Инженерная разведка

Инженерная разведка — вид войсковой разведки, которая организуется и проводится в целях добычи сведений о инженерных мероприятиях противника и местности.

Задачи инженерной разведки: выявлять места установки ядерных мин и других заграждений; устанавливать характер и объем разрушений, завалов, пожаров, затоплений, естественных препятствий и отыскивать пути их обхода; определять проходимость местности, состояние дорог и мостов; добывать данные о водной преграде; разведывать места, удобные для форсирования; определять защитные и маскирующие свойства местности; выявлять источники воды, пригодные для использования; определять наличие местных строительных материалов.

Для ведения инженерной разведки привлекаются штатные разведывательные подразделения инженерных войск и другие подразделения. Для ведения разведки назначаются: инженерно-наблюдательные посты (ИНП); посты фотографирования (ПФ); инженерно-разведывательные дозоры (ИРД) и отдельные сапёры-разведчики (подразделения) в составе общевойсковой разведки.

Подразделения инженерной разведки оснащаются инженерными разведывательными машинами (ИРМ «Жук», ИПР и др.), а также приборами для наблюдения за противником и местностью, для разведки минно-взрывных заграждений, для разведки проходимости местности вне дорог, для разведки водных преград и мостов, для определения расстояний, для фотографирования.

Литература

• Справочник офицера инженерных войск. Военное издательство. Москва – 1989.
• Учебник сержанта инженерных войск. Военное издательство. Москва – 1976.

Ссылки

• [www.bratishka.ru/archiv/2009/11/2009_11_9.php Статья «Проверено. Мин нет» на сайте журнала «Братишка»]

Отрывок, характеризующий Инженерная разведка

Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!