Кейльсон, Макс

Макс Ке́йльсон (нем. Max Keilson; 7 сентября 1900, Галле — 9 ноября 1953, Берлин) — немецкий художник-график и журналист.

Биография

Кейльсон выучился на художника-декоратора, позднее учился в городской школе художественных ремёсел в Берлине. С 1924 года занимался графикой и литературной деятельностью. В 1919 году вступил в Независимую социал-демократическую партию Германии, в 1920 году — в Коммунистическую партию Германии. С 1926 года возглавлял центральную мастерскую наглядно-изобразительной пропаганды КПГ. В 1928 году стал одним из соучредителей Ассоциации революционных мастеров изобразительного искусства Германии и был избран её управляющим. Вёл обучение в Марксистской рабочей школе (MASCH).

После прихода к власти национал-социалистов Кейльсон был арестован. После освобождения эмигрировал в Прагу, далее переехал в Париж и в конце концов перебрался в СССР. В СССР представлял Германию в секретариате МБРХ. Во время Второй мировой войны Кейльсон работал редактором радиостанции «Свободная Германия». В июне 1945 года вернулся в Берлин. В 1946 году получил назначение главным редактором газеты «Форвертс» и был избран первым председателем Союза немецкой прессы. В 1949 году Кейльсон был назначен руководителем пресс-отдела министерства иностранных дел ГДР. С 1950 года руководил в МИД ГДР отделом СССР.

В 1927 году Макс Кейльсон женился на коммунистке Грете Шнате. Похоронен в Мемориале социалистов на Центральном кладбище Фридрихсфельде.

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/litnas/texts/l81/l81-623-.htm Краткий биографический словарь]
• [bundesstiftung-aufarbeitung.de/wer-war-wer-in-der-ddr-%2363%3B-1424.html?ID=1659 Биография  (нем.)]

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Кейльсон, Макс

– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.