Кёсслер, Ганс фон
| Ганс фон Кёсслер |
Ганс фон Кёсслер (нем. Hans von Koessler, венг. Koessler János; 1 января 1853, Вальдек (Кемнат) — 23 мая 1926, Ансбах) — немецкий композитор и музыкальный педагог. Двоюродный брат Макса Регера.
Сын учителя, первоначально намеревался пойти по стопам отца, получил учительское образование и короткое время преподавал в школе в Леонберге, затем на протяжении трёх лет работал органистом в Ноймаркте и лишь в возрасте 21 года отправился в Мюнхен для получения систематического музыкального образования. Учился у Йозефа Райнбергера как органист и у Франца Вюльнера как хормейстер, а в 1877 г. был приглашён возглавившим Дрезденскую консерваторию Вюльнером в Дрезден и преподавал там хоровое пение, а с 1879 г. также возглавлял дрезденский лидертафель, с которым годом позже выиграл международный хоровой конкурс в Кёльне. С 1882 г. преподавал орган и хор в будапештской Национальной академии музыки, в дальнейшем занял там же кафедру профессора композиции; среди студентов Кёсслера были Золтан Кодаи, Бела Барток, Имре Кальман, Лео Вейнер, Эрнст фон Донаньи, Тивадар Санто. В 1908 г. вышел в отставку и после ряда путешествий, предпринятых для собственного удовольствия, вернулся в Германию, обосновавшись в Ансбахе. На рубеже 1910-20-х гг. по приглашению Донаньи вновь некоторое время преподавал в Будапеште.
Композиторское наследие фон Кёсслера включает оперу, две симфонии, скрипичный концерт, хоры (в частности, псалмы), песни, различные камерные ансамбли, среди которых выделяются фортепианный квинтет (1913), Второй струнный квартет и Сюита для фортепиано, скрипки и альта. В камерной музыке Кёсслера, по мнению Экхардта ван ден Хоогена, соединяются музыкальные традиции Иоганнеса Брамса и Антона Брукнера.
Напишите отзыв о статье "Кёсслер, Ганс фон"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Кёсслер, Ганс фон
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
