Калининский административный округ (Тюмень)

Калининский административный округ
Тюмень
Год основания:	1965 год
Площадь:	204,215 км²
Население:	170 000 чел.
www.tyumen-city.ru/vlast/administration/territorialynie/uprava_kao/

Кали́нинский администрати́вный о́круг — один из округов города Тюмени. До 1996 года именовался как Кали́нинский райо́н.

Калининский административный округ образован в 1965 году. Он расположен на территории бывшего Городища и Ямской слободы. Территория современного Калининского округа занимает чуть более 5600 гектар, на которых проживает без малого 170 тысяч жителей.

Калининский округ по праву называют «воротами Тюмени», ведь именно на его территории расположен тюменский железнодорожный вокзал и два городских аэропорта, выезд на федеральную трассу Тюмень — Екатеринбург и на Ирбитский тракт.

На территории Калининского округа находится большое количество объектов массового отдыха, таких как парк Затюменский, благоустроенные скверы Зелёный остров, Юности, Юристов, Комсомольский, ухоженные зеленые уголки.

Что касается экономики округа, то её основу составляют более полутора тысяч хозяйствующих субъектов, включая предприятия автосервиса, рынки и гостиницы. Неплохо развит Калининский округ и с социальной точки зрения. Здесь находятся 38 дошкольных учреждений, 25 школ, две городские библиотеки, пять объектов медицинского обслуживания населения, 817 предприятий розничной торговли, а также 206 предприятий питания.

Предыстория округа

Внешние изображения
Карты
	[img1.liveinternet.ru/images/foto/b/3/129/1734129/f_13270059.jpg План Тюмени 1808 г]
	[img1.liveinternet.ru/images/foto/b/3/129/1734129/f_12989199.jpg План Тюмени конца XIX века]
	[izb-t.narod.ru/history/tyumen/img/PANORAMY/karta.JPG План города Тюмени 1897 года]
	[img1.liveinternet.ru/images/foto/b/3/129/1734129/f_13269733.jpg План Тюмени 1917 г.]
	[img1.liveinternet.ru/images/foto/b/3/129/1734129/f_12988838.jpg План Тюмени 1920-х гг.]
	[img1.liveinternet.ru/images/foto/b/3/129/1734129/f_13269963.jpg План Тюмени 1937 г.]

Поселок им. Калинина

После постройки железной дорогои на месте нынешнего округа оказались только "осиново-берёзовые колки и небольшие хвойные боры, несколько мелких карасевых озёр, выпасы скота, болотца — обычный равнинный сибирский пейзаж". В начале XX века в районе пересечения будущих улиц Волгоградской и Большевиков тюменский купец Семёнкин построил лесопилку и двухэтажный дом с мезонином (разобран в 1981 году). В советское время в этом доме жили несколько семей рабочих железной дороги. Лесопилка же в 1919 году была национализирована и быстро переросла в завод "Большевик", давший одноимённое название - Завод Большевик - улице, протянувшейся вдоль железной дороги. Позднее улица стала именоваться Сталинградской, а ещё позже с 1962 г. - Волгоградской. Тогда же нынешняя Ленинградская получила своё название.

В 1924 году на ул. Завод Большевик появились первые дома для рабочих железной дороги - так возник поселок имени Андреева Андрея Андреевича, или просто - поселок Андреевский, в честь тогдашнего наркома путей сообщения. Имя Андреева получила и улица, ставшая в 1954 году улицей Калинина. Сохранилась память о некоторых первых домах по ул. Завод Большевик: "Дом N 44 - длинный барак, и рядом N 42 построили в 1942 г. рабочие-путейцы на трудовых субботниках. В доме N 42 была столовая, общежитие, а в 1948 г. - первая в поселке двухклассная школа почти на сотню ребятишек. Начальная школа была здесь до середины 60-х гг. XX в. Домишко совсем одряхлел, широкие окна забиты фанерой, но в нем все равно кто-то живет. Дома N 38 и 40 занимает Тюменская дистанция гражданских сооружений, ведающая жильем железнодорожников. У перекрестка с ул. 9 Января, где теперь девятиэтажная башня, 20 лет назад стояли два огромных барака военных лет". Железнодорожники уделили внимание и озеленению ул. Волгоградской яблонями, дубами, тополями.

В честь первого стахановца на железных дорогах СССР была названа ул. им. Петра Кривоноса - позднее ул. Мира. К началу Великой Отечественной Войны строительство посёлка Андреевского остановилось на ул. Декабристов.

В 1957 году поселок был переименован в честь М. И. Калинина.

В начале 50-х годов в посёлке появились кирпичные здания: школа №35 (тогда №4, 1953), детские ясли завода пластмасс (детсады N 139 "Теремок" и N 105 "Яблонька" - до сих пор действующие) (1955), 44-квартирный дом между ул. Мира и Калинина, кинотеатр "Октябрь" (1957), молодёжное общежитие железнодорожников (1961, в начале ул. Калинина у сквера). На нечетной стороне улицы, между ул. Новосибирской и Парковой, в конце 50-х гг. построили шеренгу одинаковых двухэтажных восьмиквартирных домов для железнодорожников. В 1961 г. у перекрестка ул. Калинина и ул. Сталинградской построили четырёхэтажное общежитие железнодорожников и дом бытового обслуживания напротив.

Крестьянские места

Крестьянскими местами (в простонародье Крестами) назывался район между Червишевским трактом и железной дорогой "Тюмень-Омск", который начал застраиваться в 1920-е годы после переселения сюда жителей окрестных деревень, оставивших пашни после крестьянского восстания 1921 г. Первые дома были поставлены на пустыре вдоль железной дороги, фасадами к ней - так возникла улица с названием "Односторонка к железной дороге". Постепенно появлялись новые улицы - 1-я Крестьянская (позднее по маленькому кирпичному заводику - ул. Кирпичная, теперь - ул. Н. Чаплина), 2-я Крестьянская (теперь ул. Колхозная), 3-я Крестьянская (стала ул. Революции), 4-я Крестьянская (ныне ул. Пышминская), 5-я Крестьянская (затем ул. Бусыгина, а теперь, с 7 декабря 1957 г. - ул. Агеева) и, наконец, 6-я Крестьянская. Переименование велось в 30-е годы, ул. Односторонка к железной дороге стала улицей Конституции. В районе перекрестка ул. Агеева и ул. Демьяна Бедного сейчас располагается баптистская церковь. Улицу Агеева в простонародье даже называли "Нахаловкой", потому что на ней жили беглые из колхозов.

Городище

Район Городище подразделяется на Царёво городище (Тюменское городище, «Кучюмово Городище»), Малое городище и Большое городище. В различных источниках литературы названия Большого и Малого городищ часто путают, поэтому можно встретить, что как меньшее по площади, так и большее по площади городища называют то Малым, то Большим.

С конца XIV в. до XVI в. вплоть до прихода Ермака на месте Царёва городища располагался город Чинги-Тура, бывший столицей Тюменского улуса Золотой Орды, впоследствии Сибирского ханства, Узбекского ханства (1428—1446) и Большой Орды (1481—1495). За сто лет до Ермака, в 1483 г., в Чимги-Туре был русский отряд, возглавляемый Ф. Курбским-Чёрным и И. Салтыком-Травиным, но и они не оставили сведений о городе. В 1586 году на месте Чинги-Туры построена Тюмень. В XX веке на месте старой сибирской столицы был сооружён стадион ФК «Тюмень» (строился с 1964 по 1982 гг.), и практически весь культурный слой Чинги-Туры был во время строительства безвозвратно потерян. Плодородный слой развезли по дачам, более глубокий грунт пошёл на пешеходную дорогу к стадиону через овраг у музея. По словам тюменских археологов супругов Н. П. И А. В. Матвеевых, цитадель Чинги-Туры находилась на месте современных улиц Коммуны и Энгельса (до 1922 г., соответственно, ул. 1-я Царевогородищенская и ул. Большая Городищенская). Время от времени поднимается вопрос о возможности создания на месте Царёва городища музейно-туристического или общественно-культурного комплекса.

С 6 февраля 1893 года при Спасской и Михайло-Архангельской церквях была открыта одноклассная церковно-приходская школа, занятия в которой проходили в специально купленном доме в Малом городище Тюменским мещанским обществом. Эта школа получила название Спасо-Архангельской.

В старину на территории современного Калининского округа протекало два Святых ручья, возле которых собирались массовые гуляния в праздник Девяту — девятое воскресенье после Пасхи, день памяти святой Параскевы Пятницы. Один ручей располагался в районе нынешних Дворца спорта и стадиона «Геолог», другой — в районе нынешней улицы Краснодарской.

Затюменка

По одной из версий в 1581 г. Ермак мог зимовать на Затюменском мысу в районе будущей Затюменки. В начале XVII века за речкой Тюменкой образовалась Ямская слобода, названная по основному роду деятельности живущих в ней ямщиков. Позднее она стала называться Затюменкой. Основателем Ямской слободы может считаться ямщик Артюшка Парфенов, который в 1605 г. "бил челом" царю Борису Федоровичу Годунову о переселении первых ямщиков из Тюменской крепости за речку Тюменку".

Из грамоты царя Бориса Годунова Тюменскому голове А. И. Безобразову от 29.01.1605 г.: «И будет так, как нам тюменские ямские охотники били челом, и как к тебе ся наша грамота придет, а за Тюменкою будет рекою ямщикам жити мочно, и от города недалече, и от воинских людей (кочевников. – Авт.) жити бесстрашно, и ты б тюменским ямским охотникам велел под дворы земли дать, смотря по тамошнему делу, где пригоже…».

Определенное представление о побочных заработках жителей этого тюменского предместья можно составить по строке из «отписки» воеводы: «У ямщика Григория Перевалова кожевенного заводу: изба пяти сажен, а в ней шесть чанов…». Славились также мастера санного, каретного, колокольного, кузнечного, сапожного, сундучного, порт-няжного, коврового дела, а также столяры, плотники, бондари и др.».

Из каменных строений на карте 1808 г. в Затюменке указаны: церковь Воскресения Господня (может быть отождествлена с Крестовоздвиженской церковью), Мужской 3-го класса Троицкой монастырь с церквями Святыя Живоначальныя Троицы, Первоверховных Апостолов Петра и Павла и Преподобных Зосимы и Савватия соловецких. На карте конца XIX века указана Никольская церковь, она же Крестовоздвиженская (основана в 1774 г.). За Свято-Троицким монастырём обозначены Монастырская роща и монастырские покосы в районе между современными ул. Коммунистической и ул. Мельзаводской на берегу небольшой речки, впадающей в Туру. В районе Затюменка также был расположен Окружной суд и Приказ о ссыльных. На советском плане 1937 г. нумерация общественных зданий и школ начинается именно с учреждений Затюменки, среди которых перечислены Школа №22, Пединститут и Затюменская библиотека.

В 1733 г. на пути к Тихому океану на постоялых дворах Затюменки располагались участники Великой Северной (Второй Камчатской) экспедиции, которую возглавлял капитан-командор Витус Беринг. Его сподвижник, первооткрыватель, исследователь Аляски – сотрудник Петербургской академии наук естествоиспытатель Георг Вильгельм Стеллер, не доехав до столицы, в 1746 году нашел свой последний приют на крутом речном откосе в Дунькином (Никольском) саду (расположенном напротив старого здания ТюмГАСУ). По существовавшей традиции лютеран не могли хоронить на православных кладбищах, поэтому он был погребён за оградой Свято-Троицкого монастыря.

Из Затюменки знаменитый писатель Антон Чехов 3 мая 1890 г. направился к острову Сахалин по Сибирскому тракту – «самой большой и, кажется, самой безобразной дороге в мире».

Летом 1915 г. в Свято-Троицком монастыре, в Настоятельном корпусе, у своего друга, настоятеля монастыря Мартиана, остановливался одиозный Григорий Распутин. Опираясь на личные связи (включая своих протеже – губернатора, епископа), он руководил «операцией прикрытия» паломнического визита младшей сестры царя – великой княгини Ольги Александровны в Тобольск и Верхотурье (с попутным посещением Тюмени и с. Покровского). А поскольку она путешествовала инкогнито, то в городе он определил на постой к своим знакомым – семье Стряпчевых (ул. Никольская, 8 – ныне Луначарского).

Затюменкой люди старших поколений называют территорию, расположенную между оврагом, где течет Тюменка, Турой, речкой Бабарынкой и улицей Болотникова, за которой начинается район Дома Обороны.

Инфраструктура

На территории округа расположены

• два аэропорта (Плеханово и Рощино)
• железнодорожный вокзал

Ссылки

• [www.tyumen-city.ru/vlast/administration/territorialynie/uprava_kao/ Управа Калининского административного округа]

Отрывок, характеризующий Калининский административный округ (Тюмень)

Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…