Жирмунский, Моисей Савельевич

Моисей Савельевич Жирмунский
Научная сфера:	отоларингология
Место работы:	Императорский клинический институт Великой княгини Елены Павловны
Альма-матер:	Берлинский университет Медико-хирургическая академия

Моисе́й Саве́льевич Жирму́нский (позже Максимилиа́н и Макси́м Саве́льевич, при рождении — Моисе́й Ше́вахович Жирму́нский; 28 декабря 1849, Вильно — 1937, Ленинград) — русский и советский врач-оториноларинголог, учёный-медик. Автор первого в России учебника по заболеваниям уха, горла и носа (1892). Отец лингвиста В. М. Жирмунского.

Биография

Родился 28 декабря (по старому стилю) 1849 года в Вильне, в семье купца третьей гильдии (впоследствии первой гильдии и потомственного почётного гражданина) Шеваха Менделевича Жирмунского (1820 — не позднее 1880) и его жены Рохли Ароновны (1821—1891). Окончил медицинский факультет Берлинского университета (1871) и Медико-хирургической академии в Петербурге (1879). Диссертацию доктора медицины по теме «О влиянии разрежённого воздуха на человеческий организм» защитил в Медико-хирургической академии в 1885 году. До конца 1880-х годов жил в Вильне, затем получил право жительства в Петербурге.

Был сотрудником (специалистом) Императорского клинического института Великой княгини Елены Павловны. В 1891—1916 годах также служил консультантом в Рождественской больнице в Санкт-Петербурге, преподавал на Рождественских фельдшерских курсах. В 1892 году опубликовал «Краткое руководство к ушным болезням для врачей и студентов» — первый учебник в этой области медицины на русском языке.

Автор ряда научных трудов по клинической и хирургической оториноларингологии, в том числе по лечению озены, отита среднего уха и тугоухости, пионер использования пилокарпина при заболеваниях уха.

М. С. Жирмунский публиковался в немецких медицинских журналах вплоть до 1930-х годов. Почётный член Ленинградского общества отоларингологов.

Семья

• Младший брат — Семён Савельевич (Соломон, Шлёма Шевахович) Жирмунский (1863—1935), выпускник Рижского политехнического института, был инженером-химиком, одним из технических руководителей англо-бельгийской фабрики «Вискоза», автором первых на русском языке монографий по искусственным волокнам — «Искусственное волокно» (экономика, производство, потребление, с С. А. Анучиным, 1927) и «Искусственный шёлк» (1930).

М. С. Жирмунский был женат трижды.

• Первая жена — Тауба (Теобальда) Самуиловна Рабинович, родом из Ковно, умерла в 1886 году.
  • Дети — Виктор (1874), Клара (1875), Мария (1878), Сергей (Шевах, 1880—1881, умер от тифа).
• Вторая жена (1887, Вильна) — Елизавета Абрамовна Йогихес (урождённая Винавер, 1862—1911).
• Третья жена — Александра Яковлевна (урождённая Малкиель; 1859—1945), из семьи известных фабрикантов и строительных подрядчиков из Двинска. Её братья Мендель (Матвей) Янкелевич Малкиель (1868—?) и Лев Янкелевич Малкиель учредили в 1902 году в Петербурге товарищество «Электро-Динамиковые Русско-Американские Электромеханические Заводы».
  • Сын — филолог-германист Виктор Максимович Жирмунский.
    • Внук — академик Алексей Викторович Жирмунский, морской биолог. Внучки — филолог и литературовед Вера Викторовна Аствацатурова (род. 1947), жена культуролога А. Г. Аствацатурова; художник Александра Викторовна Жирмунская (род. 1949).
  • Дочь — Раиса Максимовна Жирмунская (итал. Raisa Girmunschi, 1893—1971), в 1913 году вышла замуж за своего кузена, художника Константина Аркадьевича Жирмунского (брата М. А. Малкиеля-Жирмунского), с которым с начала первой мировой войны жила в Италии.
• Племянник (сын его брата Арона Шеваховича Жирмунского, 1861—?) — Мирон Аркадьевич Малкиель-Жирмунский, искусствовед.
• Внучатая племянница (внучка его старшего брата — виленского купца первой гильдии и строительного подрядчика Вульфа Шеваховича Жирмунского, 1840, Вильна — 1900, Друскеники) — Тамара Александровна Жирмунская (род. 1936), поэтесса, переводчик, литературный критик.

Монографии

• Моисей Жирмунский. О влиянии разрежённого воздуха на человеческий организм. Диссертация доктора медицины. — СПб, 1885. — 63 с.
• Моисей Жирмунский. Новый оперативный способ для достижения незаживающаго искусственного прободения барабанной перепонки. — СПб: Типография А. Л. Эбермана, 1891.
• Моисей Жирмунский. Краткое руководство к ушным болезням для врачей и студентов. — СПб.: Типо-литография К. Л. Пентковского, 1892. — 169 с.
• Моисей Жирмунский. Пилокарпин при заболеваниях среднего уха и лабиринта. — СПб: Типография Министерства путей сообщения товарищества И. Н. Кушнерев и К°, 1894.

Отрывок, характеризующий Жирмунский, Моисей Савельевич

– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.