирован Уральским комитетом на VI съезд РСДРП(б), проходивший в 26 июля — 3 августа (8—16 августа) 1917 года. Полемизировал на съезде с И. В. Сталиным, выступавшим с Политическим отчётом ЦК и утверждавшим, что мирный период революции кончился и следует снять лозунг «Вся власть Советам!». Съезд поправку Преображенского отклонил. После победы Октябрьского вооружённого восстания 1917 года в Петрограде Е. А. Преображенский в октябре 1917 года участвовал в установлении Советской власти в Златоусте и Златоустовском горном округе.

Во время Гражданской войны 1918—1920 годов в России Е. А. Преображенский с 5 (18) января по 29 апреля 1918 года был кандидатом в члены Уральского областного комитета Российской Коммунистической партии (большевиков) [РКП(б)] и членом Редакционной коллегии газеты «Уральский рабочий» — печатного органа Уральского областного комитета РКП(б), с 29 апреля 1918 по 16 января 1919 годов — членом Уральского областного комитета РКП(б), с мая 1918 по 16 января 1919 годов — председателем Президиума Уральского областного комитета РКП(б), в 1919—1920 годах — членом Редакционной коллегии газеты «Правда» — печатного органа ЦК и Московского комитета РКП(б) и уполномоченным Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов (ВЦИК) по Орловской губернии, в 1920 году — секретарём Уфимского губернского комитета РКП(б), с 5 апреля 1920 по 16 марта 1921 годов — Секретарём ЦК РКП(б); являлся одним из организаторов вооружённой борьбы против мятежа Отдельного Чехословацкого корпуса и против колчаковских войск в 1918 году; будучи делегатом V Всероссийского съезда Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов (1918 г.), как член большевистской фракции съезда, участвовал в подавлении Лево-эсеровского мятежа 1918 года в Москве и был легко контужен в левый висок при наступлении советских войск на Центральный телеграф (7 июля 1918 г.), занятый лево-эсеровскими мятежниками; в июле 1918 года «был командирован на несколько дней Ревсоветом в район Курска, чтобы поддержать дисциплину в наших войсках, стоявших на границе с Украиной»; присутствовал при террористическом акте (взрыве бомбы большой разрушительной силы) в здании Московского комитета РКП(б) в Леонтьевском переулке в Москве, совершённом 25 сентября 1919 года организациями «анархистов подполья» и левых эсеров. Одновременно в январе—августе 1918 года Преображенский входил в ядро лево-оппортунистической группы «левых коммунистов» внутри РКП(б); утверждал, что «бумажный договор с Германией, не опирающийся на реальное соотношение сил, не представляет никакой защиты для Советской власти… Революционная война, как бы слабо мы не были к ней подготовлены, неизбежна… Эта война укрепит Советскую власть внутри страны и никакие поражения на внешнем фронте не в состоянии будут её свалить» («Уральский рабочий», 1918, 3 марта), а также, что «весь план тов. Ленина является, в сущности говоря, попыткой спасти жизнь Советской власти посредством самоубийства» («Уральский рабочий», 1918, 6 марта). Во время дискуссии о профсоюзах, происходившей в РКП(б) в конце 1920 — начале 1921 годов, Е. А. Преображенский вместе с Н. И. Бухариным и другими образовали «буферную» группу.
В апреле-июне 1920 года был первым главой Агитационно-пропагандистским отделом ЦК РКП(б).

Период НЭПа

В 1921—1924 годах Преображенский — председатель Финансового комитета ЦК РКП(б) и Совета народных комиссаров (СНК) Российской Социалистической Федеративной Советской Республики (РСФСР), одновременно в 1921 году — председатель Главного управления профтехнических школ и высших учебных заведений Народного комиссариата просвещения РСФСР, с 14 сентября 1921 по 6 марта 1922 годов — заведующий отделом журнала «Коммунистический Интернационал», в 1921—1923 годах — член Коллегии Народного комиссариата финансов РСФСР, в 1923 году — член Аграрной комиссии Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала. В 1924—1927 годах Е. А. Преображенский — заместитель председателя Главного концессионного комитета при СНК Союза Советских Социалистических Республик (СССР), одновременно член Коллегии Народного комиссариата финансов СССР, в 1926—1928 годах — член Главной редакции 1-го издания Большой советской энциклопедии. С 1923 года Евгений Преображенский принадлежал к Левой оппозиции, был одним из инициаторов и авторов «Заявления 46-ти» и в августе или 13 октября 1927 года был исключён из партии «за организацию нелегальной антипартийной типографии», а в январе 1928 года — выслан из Москвы в казахский город Уральск, где работал в плановых органах.

В 1928—1930 годах Е. А. Преображенский работал в аппарате Государственного планового комитета Татарской Автономной Советской Социалистической Республики. После начала индустриализации в СССР Преображенский перешёл на сторону Сталина, считая, что его фракция выполняет программу Левой оппозиции, — в то время он не имел представления о том, что творится в деревне. В июле 1929 года вместе с К. Б. Радеком и И. Т. Смилгой Преображенский направил в ЦК ВКП(б) письмо, в котором заявил об идейном и организационном разрыве с оппозицией и в январе 1930 года был восстановлен в партии.

В 30-х годах

В 1930—1932 годах Е. А. Преображенский — заместитель председателя Нижегородского краевого планового комитета, в 1932—1933 годах — член Коллегии Народного комиссариата лёгкой промышленности СССР.

Познакомившись со сталинской политикой в деревне не по статьям в «Правде», Преображенский из условного союзника вновь превратился в убеждённого противника (в отличие от своего былого обличителя Бухарина) и вместе с И. Н. Смирновым создал подпольную оппозиционную организацию. На допросах в тюрьме на Лубянке в 1937 году он признал существование в 1931—1932 гг. этой организации и так объяснил позицию «смирновцев»:

1. Темпы коллективизации взяты не по силам. Деревня отошла от середняцкого хозяйства и не освоила коллективное, а в результате резкое падение производительных сил сельского хозяйства; огромные продовольственные затруднения, и ряд совершенно ненужных жестокостей в борьбе с кулачеством.

2. Темпы индустриализации взяты непосильные. В результате невыполнение плана капиталовложений, срыв сроков ряда строек, сокращение личного потребления рабочих, перенапряжение в труде и как результат — общее ухудшение материального положения пролетариата.

3. Неверная политика в Коминтерне, приводящая к изоляции компартии в борьбе с фашизмом, особенно в Германии.

4. Невыносимый партийный режим, при котором невозможно обсуждение ни одного больного вопроса, волнующего страну. Партийной дисциплине противопоставлялась троцкистская внутрипартийная демократия.

5. На идеологическом фронте — полнейший застой. Это результат политики ЦК, которая доводит дисциплину мысли до централизации мысли и, культивируя бездарности, задерживает всякое умственное развитие молодёжи.

Из всего этого, естественно, делался вывод о необходимости борьбы с политикой ЦК и руководством партии.

В январе 1933 года Е. А. Преображенский был вновь исключён из ВКП(б), арестован и привлечён в качестве обвиняемого по делу так называемой «контрреволюционной троцкистской группы И. Н. Смирнова, В. А. Тер-Ваганяна, Е. А. Преображенского и других» . Преображенскому было предъявлено обвинение в участии в нелегальной «контрреволюционной троцкистской группе», которая «ставила себе целью воссоздание подпольной троцкистской организации на основе новой тактики двурушничества с целью проникновения в ВКП(б) и государственный и хозяйственный аппарат для организации и сплочения контрреволюционных и антипартийных элементов, имея в виду возглавить контрреволюционное движение», а также, как члену «контрреволюционной троцкистской группы». Следствие по делу было проведено Секретно-политическим отделом ОГПУ при СНК СССР с грубейшими нарушениями норм уголовно-процессуального законодательства. Преображенский был арестован без санкции прокурора. Е. А. Преображенскому вообще не предъявлялось постановление о привлечении его в качестве обвиняемого. 16 января 1933 года постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ при СНК СССР Преображенский был приговорён к высылке в Казахстан сроком на 3 года. Допрос же Е. А. Преображенского состоялся 17 января 1933 года, то есть уже после его осуждения.

На основании статьи 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30 — 40-х и начала 50-х годов», 6—7 апреля 1989 года постановление Особого совещания при Коллегии ОГПУ при СНК СССР от 16 января 1933 года, вынесенное в отношении Е. А. Преображенского, было отменено, а сам Преображенский — посмертно реабилитирован.

В декабре 1933 года Преображенский был восстановлен в партии. В 1933—1936 годах был заместителем начальника Центрального планово-финансового отдела Народного комиссариата зерновых и животноводческих совхозов СССР. В 1936 году он был снова исключён из ВКП(б).

20 декабря 1936 года или 2 января 1937 года Преображенский был вновь арестован. 13 июля 1937 года уголовное дело по обвинению Преображенского в руководстве «Молодёжным троцкистским центром» и участии в контрреволюционной террористической организации было рассмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР; Е. А. Преображенский был приговорён к расстрелу, и в тот же день приговор в отношении него был приведён в исполнение. Посмертно реабилитирован 22 декабря 1988 года Пленумом Верховного суда СССР.

16 мая 1990 года Комитет партийного контроля при ЦК Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) посмертно восстановил Е. А. Преображенского в рядах КПСС.

Членство в высших партийных и государственных органах

Кандидат в члены ЦК РСДРП(б) в 1917—1918 годах; член ЦК РКП(б) в 1920—1921 годах; член Организационного Бюро ЦК РКП(б) с 5 апреля 1920 по 16 марта 1921 годов. Член Контрольной Комиссии РКП(б) в 1920—1921 годах. Кандидат в члены Президиума ВЦИК в 1917—1918 годах. Был членом Центрального Исполнительного Комитета СССР.

Научные и политические взгляды

Е. А. Преображенский — автор ряда пропагандистских и политэкономических трудов. В октябре 1919 года Преображенский совместно с Н. И. Бухариным написал книгу «Азбука коммунизма». Книга популярно излагала Программу РКП(б), принятую на VIII съезде партии (1919 г.), печаталась огромными тиражами, была переведена на все основные языки мира и в течение десятилетия играла роль базового учебника коммунистической доктрины для молодых членов коммунистических и рабочих партий и коммунистических союзов молодёжи Советской России и зарубежных стран. Авторы «Азбуки коммунизма» предполагали, что пролетарская власть Советской России планомерно развернёт политику «военного коммунизма» во все отрасли хозяйства, введёт центральное планирование промышленности взамен рыночных механизмов, подтолкнёт коллективизацию в сельском хозяйстве в форме добровольных совхозов, коммун и колхозов, которые начнут на рынке состязаться с личным крестьянским хозяйством. Европейская социалистическая революция сможет протянуть мост между вынужденной в условиях гражданской войны распределительно-уравнительной политикой «военного коммунизма» и развёрнутым построением социалистического общества, основанного на материальном изобилии.

В 1920 году Е. А. Преображенский написал брошюру «Бумажные деньги в эпоху пролетарской диктатуры», в которой исследовал проблему денег и денежного обращения в переходную эпоху диктатуры пролетариата. В этой брошюре Преображенский выдвинул тезис о планомерном упразднении рынка и денег и плавном переходе к коммунистическому распределению. В 1926 году Е. А. Преображенский написал книгу «Новая экономика», в которой развернул свой анализ советского хозяйства, описывая, как в нём совмещаются элементы социалистического планового производства со стихийными рыночными силами.

Один из ведущих советских экономистов 1920-х гг., Преображенский, вопреки широко распространённому мнению (оспоренному в своё время ещё И. Дойчером), никогда не был противником НЭПа. Известна его полемика с Н. И. Бухариным, но в российской историографии она изучается, как правило, по одному источнику — по Бухарину, который, однако, по мнению И. Дойчера и В. З. Роговина, в своих сочинениях искажал взгляды Левой оппозиции, приписывая её членам антинэповские устремления: Преображенский был всего лишь поборником модернизации экономики и не видел для проведения индустриализации иных источников, кроме сельского хозяйства. Не указал их, однако, и Бухарин.

Сочинения

• Анархизм и коммунизм, М.—Пг., 1916;
• О крестьянских коммунах. (Разговор коммуниста-большевика с крестьянином), М.—Пг., 1918;
• Нужна ли хлебная монополия?, М., 1918;
• С кем идти крестьянской бедноте?, Смоленск, 1918;
• Крестьянская Россия и социализм, Пг., 1918;
• Азбука коммунизма, М., 1919 (совместно с Н. И. Бухариным);
• Трёхлетие Октябрьской революции, М., 1920;
• [trotsky.ru/marxists/preobr_perspect.html Перспективы новой экономической политики // Красная новь. 1921 г. N 3. С.201-212]
• [www.ruthenia.ru/sovlit/j/236.html Русский рубль за время войны и революции // Красная новь. 1922 г. N 2 С.242-257]
• [www.ruthenia.ru/sovlit/j/360.html Крах капитализма в Европе. // Красная новь. 1922 г. N 5. С.151-165]
• О морали и классовых нормах, М.—Пг., 1923;
• Е. А. Преображенский: Архивные документы и материалы: 1886—1920 гг., М., Издательство Главархива Москвы, 2006;
• Новая экономика (теория и практика): 1922—1928 гг., т. I—II, М., Издательство Главархива Москвы, 2008;
• Деньги и мировой капитализм (исследования, научно-популярные работы): 1921—1931 гг., М., Издательство Главного архивного управления города Москвы, 2011.

Литература

• Дискуссия 1923 года. Материалы и документы М. — Л., 1927
• Дискуссия 1925 г.: материалы и документы М., 1929
• Горинов М. М., Цакунов С. В., Евгений Преображенский: Трагедия революционера, «Отечественная история», 1992, № 2
• РКП(б): Внутрипартийная борьба в двадцатые годы: Документы и материалы. 1923. М., 2004
• Роговин В. З., Власть и оппозиция

Ссылки

• [www.hrono.info/biograf/preobrazhen.html Статья о Е. А. Преображенском на hrono.ru]

Отрывок, характеризующий Преображенский, Евгений Алексеевич

– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.