Иньиго Хименес
| Иньиго Хименес | |
| исп. Íñigo Ximenes | |
| Дата рождения: |
конец VIII века |
|---|---|
| Дата смерти: |
начало IX века |
| Отец: | |
| Мать: |
Тейда Бискайская |
| Супруга: |
Онека |
| Дети: | |
И́ньиго Химе́нес (исп. Íñigo Ximenes) (конец VIII—начало IX веков) — отец первого короля Памплоны (Наварры) Иньиго I Аристы. Как первый засвидетельствованный в исторических источниках предок ранних королей Памплоны, он считается родоначальником династии Ариста.
Содержание
Биография
Иньиго известен только по упоминанию патронима его сына, Иньиго Иньигеса, в хрониках испано-мусульманских историков Ибн Хаййана и ал-Удри. Эти же авторы сообщают о браке неизвестной по имени[1] матери Иньиго Аристы с главой мусульманской семьи Бану Каси Мусой I ибн Фортуном и о рождении ей в 787 или 801 году сына Мусы II. Точно неизвестно, был ли это её первый или уже второй брак. Среди историков существуют сторонники обеих гипотез, но в настоящее время преобладает мнение, что это был её первый брак, завершившийся с гибелью её мужа в 788 году, после чего она вышла замуж за Иньиго. Этот брак позволил ему получить помощь от Бану Каси в борьбе за обладание Памплоной, правителем которой он, возможно, сумел стать в 799—803 годах. «Кодекс Роды» называет детьми Иньиго[2] двух сыновей: короля Наварры Иньиго Аристу (умер в 851 или в 852 году) и его брата Фортуна Иньигеса (погиб в 843 году).
Бо́льшая часть современных историков называют отцом Иньиго баскского графа Химено Сильного, чьим владением, вероятно, в 781 году была Памплона, но достоверных данных, позволяющих подтвердить это родство, пока не обнаружено. Существует также мнение, что именно к Иньиго Хименесу, а не к его сыну Иньиго Аристе, относятся сведения средневековых исторических хроник (например, хроники Родриго Хименеса де Рады) о приезде Иньиго, также как и его сын носившего прозвище Ариста, в Наварру из Бигорра. Однако широкой поддержки среди историков эта теория не получила.
Напишите отзыв о статье "Иньиго Хименес"
Примечания
Литература
- de Setién y García J. M. Historia de La Rioja. Edad Media // La Dominación musulmana en La Rioja (711—1031). — Logroño: Edita Caja Rioja, 1983.
- Serrano Y. Sans M. [books.google.com/books?id=YiSFoUrPZkwC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_summary_r&cad=0#PPA158,M1 Noticas y documento historicos del condado de Ribagorza]. — Madrid: Editorial MAXTOR, 1912. — P. 158—174. — 510 p.
Ссылки
- [www.fmg.ac/Projects/MedLands/NAVARRE.htm#_Toc206999112 Navarre, kings] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 4 мая 2009. [www.webcitation.org/65QCGWSJR Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012].
Отрывок, характеризующий Иньиго Хименес
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.
Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
