Лондонское Линнеевское общество
Поделись знанием:
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
(перенаправлено с «Линнеевское общество»)
Ло́ндонское Линне́евское о́бщество, или Линнеевское общество (англ. The Linnean Society of London) — всемирное научное общество по изучению и распространению таксономии и естественной истории.
Общество издаёт Зоологический журнал Лондонского Линнеевского общества (англ. Zoological Journal of the Linnean Society, с 1969 года), Ботанический журнал Лондонского Линнеевского общества (англ. Botanical Journal of the Linnean Society, с 1969 года) и Биологический журнал Лондонского Линнеевского общества (англ. Biological Journal of the Linnean Society, с 1969 года). Кроме того, оно издаёт журнал Линнеан (англ. The Linnean, с 1984 года) — обзор истории общества и таксономии в целом.
Ранее Общество издавало свои научные труды в сборниках под названиями Работы Лондонского Линнеевского общества (англ. Proceedings of the Linnean Society of London, 1838—1968 годы), Журнал работ Лондонского Линнеевского общества (англ. Journal of the Proceedings of the Linnean Society, 1857—1864 годы), Журнал Лондонского Линнеевского общества (Journal of the Linnean Society of London, 1865—1968 годы), Труды Лондонского Линнеевского общества (англ. Transactions of the Linnean Society of London, с 1875 года по — разные серии — 1922 и 1936 годы, а также в 1939, 1940 и 1955 годах).
Содержание
История создания
Линнеевское общество было основано в 1788 году, названо по имени шведского натуралиста Карла Линнея. Общество располагается в Бёрлингтон-хаусе на улице Пикадилли в Лондоне.
Членство в Обществе
Членство в Обществе — личное (англ. Individual membership). Формы членства: члены-студенты (англ. Student member), члены-корреспонденты (англ. Associate member) и полные, или действительные, члены (англ. Fellow). Для выдвижения в любую форму членства требуется рекомендация не менее двух полных членов; все формы членства — выборные. Полные члены имеют право использовать аббревиатуру FLS (англ. Fellow of the Linnean Society) после своих имён.
Президенты Общества
- 1788—1828: Сэр Джеймс Эдвард Смит (1759—1828)
- 1828—1834: Эдвард Смит-Стенли, 13-й граф Дерби Edward Smith-Stanley (1775—1851)
- 1834—1837: Эдвард Адолфус Сеймур, 11-й граф Сомерсет Edward Adolphus Seymour (1775—1855)
- 1837—1849: Эдвард Стенли, епископ Норвичский Edward Stanley (1779—1849)
- 1849—1853: Роберт Броун (1773—1858)
- 1853—1861: Томас Белл Thomas Bell(1792—1880)
- 1861—1874: Джордж Бентам (1800—1884)
- 1874—1881: Джордж Джеймс Олмен (1812—1898)
- 1881—1886: Сэр Джон Лаббок Sir John Lubbock (1834—1913)
- 1886—1890: Уильям Карразерс William Carruthers (1830—1922)
- 1890—1894: Чарлз Стюарт Charles Stewart (1840—1907)
- 1894—1896: Чарлз Бейрон Кларк Charles Baron Clarke (1832—1906)
- 1896—1900: Альберт Чарлз Льюис Гюнтер Albert Charles Lewis Günther (1830—1914)
- 1900—1904: Сидней Говард Уайнс (1849—1934)
- 1904—1908: Сэр Уильям Эббот Хердман (1858—1924)
- 1908—1912: Дьюкинфилд Генри Скотт Dukinfield Henry Scott (1854—1934)
- 1912—1916: Сэр Эдвард Бэгнол Поултон Sir Edward Bagnall Poulton (1856—1943)
- 1916—1919: Сэр Дэвид Прейн Sir David Prain (1857—1944)
- 1919—1923: Сэр Артур Смит Вудворд Sir Arthur Smith Woodward (1864—1944)
- 1923—1927: Альфред Бартон Рендл Alfred Barton Rendle (1865—1938)
- 1927—1931: Sir Sidney Frederic Harmer (1862—1950)
- 1931—1934: Фредерик Эрнст Вайсс Frederick Ernest Weiss (1865—1953)
- 1934—1937: Уильям Томас Калман William Thomas Calman (1871—1952)
- 1937—1940: Джон Рамсботтом John Ramsbottom (1885—1974)
- 1940—1943: Эдвард Стюарт Расселл Edward Stuart Russell (?—?)
- 1943—1946: Артур Дисброу Коттон Arthur Disbrowe Cotton (1879—1962)
- 1946—1949: Сэр Гейвин де Бир Sir Gavin de Beer (1899—1972)
- 1949—1952: Феликс Ойген Фритш Felix Eugen Fritsch (1879—1954)
- 1952—1955: Роберт Бересфорд Сеймур Сьюэлл Robert Beresford Seymour Sewell (1880—1964)
- 1955—1958: Хью Хэмшо Томас Hugh Hamshaw Thomas (1885—1962)
- 1958—1961: Карл Фредерик Эйбел Пантин Carl Frederick Abel Pantin (1899—1967)
- 1961—1964: Томас Максвелл Харрис Thomas Maxwell Harris (1903—1983)
- 1964—1967: Эррол Айвор Уайт Errol Ivor White (1901—1985)
- 1967—1970: Артур Рой Клэпхем Arthur Roy Clapham (1904—1990)
- 1970—1973: Александер Джеймс Эдвард Кейв Alexander James Edward Cave (1900—2000)
- 1973—1976: Ирен Мантон Irene Manton (1904—1988)
- 1976—1979: Питер Хамфри Гринвуд Peter Humphry Greenwood (1927—1995)
- 1979—1982: Уильям Томас Стирн (1911—2001)
- 1982—1985: Роберт Джеймс Бери Robert James Berry
- 1985—1988: Уильям Гилберт Чалонер William Gilbert Chaloner (1928—)
- 1988—1991: Michaael Frederick Claridge
- 1991—1994: John G. Hawkes
- 1994—1997: Brian G. Gardiner
- 2000—2003: Sir David Cecil Smith
- 2003—2006: Gordon McGregor Reid
- 1997—2000: Ghillean Prance
- 2006—2009: David F. Cutler
- 2009-: Vaughan R. Southgate
Награды Общества
Деятельность Лондонского Линнеевского общества направлена на содействие изучению всех аспектов биологических наук, с особым упором на эволюционную теорию, таксономию и биологическое разнообразия. Присуждая награды, в том числе медали и премии, Общество признаёт и поощряет заслуги во всех этих областях.
Награды, присуждаемые Обществом:
- Медаль Линнея, учреждённая в 1888 году, присуждается ежегодно, поочерёдно ботанику и зоологу или (как это было установлено в 1958 году) тому и другому в одном году.
- Премия Г. Г. Блумера, учреждённая в 1963 году по завещанию натуралиста-любителя Гарри Говарда Блумера; ей награждают «любителя-натуралиста, который внёс важный вклад в биологические знания».
- Премия Двухсотлетия, учреждённая в 1978 году в память 200-летия со дня кончины Линнея, присуждается «в знак признания работы, проделанной учёным в возрасте до 40 лет».
- Премия Джилл Смитис, учреждённая в 1986 году, присуждается за ботанические иллюстрации.
- Приз Ирен Мэнтон, учреждённый в 1990 году, даётся за лучшую студенческую работу в области ботаники в течение учебного года.
- Медаль Дарвина—Уоллеса за крупные достижения в эволюционной биологии, присуждалась раз в пятьдесят лет, начиная с 1908 года (в 50-летие представления в Линнеевском обществе 1 июля 1858 года Чарлзом Дарвином и Альфредом Расселом Уоллесом их совместного труда — On the Tendency of Species to form Varieties; and on the Perpetuation of Varieties and Species by Natural Means of Selection (англ.)). В 2008 году Общество провозгласило, что отныне медаль будет присуждаться ежегодно. Медаль серебряная, только в 1908 году сам Уоллес был награждён Обществом золотой медалью.
Коллекции
Библиотека, а также ботанические, зоологические и другие коллекции Линнея были куплены у вдовы Линнея в 1783 году сэром Джеймсом Эдвардом Смитом, первым президентом Линнеевского общества, и по сей день хранятся Обществом в Лондоне. Эти коллекции включают 14 000 растений, 158 рыб, 1564 раковин моллюсков, 3198 насекомых, 1600 книг и рукописей и 3000 писем и других документов. Все коллекции и архивы доступны для обозрения и работы.
Собственная коллекция растений Джеймса Эдварда Смита также хранится в Обществе. При создании Национальными музеями в Ливерпуле базы данных «Гербарий Смита» (англ. Smith Herbarium Project) 6000 видов растений на гербарных листах были отреставрированы.
Линнеевские общества в мире
Кроме Лондонского Линнеевского общества, в мире существуют другие общества под таким же названием, в том числе:
- Австралия — Линнеевское общество Нового Южного Уэльса (англ. Linnean Society of New South Wales)
- Канада — Линнеевское общество Квебека (фр. Société linnéenne du Québec)
- Франция:
- Линнеевское общество департамента Сена Приморская (фр. La Société Linnéenne de la Seine maritime)
- Линнеевское общество Лиона (фр. Société linnéenne de Lyon)
- Линнеевское общество Прованса (фр. Société linnéenne de Provence)
- Линнеевское общество Бордо (фр. Société Linnéenne de Bordeaux)
- Линнеевское общество Нормандии (фр. Société Linnéenne de Normandie)
- Швеция — Шведское Линнеевское общество (швед. Svenska Linnésällskapet)
- США:
Кроме того, в 1787—1922 годах (с перерывами) существовало Парижское Линнеевское общество во Франции.
Напишите отзыв о статье "Лондонское Линнеевское общество"
Литература
- Andrew Thomas Gage and William Thomas Stearn (1988). A Bicentenary History of the Linnean Society of London, Academic Press (London): v + 242 p. (ISBN 0-12-273150-6)
Ссылки
- [www.linnean.org/ Лондонское Линнеевское общество, официальный сайт] (англ.) (Проверено 23 августа 2010)
- [www.linnean.org/index.php?id=101 Подборка ссылок на pdf-версии номеров журнала The Linnean] (англ.) (Проверено 23 августа 2010)
- [linnaeannewyork.org Линнеевское общество Нью-Йорка] (англ.) (Проверено 23 августа 2010)
- [www.linnaeus.se/index.php Шведское Линнеевское общество] (швед.) (англ.) (Проверено 23 августа 2010)
 |
Эту статью следует викифицировать. Пожалуйста, оформите её согласно правилам оформления статей.
|
Отрывок, характеризующий Лондонское Линнеевское общество
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
