Хроника Альфонсо III

Хро́ника Альфо́нсо III (лат. Chronica Adefonsi tertii regis) — раннесредневековая латиноязычная хроника, описывающая историю Пиренейского полуострова со времён короля вестготов Вамбы до конца правления короля Астурии Ордоньо I. Получила название по имени своего предполагаемого автора, короля Альфонсо III Великого. Сохранилась в двух редакциях — «Хронике Роды» и «Себастианской (или Овьедской) хронике». Вместе с «Хроникой Альбельды» и «Пророческой хроникой» входит в так называемый «цикл хроник эпохи Альфонсо III».

Описание

Этапы создания хроники

Обе редакции «Хроники Альфонсо III» дошли до нашего времени в поздних копиях. Наиболее старой является рукопись «Хроники Роды», сохранившаяся в созданном в конце X — начале XI веков «Кодексе Роды». Оба текста предваряются посвящениями королям Леона: «Себастианская хроника» — Гарсии I, «Хроника Роды» — его преемнику на престоле, Ордоньо II. Несмотря на это, предполагается, что «Хроника Роды» является первоначальным вариантом «Хроники Альфонсо III», в то время как «Себастианская хроника» — её позднейшей переработкой.

Время создания «Хроники Альфонсо III», вероятно, относится к 887—888 годам, так как в ней как о недавнем событии упоминается о заселении города Визеу. Местом составления считается Овьедо на основании того, что в хронике дважды употребляется речевой оборот «здесь» (лат. hanc) в отношении этого города. По вопросу авторства среди историков идут дискуссии. Некоторые из них считают автором хроники короля Альфонсо III, основываясь на фразе о заселении Визеу по приказу автора хроники. Однако другие исследователи считают, что так как точно неизвестно, по чьему приказу был заселён этот город, автором хроники мог быть и не король, а один из высокопоставленных придворных или церковных иерархов. Компромиссной является версия, согласно которой, хроника была составлена в королевском скриптории Овьедо под непосредственным контролем монарха. После создания текста, лёгшего в основу написанной на грубой латыни «Хроники Роды», Альфонсо III направил его некоему «епископу Себастиану», чтобы тот проверил упоминаемые факты, а также исправил слог хроники. Этот Себастиан, которого идентифицируют или с епископом Оренсе Себастианом, или с племянником короля, епископом Саламанки Себастианом I, переложил хронику на литературный латинский язык, а также внёс несколько уточнений, вероятно, более точно отражавших настроения придворных кругов Астурийского королевства конца IX века. По имени этого корректора редакция исправленной им хроники получила название «Себастианской». Предполагается, что существующие теперь тексты «Хроники Роды» и «Себастианской хроники» были в последний раз отредактированы в первой четверти X века.

Источники, послужившие основой сведений для «Хроники Альфонсо III», точно не установлены. Вероятно, одним из них была ныне утраченная хроника, следы использования которой также прослеживаются и в созданной в первой половине 880-х годов «Хронике Альбельды». Некоторые историки считают, что автор «Хроники Альфонсо III» был знаком с текстами «Хроники вестготских королей» и «Пророческой хроники» и использовал их в своей работе.

Первое печатное издание «Хроники Альфонсо III» было осуществлено в середине XVIII века в Испании.

Текст хроники

Как предполагется, главной целью создания «Хроники Альфонсо III» было намерение автора показать право королей Астурии на преемственность престола правителей Королевства вестготов, которое в конце IX века в придворных кругах считалось наивысшей степенью развития государственности на территории Пиренейского полуострова.

«Хроника Альфонсо III» начинается с описания восшествия на престол короля вестготов Вамбы. Также как и его преемники, Эрвиг и Эгика, этот монарх очень высоко оценивается автором хроники, в то время как деятельность Витицы и Родериха описывается только с критической точки зрения. Два последних правителя названы непосредственными виновниками падения Королевства вестготов, произошедшего в ходе завоевания арабами Пиренейского полуострова. В этой части «Хроники Альфонсо III» находится ряд уникальных сведений, однако некоторые имеющиеся в ней сообщения хронологического характера содержат ошибки.

Рассказывая о правлении первого короля Астурии, Пелайо, «Хроника Роды» и «Себастианская хроника» приводят разные версии процедуры его избрания. Согласно первой из них, Пелайо был избран на народном собрании свободными астурийцами, согласно второй — уцелевшими после арабского завоевания членами двух вестготских королевских семей. Также «Себастианская хроника» уделяет особое внимание родственным связям нового монарха с предыдущими правителями вестготов. Сообщение «Хроники Альфонсо III» о битве при Ковадонге — наиболее подробное свидетельство раннесредневековых испано-христианских источников об этом событии.

О непосредственных преемниках Пелайо «Хроника Альфонсо III» рассказывает очень кратко. Намного более подробно освещается деятельность королей Альфонсо I, Рамиро I и Ордоньо I. Главная тема рассказов об этих правителях — их успешная борьба с маврами, в том числе, с главой мувалладской семьи Бану Каси Мусой II ибн Мусой, называвшим себя «третьим королём Испании». При этом хроника ничего не сообщает о поражениях, которые в это время наносили астурийцам мусульмане. Хроника заканчивается сообщением о восшествии на престол Астурии в 866 году короля Альфонсо III.

Значение хроники

Сведения из «Хроники Альфонсо III» использовались в некоторых позднейших средневековых сочинениях, например, в «Хронике Силоса» и «Хронике Нахеры», а также в трудах Луки Туйского и Родриго Хименеса де Рады.

Вместе с «Хроникой вестготских королей», «Арабо-византийской хроникой 741 года» и «Мосарабской хроникой 754 года», «Хроника Альфонсо III» является одним из основных источников по поздней истории Королевства вестготов и арабскому завоеванию Пиренейского полуострова, а в комплексе с «Хроникой Альбельды» и «Пророческой хроникой» — главным испано-христианским источником по истории Астурийского королевства.

Издания

На английском языке:

• Conquerors and Chroniclers of Early Medieval Spain // [books.google.ru/books?id=5B05kwHFOnMC&pg=PA161 The Chronicle of Alfonso III] / Wolf K. B. — Liverpool: Liverpool University Press, 1999. — P. 161—177. — 205 p. — ISBN 978-0853235545.

На испанском языке:

• Gil Fernández J., Moralejo J. L., Ruiz de la Reña J. I. [books.google.ru/books?id=mxfdQGSgFDMC&printsec=titlepage Crónica de Alfonso III]. — Universidad de Oviedo, 1985. — P. 323. — ISBN 978-8460044055.

На русском языке:

• «Хроника Альфонсо III» (из цикла астурийских хроник конца IX в.) // Памятники средневековой латинской литературы. X-XI века / отв. ред. Касьян М. С. — М.: Наука, 2011. — С. 248—269. — ISBN 978-5-02-037373-0.
• [www.vostlit.info/Texts/rus4/AlfonsoIII/frametext.htm Хроника Альфонсо III]. Восточная литература. Проверено 16 июля 2011.

Отрывок, характеризующий Хроника Альфонсо III

– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.