Исарский (Езерский) улус

Иса́рский (Езерский) улус (от хак. іссархы — «внутренний») — княжество енисейских кыргызов XVI—XVIII вв. в центре современной Хакасии между долиной Абакана и Батенёвским кряжем. Улус входил в конфедерацию четырёх кыргызских княжеств, известную в русских источниках как Киргизская землица, управлялся князем — беком (хак. піг). Исары именовались «внутренними», так как обитали в окружении остальных улусов. К западу и юго-западу от них был Алтырский улус, а к северу и северо-востоку — Алтысарский. В русских документах XVII века вместо названий «езерцы», «исары» употребляется также «керельцы». Кыштымские урочища Исарского улуса располагались вниз по течению Енисея, захватывая долины р. Убея, Сисима, Маны, Качи и даже р. Кан.

Исарский князь Ичженей играл крупную роль среди кыргызских князей, наряду с алтысарским князем Ишеем — отцом Иренека. Его преемник Шорло Мерген считался более сильным, чем тубинские князья Шандык и Сары.

Литература

• Бахрушин С. В. Енисейские киргизы в XVII в. // Научные труды III. Избранные работы по истории Сибири XVI—XVII вв. Ч. 2. История народов Сибири в XVI—XVII вв. М.: Издательство Академии Наук СССР, 1955.
• Козьмин Н. Н. Хакасы: ист.-этногр. и хозяйств. очерк Минусинского края. — Иркутск: Изд. Иркут.секции науч. работников Рабпроса, 1925. — Х, 185 с. — (Краеведческая сер. № 4 / под ред. М. А. Азадовского; вып. V).

Отрывок, характеризующий Исарский (Езерский) улус

Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»