Железнодорожное соглашение

Железнодоро́жное соглаше́ние — соглашение между Российским Правительством адмирала Колчака и Межсоюзническим железнодорожным комитетом (в который входили «представители всех союзных держав, имеющих вооружённые силы в Сибири») об условиях эксплуатации, охране и финансировании Транссибирской и Китайско-Восточной железных дорог во время Гражданской войны в России. Единственное многостороннее межгосударственное соглашение, заключённое Российским Правительством за всё время его существования.

Предыстория

Большевистское правительство вывело Россию из Первой мировой войны путём подписания сепаратного мира с Центральными державами в марте 1918 года. В то же время на оккупированных германо-австрийскими войсками территориях бывшей Российской империи под протекторатом Центральных держав создавались молодые независимые государства, фактически становившиеся союзниками Центральных держав и противниками бывших союзниц России по Первой мировой войне — Антанты. Последняя, продолжая войну, не собиралась мириться с таким положение вещей, продолжала рассматривать территории бывшей Российской империи как театр боевых действий и стремилась восстановить Восточный фронт для продолжения войны.

Общие сведения о соглашении

Соглашение было заключено 5 марта 1919 года и носило сугубо «технический характер». Был создан Межсоюзнический железнодорожный комитет, главой которого был назначен министр путей сообщения Российского правительства Л. А. Устругов. Соглашение предусматривало создание при Межсоюзническом комитете «Союзного совета по воинским перевозкам» и «Технического Совета» из железнодорожных специалистов (главой последнего был назначен известный американский инженер и предприниматель Г. Стивенсен). Соглашение гласило, что «охрана железных дорог должна быть вверена союзным военным силам», но при этом «во главе каждой железной дороги остаётся русский начальник или управляющий с полномочиями, предоставленными ему существующими русскими законами». Все назначения в должности или смещения с них могли проводиться только с санкции русского руководства. Участок Транссиба к западу от озера Байкал поручался охране Чехословацкого корпуса. К востоку от озера контроль над железными дорогами обеспечивали японские и американские части.

Соглашение теряло силу «с момента отозвания иностранных военных сил из Сибири». Одновременно с выводом военных должны были быть отозваны и железнодорожные специалисты. Таким образом, данное техническое соглашение напрямую зависело от присутствия на территории бывшей Российской империи иностранных воинских контингентов. Заключение данного соглашения произошло, скорее, по причине фактического присутствия в России иностранных войск, так как после окончания Первой мировой войны идея восстановления Восточного фронта теряла свою актуальность (для чего войска изначально вводились), никаких официальных соглашений о военной помощи Белым правительствам от союзников так заключено и не было, и для пребывания уже находившихся на территории России иностранных войск нужно было найти законные основания и практическое применение.

См. также

• Государство Российское

Литература

• Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1919 г. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). — 1-е. — Москва: Посев, 2009. — 636 с. — 250 экз. — ISBN 978-5-85824-184-3.

Отрывок, характеризующий Железнодорожное соглашение

Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.