Иоанн Цец
Поделись знанием:
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
Иоанн Цец (Цеца, Цецес) (греч. Ἰωάννης Τζέτζης; около 1110, Константинополь — около 1180, там же) — византийский филолог, плодовитый комментатор античных авторов.
Биография и творчество
Как рассказывает сам Цец, его дед со стороны отца (также по имени Иоанн Цец) был неграмотным, но богатым человеком, уроженцем столицы, а его отец Михаил сам обучал своего сына грамоте. Прабабушка Цеца со стороны матери — родственница императрицы Марии Аланской, вышедшая замуж за Константина, племянника патриарха Михаила Кирулария[1].
Цец входил в кружок севастократориссы Ирины[2], ряд его сочинений предназначены для популярного изложения древней античной литературы представителям византийской знати.
В толкованиях «Илиады» сочетает известные в античности прагматическо-исторический, психологический и физический методы интерпретации[3]. Он объявляет Гомера носителем всеобщей мудрости и отрицает, что тот на деле верил в «демонов». По близкому к эвгемеризму мнению Цеца, Зевс — это обычное имя для царей, Аид — царь молоссов, а Дионис — не кто иной как Ной.
Цец — яркий представитель эллинизирующего направления в византийской культуре эпохи Комнинов, в его письмах неоднократно встречаются выпады против монахов и продажных представителей церкви[4]. В кратком сочинении «Жизнь св. Лукии Сиракузской» он объявляет христианскую мученицу потомком Архимеда и вкладывает в её уста сравнение с предком[5].
Цец говорил, что Бог не сотворил ничего подобного его памяти, а его библиотека находится в голове[6]. Однако на деле память нередко подводила его: он путал имена авторов и названия сочинений.
В письме 42 Цец жалуется, что другие писатели воруют у него тексты, и в самом деле у его современника Евстафия Фессалоникийского встречаются отдельные заимствования из комментариев Цеца[7].
Ряд его сочинений остаются неопубликованными[8].
Сочинения
Прозаические сочинения:
- «Письма» (107 писем за 1138—1165 годы)[9].
- Прозаическая «Экзегеса к „Илиаде“ Гомера»[10].
- Подробные схолии (комментарий) к «Александре» Ликофрона[11]. Ранее приписывались его брату Исааку Цецу. Впервые опубликованы в Базеле в 1546 году.
- Схолии к Аристофану[12]. Сохранились подробные комментарии к «Облакам», «Лягушкам» и «Плутосу» (так называемой «византийской триаде» пьес), небольшие заметки к «Птицам» и предисловие к «Всадникам»[13]. Возможно, Цец комментировал и другие пьесы.
- Схолии к «Трудам и дням» Гесиода[14].
- Схолии к Никандру[15]. Сохранились в составе более поздних схолий и отдельно не издаются[16].
- Схолии к «Галиевтике» Оппиана[17] .
- Предисловия к драматургам и, возможно, к Феокриту[18].
- Схолии к Феокриту сохранились во фрагментах в составе более поздних византийских схолий[19].
- Существует предположение, что Цец также был автором схолий к Пиндару, Эсхилу и Еврипиду[20], а также Фукидиду[21], сочинения «О происхождении богов» и эпитомы «Мифологической библиотеки» Аполлодора[22].
Сочинения в стихах:
- «Книга историй» (известная как «Хилиады») — стихотворный комментарий к собственным письмам из 600 глав объемом в 12674 строки[23]. В частности, описывает современный автору курс обучения[24]. Впервые издана в 1546 году.
- «Аллегория к „Илиаде“ и „Одиссее“ Гомера» в стихах[25]. Около 10000 строк.
- Гексаметрическая поэма «События догомеровского, гомеровского и послегомеровского времени»[26]. 1675 строк («Догомерика» — 406 строк, «Гомерика» — 489 строк, «Послегомерика» — 780 строк).
- Поэма «Теогония» [27].
- «Всемирная хроника», не сохранилась целиком.
- Стихотворный комментарий к «Введению Порфирия в „Категории“ Аристотеля». Около 1700 триметров[28].
- Ямбическая драма о жизни ученого. Действуют мудрец, крестьянин, музы и хор.
- Ямбы на смерть императора Мануила (1180)[29]. В строке каждое следующее слово на слог длиннее предыдущего.
- «О комедии» в стихах.
- «О трагической поэзии».
- «О стихотворных размерах».
- «О различиях между поэтами».
- стихотворное переложение «Риторики» Гермогена[30].
- стихотворное переложение метрики Гефестиона[31].
- утеряна ямбическая парафраза «Географии» Птолемея[32].
Подложные и сомнительные сочинения[33]:
- схолии к «Щиту Геракла» Псевдо-Гесиода.
- Комментарий к «О частях животных» Аристотеля[34].
- «Житие св. Лукии».
- схолии к «Картинам» Филострата, эпиграммам, лексикон, 14 писем.
Напишите отзыв о статье "Иоанн Цец"
Примечания
- ↑ Свою родословную Цец сообщает в письме 6 и стихотворном комментарии к нему (Kaldellis 2007, p. 302—303)
- ↑ Культура Византии. Вторая половина VII—XII в. М., 1989. С. 185, 374
- ↑ Культура Византии. Вторая половина VII—XII в. М., 1989. С. 211
- ↑ Kaldellis 2007, p.306
- ↑ Kaldellis 2007, p.305
- ↑ Аллегории к «Илиаде» 15.87-88; Kaldellis 2007, p.304
- ↑ The Cambridge History of Literary Criticism. Vol. 2. The Middle Ages. Cambridge UP, 2005. P. 684
- ↑ Kaldellis 2007, p.301, см. статью Константинопулоса в списке литературы
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1992—1993
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1966—1967
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1978—1982
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1972—1978
- ↑ Dickey 2007, p.30
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1969—1971; Dickey 2007, p.41
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1982
- ↑ Dickey 2007, p.66
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1982; Dickey, p.70 (схолии A); однако Т. В. Попова называет другую поэму Оппиана — «Псовая охота» (Памятники византийской литературы IX—XIV веков. М., 1969. С. 251)
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1987—1989
- ↑ Dickey 2007, p.64
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1971—1972
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1982—1983
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1987
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1993—1999
- ↑ Культура Византии. Вторая половина VII—XII в. М., 1989. С. 384
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1967—1969
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1983—1985
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1985—1987
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1983
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 2001—2002
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1989—1990
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 1991—1992; Dickey 2007, p.105
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 2003—2004
- ↑ Статья в Паули-Виссова. S. 2004—2007
- ↑ Культура Византии. Вторая половина VII—XII в. М., 1989. С. 319
Издания и литература
Издания текстов:
- Epistulae. Ed. P. A. M. Leone. Leipzig, 1972.
- Historiae. Ed. P. A. M. Leone. Naples, 1968.
Отрывки текстов в русском переводе:
- Памятники византийской литературы IX—XIV веков. М., 1969. С. 252—259.
Справочная литература:
- Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. Т.3. С. 448—449.
- Краткая литературная энциклопедия. Т. 3. М., 1966. Стб. 158.
- Wendel C. Tzetzes. // Энциклопедия Паули-Виссова. R. 2. Bd. 7B, 1948, S. 1959—2011.
- The Oxford Dictionary of Byzantium. Oxford UP, 1991. P. 2136.
- Eleanor Dickey. Ancient Greek Scholarship. Oxford UP, 2007. (в примечаниях: Dickey 2007)
Литература:
- Памятники византийской литературы IX—XIV веков. М.: Наука. 1969. С. 34-35, 251—252.
- Культура Византии. Вторая половина VII—XII в. М.: Наука. 1989. С. 210—212.
- Hunger H. Allegorisch-Mythendeutung in der Antike und bei Johannes Tzetzes. // JÖBG. 1954. Bd. 3.
- Gautier, Paul. La curieuse ascendance de Jean Tzetzes. Revue des Études Byzantines, 1970, 28: 207-20.
- Konstantinopoulos B. Inedita Tzetziana. // Hellenika 33 (1981), P. 178—184
- Anthony Kaldellis. Hellenism in Byzantium. Cambridge UP, 2007. P. 301—307 (глава «Ioannes Tzetzes: Professional Classicism») (в примечаниях: Kaldellis 2007)
Ссылки
- [books.google.ru/books?id=6YsuAAAAQAAJ&dq=%D0%9F%D1%83%D1%88%D0%BE%D0%BA&hl «Александра» Ликофрона (издание 1697 года)]
- [www.archive.org/details/ioannistzetzaea00jacogoog Гомеровские поэмы (по изданию 1793 года)]
- [www.archive.org/details/historiarumvari00kiesgoog «Хилиады» (по изданию 1826 года)]
- [www.archive.org/details/joannistzetzaee00tzetgoog Письма (издание 1851 года)]
- [www.archive.org/details/tzetzaeallegori00pselgoog «Аллегории Илиады» (по изданию 1851 года)]
Отрывок, характеризующий Иоанн Цец
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
