Луговской, Владимир Александрович
Поделись знанием:
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
Не следует путать с поэтом Луговским Иннокентием Степановичем.
| Владимир Луговской | |
 В. Луговской в 1950-х | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Направление: | |
| Жанр: |
стихотворение, поэма |
| Язык произведений: | |
| Награды: |
|
Влади́мир Алекса́ндрович Луговско́й (1901—1957) — русский советский поэт.
Содержание
Биография
Луговской родился 18 июня (1 июля) 1901 года в Москве в семье учителя, преподававшего русскую литературу в гимназии; мать была певицей. В 1918 году окончил 1-ю Московскую гимназию, поступил в Московский университет, но вскоре уехал на Западный фронт, где служил в полевом госпитале. После возвращения с фронта работал в угрозыске, учился в Главной школе Всевобуча, в Военно-педагогическом институте (1919—1921). В 1921 году служил в Управлении внутренними делами Кремля и в военной школе ВЦИК. Революция, гражданская война, русская история и природа Севера, откуда происходил отец поэта, составили первоначальный круг впечатлений и поэтических образов В. А. Луговского.
Писать стихи он начал курсантом школы Всевобуча, но впервые напечатался в 1924 г. В 1926 г. опубликовал сборник «Сполохи». Был членом группы конструктивистов, с формальной точки зрения разрабатывал новый размер, тактовик, и создал один из наиболее известных его образцов — посвящённый Гражданской войне «Перекоп» («Такая была ночь, что ни ветер гулевой…»). Затем были изданы книги «Мускул», «Страдания моих друзей», «Большевикам пустыни и весны», созданная в результате поездки в Среднюю Азию весной 1930 года. Тогда же в его стихи вошла тема границы, пограничников. В его стихах отразились многократные путешествия (Республики Средней Азии, Урал, Азербайджан, Дагестан, российский Север, страны Западной Европы). Одно из самых известных его стихотворений — «Итак, начинается песня о ветре…» «Слово „ветер“ в моих стихах, — писал поэт, — стало для меня синонимом революции, вечного движения вперёд, бодрой радости и силы». В 1930 году вступил в РАПП, стал членом редколлегии журнала «ЛОКАФ».
Член СП СССР с 1934 года. Зимой 1935 — весной 1936 годов в командировке во Франции.
В 1937 году было опубликовано постановление правления СП СССР, в котором некоторые его стихи осуждались как политически вредные[1]. Луговской был вынужден принести публичное покаяние[2], но публикации его были затруднены, а творческий кризис затянулся до середины 1950-х.
Считается прототипом поэта Вячеслава Викторовича из повести К. Симонова «Двадцать дней без войны»[3].
В последние годы жизни создал сборники стихотворений «Солнцеворот», «Синяя птица», книгу поэм «Середина века». В этих поэмах — тревога за судьбы мира, за судьбы человеческой культуры, утверждается мысль об ответственности каждого за происходящее на земле.
Свободная структура эпического повествования, белый стих характерны для творчества Луговского: не следование хронологии, но выстраивание мозаичных рядов, не реалистическое отражение конкретных процессов, но абстракция, рефлексия, метафорическая ассоциативность и исповеднический пафос. Иногда звучит глубокое отчаяние, как, например, в стихотворении «Жестокое пробуждение», которое подвергалось нападкам в 1937, но преобладают во всём творчестве Луговского оптимистические тона и страстная вера в «счастье для всех»[4].
В. А. Луговской умер 5 июня 1957 года в Ялте. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 3). На могиле установлен надгробный памятник работы Эрнста Неизвестного.
Семья
- Отец — Александр Фёдорович Луговской (1874—1925), преподаватель литературы и инспектор старших классов Первой московской мужской гимназии; после революции возглавлял различные школы в сельской местности.
- Мать — Ольга Михайловна Луговская (урожд. Успенская, 1878—1942)
- Сёстры:
- Нина Александровна Шаховская (1903—1980), сотрудник музея имени Бахрушина.
- Татьяна Александровна Луговская (1909—1994), театральный художник по костюмам, жена С. А. Ермолинского, автор книги воспоминаний о детстве.
- Жёны:
- ?
- Тамара Эдгардовна Груберт (1902—1996), сотрудник музея имени Бахрушина.
- Елена Леонидовна Быкова (1914—1993), геохимик; прозаик и поэт (под псевдонимом Майя Луговская)
- Дочери
- Мария Владимировна Седова (1930—2004), археолог, жена В. В. Седова.
- Людмила Владимировна Голубкина (13.12.1933)
Сочинения
- Собрание сочинений в трех томах. М., 1988-1989.
- Собрание сочинений в трех томах. М., 1971.
- Избранные произведения в двух томах. М., 1956
- Сполохи, М.: Узел, 1926
- Мускул, М.: Федерация, 1929 (сборник исполнен рационального пафоса самоотдачи массам)
- Страдания моих друзей. — М.: Федерация, 1930.
- Большевикам пустыни и весны, М.: 1930; 1931; 1933, 1934, 1937; 1948
- Стихи (1923-1930). М., 1931
- Европа, М.: Федерация, 1932 (сборник публицистических стихов)
- Восток и Запад. М., 1932
- Избранные стихи. М., 1932
- Жизнь. — М., Советская литература, 1933.
- Избранные стихи. М., 1935
- Однотомник. М., 1935
- Каспийское море, М.: Гослитиздат, 1936
- Новые стихи. М., 1941
- Стихи и поэмы. Симферополь, 1941.
- Избранное, М., 1949
- Стихи об Узбекистане. Ташкент, 1949
- Хозяева земли. М., 1949
- Стихотворения. М., Гослитиздат, 1952
- Пустыня и весна (1937-52), М., Советский писатель, 1953
- Крымские стихи. Симферополь, 1954
- Лирика, М.: Советский писатель,1955
- Песня о ветре. М., 1955
- Стихи о Туркмении. Ашхабад, 1955
- Солнцеворот, М., Советский писатель,1956
- Середина века, 1958 (лирико-эпическое произведение, состоящее из 25 поэм)
- Синяя весна, 1958
- Раздумье о поэзии, 1960
Напишите отзыв о статье "Луговской, Владимир Александрович"
Литература
- Сост. Н. В. Банников. Три века русской поэзии. Москва. 1986 г. Изд. «Просвещение».
- Левин Л.И. Владимир Луговской. Книга о поэте. Москва. 1972 г. Изд. "Советский писатель".
Примечания
- ↑ «Литературная газета», 26 апреля 1937 г.
- ↑ «Знамя», 1937, № 6.
- ↑ Тимофеев Л. И., Поспелов Г. Н. Устные мемуары. — М.: Издательство МГУ, 2002. — С. 157 (прим. 157). — ISBN 5-211-06091-1.
- ↑ Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.. — С. 239.</span>
</ol>
Ссылки
- [lugovskoy.ouc.ru/ Библиотека поэзии. Владимир Луговской]
Отрывок, характеризующий Луговской, Владимир Александрович
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
Категории:
- Родившиеся 1 июля
- Родившиеся в 1901 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Москве
- Умершие 5 июня
- Умершие в 1957 году
- Умершие в Ялте
- Поэты по алфавиту
- Поэты СССР
- Поэты России
- Поэты XX века
- Кавалеры ордена «Знак Почёта»
- Писатели по алфавиту
- Выпускники 1-й Московской гимназии
- Русские поэты
- Поэты русского авангарда
- Конструктивисты
- Члены Союза писателей СССР
- Писатели-соцреалисты
- Похороненные на Новодевичьем кладбище
