Кобелев, Александр Васильевич

Александр Васильевич Кобелев
Основные сведения
Место рождения	Царское Село
Работы и достижения
Работал в городах	Киев

Александр Васильевич Кобелев (27 июля 1860—30 сентября 1942, Киев) — гражданский инженер, архитектор, член-корреспондент Петербургского общества архитекторов.

Биография

Родился в Царском Селе в семье офицера. Крёстным отцом, по семейным преданиям, был царь Александр II.

Учился в 3-й военной гимназии в Санкт-Петербурге, затем, в 1880 году, поступил в Строительное Училище.

В процессе обучения был на летних практических занятиях в Киеве (1883), на Московско-Брестской железной дороге (1884) и на Бендеро-Галацкой железной дороге (1885-1886).

По окончании училища оказался в Киеве, куда был откомандирован для технических занятий в Общество Юго-Западных железных дорог. Тут он служил младшим инженером технического отделения службы ремонта пути и зданий.

В течение первого года работы составлял проекты, однако уже на следующий год был назначен руководителем работ по расширению станции Казатин и возводил пассажирское здание оной как архитектор. Управлял также постройкой военного министерства и новой уманской ветви на этой же станции.

В 1890 году участвовал в расширении станции Киев как сверхштатный архитектор.

С 1896 года был заведующим архитектурным отделением технического отделения дорожной службы. Титулярный советник, состоял при МВД. В 1896 переведен в МПС.

Помимо многочисленных железнодорожных объектов, в 1890-х годах построил ряд не сохранившихся ныне сооружений сельскохозяйственной выставки 1897 года, имевшей солидный статус всероссийской выставки.

В 1898 году на закрытом конкурсе проектов комплекса Политехнического института занял второе место, а через два года заменил победителя этого конкурса Иеронима Китнера в управлении строительством.

Кобелев возглавлял архитектурный отдел в Российском Техническом обществе. С 1899 г. преподавал в КПИ, с 1912 года — его профессор. Он написал много научных статей и докладов.

С 1901 года — заведующий и почётный попечитель школы десятников строительного и дорожного дела.

С 1912 года — декан инженерно-строительного отделения Киевских политехнических курсов. Был действительным членом Киевского клуба русских националистов.

Похоронен на Лукьяновском кладбище.

Особенности стиля

Произведения Кобелева отличает удачная интерпретация разных исторических стилей. Так, здание Национального банка (1902—1905), спроектированное им в соавторстве с Вербицким, выполнено в стиле итальянского ренессанса;

Дворянский и Крестьянский банк (1911) оформлены в неорусском стиле;

Высшие женские курсы и Киевское отделение Русского технического общества в 1914 году получили здания в стиле неоклассицизма.

Сооружения

• Приёмный покой на ст. Одесса-товарная (1887-92)
• Школа одноклассная на ст. Раздельная (1887-92)
• Железопрокатная мастерская на ст. Киев (1887-92)
• Перегрузочная контора для иностранных товаров при таможне на ст Граево (1887-92)
• Увеличение пассажирского здания на ст. Казатин и Попелюхи (1887-92)
• 2 жилых дома, водонапорная башня и здание для электрических машин на ст. Казатин.

По его проектам в Киеве были построены:

• Здание Нацбанка (совместно с А. М. Вербицким, надстройка третьего этажа в 1935 году совместно с архитектором В. Рыковым)
• Здание Киевского отделения Российского технического общества (1914)
• Здание для Киевских высших женских курсов (1913)
• Здание Киевского Коммерческого института (1906, совместно с В. Обремским)
• Здание Земельного банка (1903, сейчас Киевская телефонная станция)
• Доходный дом (ул. Сечевых Стрельцов , 12)
• Доходный дом проф. Г. Г. Де-Менца ул. Олеся Гончара, дом 44 (неоготика)
• Здание железнодорожной лаборатории (ул. Фурманова № 3/8)
• Здание сиротского приюта (1900, ул. Фурманова № 1/5)
• Часовня в Кирилловской больнице (1902)
• Здание мужской гимназии в Сквире (1909 Сквирский лицей, г. Сквира, ул. Богачевского)

По проекту Кобелева в Полтаве в 1906—1909 гг. сооружено здание Крестьянского и Дворянского банка в стиле неоромантизма (в стилистике русской архитектуры XVII века)

Сочинения

• Зерноподъёмник в г. Виннице//Зодчий. 1891. Л. 56-57;
• Станция Казатин Юго-Западной железной дороги//Зодчий. 1892. Л. 48-49.

Источники

• [relax.ua/art/kobelev/ на relax.ua]
• [www.pro-school.com.ua/index.php?w=force_vocabularies&id=1&letter=%CA на сайте истории Киева]
• [www.snor.ru/?an=pers_333 Справочник научных сообществ] по:
  • Барановский Г. В. С. 158, 159; Строитель. 1896. N 2. Стлб. 108. Список членов Петербургского общества архитекторов. 1915.

Отрывок, характеризующий Кобелев, Александр Васильевич

– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»