Логико-философский трактат
Поделись знанием:
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
| Логико-философский трактат | |
| Logisch-Philosophische Abhandlung | |
|
| |
| Автор: | |
|---|---|
| Язык оригинала: | |
| Оригинал издан: |
1921 |
| Страниц: |
75 |
«Ло́гико-филосо́фский тракта́т» (нем. Logisch-Philosophische Abhandlung) — крупнейшая из прижизненно изданных работ австро-английского философа Людвига Витгенштейна. Считается одним из наиболее влиятельных философских сочинений XX века.
Книга вышла в свет на немецком в 1921 году, впервые переведена на английский в 1922-м Чарльзом Кэем Огденом (с участием Фрэнка Рамсея), затем переводилась Д. Пирсом и Б. Макгиннессом для издания 1961 года[1].
Содержание
История написания
Трактат написан во время Первой мировой войны, на основе фронтовых философских дневников[2], хотя замысел Трактата возник гораздо раньше. Многие ключевые положения "Трактата..." в той или иной степени присутствуют в Дневниках. Впервые издан на немецком языке в Германии в 1921 году.
При активной поддержке Бертрана Рассела «Трактат» вышел в 1922-м году в английском переводе, выполненным Чарльзом Кэем Огденом (с участием Фрэнка Рамсея), с предисловием того же Рассела и латинским названием «Tractatus Logico-Philosophicus», предложенным Джорджем Муром[3][4]. Однако предисловие Рассела стало причиной разногласий между автором «Трактата» и его знаменитым доброжелателем. После двуязычного переиздания трактата в 1922-м Витгенштейн оставил философию, считая, что все её вопросы решены. В своём предисловии к «Логико-философскому трактату» он писал:Истинность изложенных здесь мыслей кажется мне неоспоримой и окончательной. Стало быть, я держусь того мнения, что поставленные проблемы по существу решены окончательно[5]..
Контакт Витгенштейна с академическими кругами был возобновлен благодаря интересу, который проявили к трактату члены Венского кружка; однако Витгенштейн был жестоко разочарован, настаивая на мистицизме и считая позитивистскую трактовку своего учения превратной. Последующее общение с Франком Рамсеем повлекло возобновление философских штудий Витгенштейна.
Трактат был написан на немецком языке. На английский язык перевод осуществлен для английского издания (1922 года). Трудности понимания сути Трактата, возникшие даже у Б.Рассела, натолкнули Витгенштейна на мысль о том, что все дело в не очень удачном переводе, искажающем смысл. Поэтому Витгенштейн выполнил второй английский перевод самостоятельно, уточнив ряд важных, по его мнению, моментов.
На русский язык перевод осуществлен для первого издания Трактата (М.С.Козловой, А.Ф.Грязновым и З.А.Сокулер), затем этот же перевод был уточнен при его переизданиях (1994 - М. С. Козловой и Ю. А. Асеевым). Эта версия считается общепринятой в российском философском сообществе. Существует еще одна версия перевода, выполненная В.Рудневым [6], существенно отличающаяся в ряде трактовок тех или иных терминов и их значений и вызвавшая среди специалистов неоднозначную реакцию [7].
Основные положения
Трактат состоит из семи основных положений и комментариев к ним[8][1]:
- Мир есть всё то, что имеет место.
- То, что имеет место, что является фактом, — это существование атомарных фактов.
- Логический образ фактов есть мысль.
- Мысль есть осмысленное предложение.
- Предложение есть функция истинности элементарных предложений. (Элементарное предложение — функция истинности самого себя.)
- Общая форма функции истинности есть: [p, x, N(x)]. Это есть общая форма предложения.
- О чём невозможно говорить, о том следует молчать.
После «Логико-философского трактата»
Второй опус магнум Витгенштейна, Философские исследования, вышел в 1953-м — через два года после смерти автора.
Напишите отзыв о статье "Логико-философский трактат"
Примечания
- ↑ 1 2 Biletzki, Anat and Matar, Anat [plato.stanford.edu/entries/wittgenstein/#TLP Ludwig Wittgenstein] // The Stanford Encyclopedia of Philosophy. — 2011.
- ↑ См. академическое изд.: Людвиг Витгенштейн. Дневники 1914-1916. - М.: Канон+ОИ "Реабилитация". 2009.
- ↑ Nils-Eric Sahlin, The Philosophy of F. P. Ramsey (1990), p. 227.
- ↑ Д. Реале, Д.Антисери. Людвиг Витгенштейн: от «Логико-философского трактата» к «Философским исследованиям». — В кн.: Д. Реале, Д.Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. Т.4. От романтизма до наших дней. СПб., 1997. — 880 с. — ISBN 88-350-7272-7, ISBN 5-86708-105-2. С.462-472.
- ↑ Суровцев В. А. [www.dissercat.com/content/printsip-avtonomii-logiki-v-filosofii-rannego-vitgenshteina#ixzz2jWowyXaC Введение диссертации (часть автореферата). На тему «Принцип автономии логики в философии раннего Витгенштейна». 2001 г.]
- ↑ [www.neweurasia.ru/upload/LudvigV.pdf Людвиг Витгенштейн. Избранные работы / Пер. с нем. и англ. В. Руднева. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005.]
- ↑ [filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000278/ Суровцев В.А. БОЖЕСТВЕННЫЙ ЛЮДВИГ? — БЕДНЫЙ ЛЮДВИГ! (некоторые замечания о новейших переводах Л.Витгенштейна)]
- ↑ [wikilivres.ca/wiki/Logisch-Philosophische_Abhandlung Logisch-Philosophische Abhandlung] См. также: [www.tuhh.de/rzt/rzt/it/witt/section3_1.html Logisch philosophische Abhandlung]
Ссылки
- [www.philosophy.ru/library/witt/01/01.html Логико-философский трактат] на philosophy.ru
Литература
- Бибихин В. В. Витгенштейн: смена аспекта. — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005.
- Людвиг Витгенштейн. Дневники 1914-1916. - М.: Канон+ОИ "Реабилитация". 2009.
- [www.neweurasia.ru/upload/LudvigV.pdf Людвиг Витгенштейн. Избранные работы / Пер. с нем. и англ. В. Руднева. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005.]
- Руднев В. О двух юношах, их лошадях и лилиях // Руднев В. Метафизика футбола. — М., 2004.
- [www.bim-bad.ru/docs/sokuler_vittgenstein.pdf Cокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии ХХ века Курс лекций]
- Суровцев В. А. Автономия логики: Источники, генезис и система философии раннего Витгенштейна. — Томск: Изд-во Томского университета, 2001.
- [www.litmir.co/br/?b=191381 Эдмондс Дэвид, Айдиноу Джон Кочерга Витгенштейна: История десятиминутного спора между двумя великими философами]
Отрывок, характеризующий Логико-философский трактат
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
