Кафедральный собор Гаваны

Кафедральный собор Гаваны или Собор святого Христофо́ра (исп. Catedral de San Cristóbal de La Habana) — католический собор, расположен в Гаване, Куба. Собор святого Христофора — главный храм архиепархии святого Христофора, которую возглавляет кардинал Хайме Лукас Ортега и Аламино.

Собор находится в Старой Гаване на Пласа-де-ла-Сьенага (Болотной площади) и считается одним из лучших примеров колониального барокко. Здание сооружено из тесаного камня, имеет квадратную форму с размерами 34 на 35 метров. Правая башня более широкая, чем та, что расположена слева. Эта особенность собора связана с тем, что на площади скапливалась вода, и чтобы она могла свободно уходить по улице, одна из башен была сделана узкой. Стены украшены копиями картин Рубенса и Мурильо, а также работами французского художника Батиста Веремея. На одной из стен находится скульптура Христа, распятого на кресте. Эта и другие скульптурные композиции, включая алтари, изготовлены в Риме итальянским скульптором Бианчини.

В 1796—1898 годах в соборе покоился прах Христофора Колумба.

Кубинскому писателю Алехо Карпентьеру принадлежат известные слова о соборе — «музыка в камне».

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Кафедральный собор Гаваны

Отрывок, характеризующий Кафедральный собор Гаваны

Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.