Лонуа, Жан де

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Жан де Лонуа́ (фр. Jean de Launoy, лат. Johannes Launoius Constantiensis; 21 декабря 1603, Ле Вальдеси (Le Valdécie), Котантен — 10 марта 1678, Париж) — французский известный католический историк, богослов и канонист (знаток истории церкви и канонического права), защитник галликанизма, противник духовных орденов, в особенности иезуитов и кармелитов, а также агиографических легенд, за что был прозван «охотником на святых» (dénicheur de saints) и «разрушителем монашеских привилегий» (destructeur de privilèges monastiques) и нажил много врагов.[1]

Из его исторических сочинений примечательны исследования о начальном периоде христианской церкви во Франции, а также смелая критика деятельности Триентского собора (1545—1563)[1].

В трактатах «О предопределении и благодати Божией» и «О покаянии» он устанавливает право светской власти определять причины, препятствующие вступлению в брак, и не признаёт права церкви останавливать заключение браков по причинам религиозного характера[1].

Отказавшись согласиться на осуждение Антуана Арно, произнесённое Сорбонной 31 января 1656 года, он был исключён из состава этого учреждения[1].

Напишите отзыв о статье "Лонуа, Жан де"



Примечания

  1. 1 2 3 4 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Ссылки

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Лонуа, Жан де

– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.