Катрина (гравюра)

Калавера Катрина

«Калавера Катрина», «Череп Катрины» или просто «Катрина» (исп. La Calavera de la Catrina) — цинковая гравюра мексиканского художника Хосе Гуадалупе Посады, созданная в 1913 году. Изображение стало символом мексиканского изобразительного искусства и часто используется в художественных композициях, посвящённых Дню мёртвых (1-2 ноября), таких как алтарь и «костюм-калавера». Изображение входит в серию «калавер» (от исп. calavera — «череп») художника — юмористических изображений фигурок современников, сделанных в виде скелетов и часто сопровождаемых стихами.

Слово «катрина» (исп. catrina) является формой женского рода слова catrín, что означает «франт». Фигурка, изображённая в украшенной цветами шляпе, модной в начале XX века, призвана показать, что богатые и модные, несмотря на их претензию на важность, так же смертны, как и все остальные.

Во времена Посады «Катрина» была очень популярна, однако вскоре после его смерти была забыта. Как и остальные работы Посады, она была найдена и снова популяризована французским художником и историком Жаном Шарло вскоре после Мексиканской революции. Катрина быстро стала символом уникального мексиканского искусства, её начали воспроизводить в большом количестве экземпляров и вариантов. В частности, это изображение включено в монументальную картину Диего Риверы «Сон о воскресном вечере в парке Аламеда» (исп. Sueño de una Tarde Dominical en la Alameda Central), на которой также изображены Посада, Ривера и его жена Фрида Кало.

• The Kid - Diego Rivera.jpg

  Фрагмент картины Диего Риверы «Сон о воскресном вечере в парке Аламеда». По правую руку Катрины стоят жена художника, Фрида Кало, и сам Ривера — в виде ребёнка; по левую руку — Хосе Гуадалупе Посада. Настенная живопись, Мехико

• Catrinas 2.jpg

  Две Катрины, фигурки около 40 см высотой

• Catrinas 2011.jpg

  Фигурки Катрины — один из атрибутов Дня мёртвых

Отрывок, характеризующий Катрина (гравюра)

Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.