Ливонская рифмованная хроника

Ливонская рифмованная хроника (нем. Livländische Reimchronik) — исторический памятник XIII века. Описывает историю действий немецких рыцарских орденов в Прибалтике с середины XII века до примерно 1291 г. Составлена в самом конце XIII века. Автор хроники неизвестен: первоначально она атрибутировалась некоему Дитлебу фон Альнпеке (нем. Ditleb von Alnpeke), чьё имя значилось в приписке к одной из сохранившихся копий, но затем было доказано, что эта приписка поздняя и недостоверная; однако из текста хроники ясно, что она составлена непосредственным очевидцем военных действий 1280-х гг.

Начальная часть хроники, описывающая удалённые от хрониста события, малодостоверна. События середины XIII века представляют больший интерес, поскольку описаны либо со слов очевидцев, либо, частично, по материалам не сохранившихся до нашего времени хроник дерптского епископата. К этой части относится и описание Ледового побоища — единственное в западноевропейских исторических источниках. Наиболее интересно и достоверно описание в «Рифмованной хронике» событий 1280-х гг.

«Рифмованная хроника» содержит 12 017 стихов. Имеются две её копии: рижская, сделанная в середине XIV века, и гейдельбергская, относящаяся к XV веку. Обе копии лишены окончания (видимо, не очень значительного по объёму), в рижской отсутствует один фрагмент в середине. Текстуальные различия между рукописями ограничиваются орфографией.

Хроника написана на средневерхненемецком языке. Поэтические её достоинства, как считают исследователи, невелики, её стиль, по мнению историка Яниса Зутиса, — «высокопарные трескучие фразы».

«Рифмованная хроника» интересна также тем, что именно в ней описано историческое знамя летов («vor war ich uch daz, sagen kan, die banier der Letten ist»), послужившее в 1870-х годах прообразом латышского национального флага, а с 1918 года — флага Латвии. Вот фрагмент стихов, описывающих поход, в котором участвовал отряд из Вендена (Цесиса), выступавших под своим знаменем:

Von Wenden was zuo Rige komen zer lantwer, als ich han vernomen, ein bruoder und wol hundert man: den wart daz maere kunt getan. die quamen hovelichen dar mit einer banier rot gevar, daz was mit wize durch gesniten hiute nach wendichen siten. Wenden ist ein burc genant, von den diu banier wart bekant. und ist in Letten lant gelegen. da die vrowen ritens pflegen nach den siten, als die man: vur war ich iu daz sagen kan diu banier der Letten ist. der was in der selben vrist hundert hin zuo Rige komen zer lantwer` als ir hat vernomen ein bruoder was ir houbetman.

Издания

• Fragment einer Urkunde der ältesten livländischen Geschichte in Versen. Ed. Lib. Bergmann. Riga 1817
• Livländische Reimchronik. Ed. Franz Pfeiffer. Stuttgart 1844 ([1]; Reprint: Amsterdam 1969)
• Livländische Reimchronik. Mit Anmerkungen, Namenverzeichnis und Glossar. Ed. Leo Meyer. Paderborn 1876 (Reprint: Hildesheim 1963)
• Atskaņu hronika. Transl. Valdis Bisenieks, ed. Ēvalds Mugurēvičs. Riga 1998
• Liivimaa vanem riimkroonika. Transl. Urmas Eelmäe. Tallinn 2003

Ссылки

• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/L.phtml?id=2052 Старшая Ливонская рифмованная хроника]. Восточная литература. Проверено 17 февраля 2011. [www.webcitation.org/61B9VqUCi Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
• [pribalt.info/flag.php История флага Латвии]
• [books.google.com/books?id=v6CEAAAAIAAJ&q The Livonian Rhymed Chronicle] Published 1977, Indiana University
• [www.historia.lv/alfabets/A/AT/atskanu_hronika/hronikas_teksts/atskanu_hronika_saturs.htm Atskaņu hronika. Rīga: Zinātne, 1998. 389 lpp.] (Хроника на средневерхненемецком языке и на латышском языке)

Отрывок, характеризующий Ливонская рифмованная хроника

– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.