Кыш и Двапортфеля

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кыш и Двапортфеля
Жанр

детский

Режиссёр

Эдуард Гаврилов

Автор
сценария

Юз Алешковский

В главных
ролях

Андрей Кондратьев
Катя Кузнецова

Оператор

Георгий Куприянов

Композитор

Ян Френкель

Кинокомпания

«Мосфильм»

Длительность

79 мин.

Страна

СССР СССР

Год

1974

IMDb

ID 0071732

К:Фильмы 1974 года

«Кыш и Двапортфе́ля» — советский художественный фильм для детей, снятый на киностудии «Мосфильм» режиссёром Эдуардом Гавриловым в 1974 году. Экранизация повести Юза Алешковского «Кыш, Двапортфеля и целая неделя».





Сюжет

Герои фильма — первоклассники Снежана Соколова и Алёша Сероглазов, в первый же день посещения школы получивший прозвище «Двапортфеля» из-за шутки журналиста, посетившего школу на день знаний, и измерившего рост ученика оригинальным способом, а также маленький щенок Кыш, которого, как оказалось, надо защищать и воспитывать, чтобы оставить дома навсегда.

В ролях

Съёмочная группа

Интересные факты

  • В 1977 году, через несколько лет после выхода фильма, Н. В. Подгорный был освобождён от должности Председателя Президиума Верховного Совета СССР и его сменил Л. И. Брежнев. Мгновенно появился анекдот: «Кыш!» — сказал Брежнев и взял себе два портфеля (первый «портфель» — пост Генерального секретаря ЦК КПСС — Леонид Ильич получил в 1964 году).
  • Действие фильма происходит в 1973 году. 1-е сентября 1973 года пришлось на субботу (а тогда суббота была учебным днём), — что не должно было позволить Алёше и его папе поехать на рынок за собакой. Также в кадре попадается отрывной календарь, где указано 5 сентября, среда.

Напишите отзыв о статье "Кыш и Двапортфеля"

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Кыш и Двапортфеля

Отрывок, характеризующий Кыш и Двапортфеля

Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.