Бану Каси

Бану Каси (исп. Banu Qasi; «сыновья Кассия») — семья (династия) правителей-муваладов, владевших в VIII—X веках землями на правом берегу реки Эбро (современная Испания). Достигнув своего наибольшего влияния в середине IX века, эта семья объединила в это время под своей властью почти все территории, занятые мусульманами в северо-восточной части Пиренейского полуострова. Главы семьи Бану Каси были единственными в Омейядской Испании правителями (кроме самих эмиров и халифов), для обозначения порядка правления которых в современной исторической науке применяются числительные определения.

Династия

Родоначальником семьи Бану Каси был вестготский граф Кассий, по которому она и получила своё название (Бану Каси по-арабски значит «сыновья Кассия» ).

В 714 году Кассий, вероятно, имевший титул графа (в качестве его возможного владения упоминаются Арнедо, Борха или Эхеа), после арабского завоевания Пиренейского полуострова перешёл в ислам с целью сохранения своих владений. В 714—715 годах он вместе с другими знатными вестготами совершил поездку в Дамаск, где лично принёс присягу верности одному из халифов-Омейядов (Валиду I или Сулейману).

Получив разрешение от халифа на сохранение своих владений, Кассий вернулся в Испанию, где он, а затем его сын Фортун ибн Каси, стали управлять областью на правом берегу реки Эбро сначала как вассалы вали ал-Андалуса, а потом эмира Кордовы. Не принадлежа ни к арабской, ни к берберской партиям, Бану Каси оказывали помощь правителям эмирата в борьбе против многочисленных мятежников. Сын Фортуна ибн Каси, Муса I ибн Фортун был убит в 788/789 или 802 году при подавлении мятежа в Сарагосе, а его сын Мутарриф ибн Муса — в 799 году при про-франкском восстании в Памплоне.

Муса I ибн Фортун был женат на женщине, которая, согласно «Кодексу Роды» и хронике историка Ибн Хаййана, состояла также в браке и с одним из вождей басков, Иньиго Хименесом. Точно не установлено, какой из этих браков был первым, а какой вторым, однако известно, что сыном Мусы I от этого брака и его наследником на посту главы семьи был Муса II ибн Муса, а сыном Иньиго Хименеса — король Памплоны Иньиго Ариста. Близкое родство двух этих правителей обусловило тесный союз между Бану Каси и Наваррой, определивший историю Пиренейского региона в следующие 50 лет.

Первые сведения о деятельности Мусы II относятся к 820-м годам, когда он вместе с королём Памплоны и графом Арагона участвовал в войнах с Франкским государством, в том числе, в так называемой «третьей битве в Ронсевальском ущелье» (824 год), которая позволила Наварре и Арагону добиться полной независимости от франков.

В 838 году начинаются походы Мусы ибн Мусы против христиан Астурии, Кастилии и Алавы. Однако в начале 840-х годов Муса, являвшийся вали Туделы, вступил в конфликт с эмиром Абд ар-Рахманом I и неоднократно участвовал в мятежах, наиболее крупные из которых были в 842—844, 847 и 850 годах. Все мятежи заканчивались примирением Мусы II с правителем Кордовы и участием войск Бану Каси в войнах с врагами эмирата.

Среди наиболее крупных побед Мусы II ибн Мусы — разгром в 844 году войска норманнов, напавших на Севилью, победа в 851 или 852 году над королём Астурии Ордоньо I в битве при Альбельде, за что Муса получил от эмира титул вали Сарагосы, и разорение Барселонского графства в 856 году. К этому времени «Хроника Альфонсо III» относит сообщение, согласно которому: «…Из-за этих побед, Муса возгордился настолько, что велел своим людям называть его третьим королём Испании…».

856 год является годом наибольшего могущества семьи Бану Каси за всю историю её существования. К концу 850-х годов под властью Мусы II и членов его семьи находились почти все владения мусульман в северо-восточной части Пиренейского полуострова, включая города Тудела, Сарагоса, Уэска и Толедо. Однако разрыв в 859 году дружественных отношений с королём Памплоны Гарсией I Иньигесом и вызванное этим заключение союза между Наваррой и Астурией, привели к изменению баланса сил в регионе реки Эбро: уже в 859 году Муса II ибн Муса потерпел сокрушительное поражение от астурийско-наваррского войска во второй битве при Альбельде, а в 862 году умер от ран, полученных в схватке с собственным зятем. С этого момента начался упадок влияния Бану Каси.

Преемниками Мусы II в качестве главы семьи стали сначала его сын, вали Толедо Лубб I ибн Муса, а затем внук, Мухаммад I ибн Лубб, при которых произошло дробление владений Бану Каси между членами династии.

В это же время происходят и многочисленные мятежи Бану Каси против власти эмира Кордовы: вали Сарагосы Исмаил ибн Муса не признавал над собой власти халифа в течение 10 лет (872—882 годы), крупное восстание сыновей Мусы произошло в 872—873 годах, а Мухаммад I ибн Лубб вёл войну с эмиром Мухаммадом I в 883—884 годах. Стремясь ограничить власть Бану Каси в северо-восточных районах своего государства, эмир наделил здесь владениями их врагов, семью Туджибидов, постоянно конфликтовавших с Бану Каси. Полное примирение Бану Каси и эмира Кордовы произошло только в 898 году, уже при новом главе семьи, Луббе II ибн Мухаммаде, на условиях признания эмиром Абдаллахом за Бану Каси всех их владений.

Конец IX—начало X веков были периодом последнего кратковременного подъёма влияния Бану Каси в регионе реки Эбро. Это, в основном, было обусловлено новыми успехами членов семьи в войнах с христианами Кастилии, Наварры и Алавы. В 897 году Лубб II ибн Мухаммад, тогда ещё вали Лериды, во время нападения на Барселонское графство в битве лично нанёс смертельную рану графу Вифреду I Волосатому, а опустошительные вторжения войск Бану Каси в Наварру заставили её короля Фортуна Гарсеса признать себя вассалом Кордовского халифата.

Ситуация изменилась в 905 году с момента восшествия на престол Наварры короля Санчо I Гарсеса, заключившего союз с королями Леона, сначала с Гарсией I, а затем с Ордоньо II. Союзники начали активные военные действия против мусульман, почти каждый год совершая походы во владения Бану Каси. Уже в 907 году во время одного из ответных походов в Наварру Лубб II ибн Мухаммад попал в засаду, устроенную Санчо I, и погиб.

Его брат и преемник на посту главы семьи, Абдаллах ибн Мухаммад, в 915 году попал в плен к королю Наварры и скончался через два месяца после освобождения. Это позволило наваррцам отвоевать у Бану Каси ряд важных крепостей и городов, в том числе, Каркар (909), Монхардин (910) и Арнедо (918). Несмотря на поражение, которое потерпели войска Санчо I и Ордоньо II от эмира Абд ар-Рахмана III в битве при Вальдехункере в 920 году, и потерю ряда крепостей, христиане продолжили завоевания и в 923 году король Леона захватил Нахеру, а король Наварры Калаорру, Арнедо и Вигеру, в последнем взяв в плен и казнив главу Бану Каси Мухаммада II ибн Абдаллаха.

В 924 году новый глава семьи, Мухаммад III ибн Лубб, под властью которого остались только изолированные друг от друга районы вокруг городов Тудела и Монсон, был лишён своих владений эмиром Абд ар-Рахманом III. Ещё в течение нескольких лет члены Бану Каси продолжали выполнять различные поручения эмира, однако на рубеже 930-х — 940-х годов сведения о них перестают попадать в исторические хроники и о дальнейшей судьбе династии ничего не известно.

Краткое родословие Бану Каси

I. Кассий (первая половина VIII века) — родоначальник семьи Бану Каси; граф, вероятно, Арнедо, Борхи или Эхеа

II. Фортун ибн Каси (родился до 714) — глава семьи Бану Каси, владелец, вероятно, Арнедо или Борхи. Брак: Аиша, дочь вали аль-Андалуса Абд аль-Азиза ибн Мусы и Эгилоны, вдовы короля вестготов Родериха

III. Муса I ибн Фортун (убит в 788/789 или 802) — глава семьи Бану Каси, вали Туделы (до 788/789) и Сарагосы (788/789). Брак: 1. неизвестная; 2. неизвестная, также жена Иньиго Хименеса

IV. Мутарриф ибн Муса (убит в феврале 799) — вали Памплоны (788/798—799)

IV. Муса II ибн Муса (умер 26 сентября 862) — глава семьи Бану Каси (788/789 или 802—862), вали Туделы (до 842 и 843—862) и Сарагосы (841—842 и 852—860). Браки: 1. Ассона, дочь Иньиго Аристы; 2. Маймона, дочь Захира ибн Фортуна из Бану Каси

V. Лубб I ибн Муса (умер 27 апреля 875) — глава семьи Бану Каси (862—875), вали Толедо (859—873 и 874—875) и Туделы

VI. Мухаммад I ибн Лубб (убит в 897) — глава семьи Бану Каси (875—897), вали Толедо (875—?), Туделы (882—897) и Сарагосы (882—884)

VII. Лубб II ибн Мухаммад (погиб 30 сентября 907) — глава семьи Бану Каси (897—907), вали Лериды (889—?) и Туделы (897—907)

VIII. Мухаммад III ибн Лубб (убит в 929) — глава семьи Бану Каси (923—?), вали Туделы (923—924)

VII. Абдаллах ибн Мухаммад (умер в 915) — глава семьи Бану Каси (907—915), вали Туделы (907—915) и Лериды (907—?)

VIII. Мухаммад II ибн Абдаллах (убит в 923) — глава семьи Бану Каси (915—923), вали Туделы (915—923)

VIII. Уррака — жена (с 924) короля Леона Фруэлы II Прокажённого

VII. Мутарриф ибн Мухаммад (убит в 916) — вали Толедо (903—916)

V. Мутарриф ибн Муса (казнён в 873) — вали Туделы (871—873). Брак: Фаласкита (Веласкита)

V. Исмаил ибн Муса (умер в 889) — вали Сарагосы (872—882) и Лериды (?—889)

V. Фортун ибн Муса — вали Туделы (?—882)

VI. Исмаил ибн Фортун — вали Туделы (882)

V. Ория (Уррака) — жена короля Памплоны Гарсии I Иньигеса

II. Абу Таур (упоминается в 778) — вали Уэски

II. Абу Салама — родоначальник семьи Бану Салама

Ссылки

• [www.covadonga.narod.ru/BanuQasi.htm Клан Бану Каси. Хозяева Верхней Границы (715—907)]. Реконкиста. [www.webcitation.org/5w9mvPxNy Архивировано из первоисточника 1 февраля 2011].
• [www.euskomedia.org/aunamendi/10935?idi=en Banu Kasi] (исп.). Estornés Lasa B. Auñamendi Encyclopedia. Проверено 12 июня 2009.
• [www.fmg.ac/Projects/MedLands/MOORISH%20SPAIN.htm#_Toc179362682 Moorish Spain] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 12 июня 2009. [www.webcitation.org/66CRuyrQ8 Архивировано из первоисточника 16 марта 2012].

Литература

• Cañada Juste A. [dialnet.unirioja.es/servlet/articulo?codigo=15651 Los Banu Qasi (714—924)] // Príncipe de Viana. — 1980. — № 158—159. — С. 5—96.

Отрывок, характеризующий Бану Каси

– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.