Лосев, Николай Дмитриевич

Николай Дмитриевич Лосев
Дата рождения:	1855(1855)
Место рождения:	село Петрово-Карцево, Воловская волость, Ливенский уезд, Орловская губерния, Российская империя ныне Липецкая область, Россия
Дата смерти:	после 1918
Место смерти:	предположительно Евпатория, Крым, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Жанр:	Историческая живопись иконопись
Учёба:	Императорская Академия художеств
Работы на Викискладе

Никола́й Дми́триевич Ло́сев (1855— после 1918) — русский живописец, академик, наставник императрицы Марии Фёдоровны, неоднократно награждённый медалями Академии художеств.

Биография

Николай Дмитриевич Лосев родился в 1855 году в селе Петрово-Карцево Воловской волости Ливенского уезда Орловской губернии. Его отец сельский священник. Кроме Николая в семье рос младший брат Сергей который, кстати, позже, до революции, работал в Орле врачом и был довольно богатым человеком.

Как и многие дети местных клириков, Николай был отправлен на учёбу в Ливенское Духовное училище, поскольку там им полагалось бесплатное образование. Училище Николай закончил в 1874 году. Ему, как старшему сыну, родители прочили будущее священника, но судьба распорядилась иначе. Он чувствовал в себе дар живописца и уехал в Петербург поступать в Императорскую Академию художеств.

Как это часто бывает, первая попытка не была счастлива. Экзамен по рисунку пройти не удалось, но Николай добивается разрешения посещать занятия вольнослушателем, или как тогда выражались — «своекоштным».

Отец Николая был огорчён своеволием сына и с самого начала предупреждал, что не станет ему помогать. Поэтому «своекоштная» жизнь была полна материальных лишений. Продлилась она два долгих года. Но этого времени хватило чтобы достичь необходимого уровня мастерства. В 1876 году его принимают в Академию на курс Павла Петровича Чистякова, причём на казённый кошт, то есть, на государственное обеспечение. Николай наконец-то получает возможность стать на ноги и почувствовать уверенность в правильности выбора пути.

Кроме знаний и мастерства полученных у признанных преподавателей Академии, обучение для Николая было отмечено надзором полиции из-за подозрения в политической неблагонадёжности. Это произошло по причине его близкого знакомство с одной из сокурсниц — Екатериной Михайловной Соловьёвой (урождённой Челищевой), женой А. К. Соловьёва, несостоявшегося цареубийцы.

С 1879 по 1882 год работы Н. Лосева отмечаются различными медалями Академии. А в 1883 году ему присуждается Большая золотая медаль Академии художеств за полотно «Последние минуты князя Михаила Черниговского в ставке Батыя». Кроме того, ему присваивается звание художника Российской академии художеств первой степени и право на пенсионерскую поездку за рубеж.

Правом на поездку Николай Дмитриевич воспользовался в 1886 году, уехав в Италию.

На вернисаже Академии художеств сезона 1887—1888 годов, Николай Лосев выставил полотно «Отпущение рабыни на свободу», за которое ему присваивается звание академика, самое высокое звание для российского художника. А в следующем сезоне 1888—1889 годов, его работа «Недоразумение» получила не только хвалебные отзывы прессы, но и была куплена вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной. Она любила живопись, сама пробовала кисти и, купив его работу, даже обратилась к Николаю Дмитриевичу с просьбой стать её наставником у мольберта.

Однако занятия с императрицей продолжились не долго. Через непродолжительное время сырой климат Петербурга пагубно сказался на здоровье Н. Лосева. Обнаружился ревматизм и Николай Дмитриевич вынужден уехать в Германию для лечения.

После того как болезнь отступила, врачи рекомендуют переехать из Петербурга и Николай Дмитриевич возвращается в Ливенский уезд, поселившись недалеко от станции Кшень в своём родном селе Петрово-Карцево. Оно, кстати, существует и поныне.

Здесь он строит студию с диковинным для деревенских жителей стеклянным потолком и стеной. Этот период интересен тем, что одну из картин Н. Лосева (Раздел имущества) покупает орловский историк Гавриил Пясецкий. Но прокормиться лишь живописью вдали от столиц, крайне затруднительно. Поэтому одновременно со студией, Николай Дмитриевич создаёт иконописную мастерскую, где производство ставится на поток. В работе было занято порядка восьми художником и человек десять учеников. Сам Н. Лосев лишь принимал готовые образа, изредка их подправляя. Продукция легко и бойко расходилась среди местного населения.

Однако, болезнь продолжила наступление. Н. Лосев, распродав всё имущество, перебирается в Евпаторию, где открывает собственную небольшую лечебницу ревматизма. Она просуществовала до 1918 года. Впрочем, он в ней был занят лишь администрированием, а работало несколько профессиональных докторов. К этому моменту заниматься живописью Н. Лосев уже практически не мог, быстро уставал, мучился головными болями и всегда передвигался опираясь на толстую палку.

Далее следы Николая Лосева теряются. Началась Гражданская война в годы которой связь с родственниками прекратилась. Как он умер и где похоронен неизвестно. Жены и детей у него не было.

Память

• Картины Н. Д. Лосева «Последние минуты князя Михаила Черниговского в ставке Батыя» (1883 г.) и «Раздел имущества» (1894 г.) хранятся в Государственном Русском музее.

См. также

• Императрица Мария Фёдоровна
• Ливны

Ссылки

• Лосев Николай Дмитриевич // Деятели революционного движения в России : в 5 т. / под ред. Ф. Я. Кона и др. — М. : Всесоюзное общество политических каторжан и ссыльнопоселенцев, 1927—1934.</span>
• [www.art11.ru/losev/2b.jpg Н. Д. Лосев Раздел наследства, 1894 г.]
• [www.art11.ru/losev/1b.jpg Н. Д. Лосев Блудный сын]

Отрывок, характеризующий Лосев, Николай Дмитриевич

Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?