Йованович, Драгомир

Драгомир Йованович Драгомир Јовановић
Мэр Белграда
11 сентября 1941 — 3 октября 1944
Предшественник:	Милосав Стоядинович
Преемник:	Михайло Раткович
Рождение:	27 июля 1902(1902-07-27) Пожаревац, Королевство Сербия
Смерть:	17 июля 1946(1946-07-17) (43 года) Белград, СФРЮ

Драгомир (Драги) Йованович (серб. Драгомир (Драги) Јовановић; 27 июля 1902, Пожаревац — 17 июля 1946, Белград) — югославский сербский политик, мэр Белграда; в годы Второй мировой войны сотрудничал с нацистами.

Биография

Родился 27 июля 1902 в Пожареваце в смешанной семье (отец Любомир — серб, мать Вильма — немка). Окончил гимназию в Велики-Градиште, учился также в Белграде. Там начал свою политическую карьеру как полицейский чиновник Белградской мэрии. Спустя 10 лет Йованович был назначен руководителем полиции Белграда в знак заслуг перед королём Александром I, поскольку незадолго до его визита раскрыл заговор усташей и предотвратил покушение на монарха. После установки диктатуры 6 января Йованович начал активную борьбу против деятелей Коммунистической партии.

После оккупации страны войсками блока Оси Йованович вошёл в Правительство национального спасения Милана Недича и был назначен мэром Белграда, а вскоре по распоряжению немецкой администрации был поставлен и на должность руководителя жандармерии Сербии. Наконец, его назначили и главой Сербской государственной стражи с правом назначения и увольнения офицеров. Таким образом, Драги Йованович стал лицом №2 в списке коллаборационистов. Фактически, в его руках были сосредоточены вся власть в Белграде и руководство полицией всей оккупированной Сербии. Среди его сторонников были многочисленные шпионы в рядах антинемецкого движения: Бошко Бераревич, Космаяц и Светозар Вуйкович.

Большую часть своих сил Йованович тратил на борьбу со всеми противниками своей власти и борцами против нацистов, особенно с симпатизировавшими коммунистической партии. Тайная полиция за годы правления Йовановича арестовала около 1500 человек, из них 600 были расстреляны. Люди Йовановича стали печально известны благодаря пыткам и издевательствам, которые не уступали гестаповским методам допрашивания (с гестаповцами Драги сотрудничал с 1936 года). Это и привело к затормаживанию партизанской деятельности по всей стране.

В октябре 1944 года после освобождения Белграда советскими войсками и югославскими партизанами Йованович сбежал в Австрию, но 1 мая 1945 в Брегенце его арестовали французские войска. Он был депортирован в Карлсруэ, а 12 июля выдан югославским войскам. Йованович пытался покончить с собой, раскусив капсулу с ядом, но его успели госпитализировать и спасти.

В 1946 году состоялся Белградский процесс, на котором Йовановичу предъявили обвинения в сотрудничестве с нацистами, массовых убийствах деятелей Движения Сопротивления, гибели мирных людей в концлагере Баница и тайной поддержке четников Дражи Михайловича. В итоге бывшему мэру Белграда вынесли смертный приговор, который и был приведён в исполнение 17 июля 1946.

Литература

• Петрановић, Бранко (1992). Србија у Другом светском рату 1939-1945. Београд: Војноиздавачки и новински центар.
• Зечевић, Миодраг (2001). Документа са суђења равногорском покрету 10. јун - 15. јули 1946.. СУБНОР Југославије.
• Tomasevich, Jozo (2002). War and Revolution in Yugoslavia, 1941-1945: Occupation and Collaboration. Stanford: Stanford University Press. ISBN 978-0-8047-3615-2.

Ссылки

• [www.novosti.rs/code/navigate.php?Id=16&status=jedna&datum=2006-10-22&feljton=5555 „Досије Драги Јовановић“], Вељко Лалић и Угљеша Крстић, Вечерње новости, фељтон, октобар 2006.  (серб.)
• [www.pressonline.rs/page/stories/sr.html?id=47572&sectionId=63&view=story „Српски Хувер“], Вељко Лалић, Пресс магазин, 21. септембар 2008.  (серб.)

Отрывок, характеризующий Йованович, Драгомир

Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.