1 июля
Поделись знанием:
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
| ← июль → | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |
| 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |
| 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 |
| 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 |
| 29 | 30 | 31 | ||||
| 2024 г. | ||||||
1 июля — 182-й день года (183-й в високосные годы) в григорианском календаре. До конца года остаётся 183 дня.
Соответствует 18 июня юлианского календаря[Комм. 1].
Содержание
Праздники
См. также: Категория:Праздники 1 июля
-
Армения, День работников прокуратуры[1]. -
Болгария, Молодёжный праздник Джулая. -
Бурунди, День независимости. -
Великобритания, Виргинские острова, День территории. -
Гана, День республики. -
Канада, День Канады. - Канада, Ньюфаундленд, День памяти.
-
Киргизия, День налогового работника.[2] -
КНР, День основания Коммунистической партии Китая. -
Лесото, День семьи. -
Молдавия, День налоговой службы. -
Руанда, День независимости. -
Сомали, День союза. -
Суринам, День свободы. -
Турция, День Военно-морских сил. -
Украина, День архитектуры.
Религиозные
- память мучеников Леонтия, Ипатия и Феодула (70—79);
- память Леонтия, канонарха Печерского, в Дальних пещерах (XIV);
- память священномучеников Василия Смирнова, Александра Крутицкого, Василия Крылова и Сергия Кроткова, пресвитеров, преподобномученика Никанора (Морозкина), архимандрита (1938);
- обре́тение мощей святителя Виктора (Островидова), исповедника, епископа Глазовского (1997);
- празднования в честь икон Божией Матери:
- Боголюбской (Зимаровской) (XIII), Боголюбской-Юрьевской, Боголюбской (Елатемской), Боголюбской (Козловской), Боголюбской (Московская) (1157), Боголюбской (Тарусской), Боголюбской (Усманской); Боголюбской (Тульской); Боголюбской (1157), Боголюбской-Угличской;
- Пюхтицкой, именуемой «У Источника» (1946).
События
См. также: Категория:События 1 июля
До XIX века
- 1097 — Победа крестоносцев над сельджукской армией Килидж-Арслана в битве при Дорилее.
- 1200 — В Китае впервые упомянуты солнечные очки в виде пластин кварца.
- 1569 — Люблинской унией создана Речь Посполитая (объединение Польши и Литвы).
- 1643 — Началось 6-летнее заседание Вестминстерской Ассамблеи, реформировавшей англиканскую церковь.
- 1661 — заключён мирный договор между Россией и Швецией, завершена Русско-шведская война 1656—1658.
- 1733 — Императрицей Анной Иоанновной заложен Алексеевский равелин в Петропавловской крепости.
- 1741 — Из-за тумана корабль «Святой Павел» потерял из виду флагманский корабль русской полярной экспедиции Витуса Беринга, начав самостоятельное плавание.
- 1751 — Напечатан первый том «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел», изданный Дени Дидро и Жаном Лероном Д’Аламбером.
- 1783 — в столице Российской империи Санкт-Петербурге открыт Большой Каменный театр.
XIX век
- 1807 — разгром турецкого флота русской эскадрой Дмитрия Сенявина у берегов Афона.
- 1813 — Английский парламент отменил монополию Ост-Индской компании на торговлю с Индией.
- 1823 — Создана федерация Соединённые Провинции Центральной Америки (включала в себя Гватемалу, Гондурас, Сальвадор, Коста-Рику и Никарагуа).
- 1846 — выпуск 1846 года в американской военной академии Вест-Пойнт.
- 1859 — В Протоколах лондонского Линнеевского общества впервые опубликовано краткое изложение гипотезы естественного отбора Чарльза Дарвина вместе с аналогичной статьёй другого английского натуралиста Альфреда Рассела Уоллеса.
- 1862 — Открыта Московская публичная библиотека.
- 1863 — Начинается битва при Геттисберге, решающее сражение войны между Севером и Югом.
- 1867 — Канада стала самоуправляемым доминионом Великобритании.
- 1875 — Начал деятельность Всемирный почтовый союз.
- 1877 — Начался первый Уимблдонский теннисный турнир. Разыгрывалось первенство среди мужчин. Победителем стал Спенсер Гор. За право наблюдать финальную игру зрители платили один шиллинг.
- 1878 — В Сербии сформирована Албанская Лига (первая албанская патриотическая организация).
- 1882 — В Петербурге начала действовать первая телефонная станция.
- 1887 — Издан так называемый циркуляр Делянова «О кухаркиных детях», которым ограничивается приём в средние учебные заведения.
- 1890 — Англия и Германия разделили зоны влияния в Африке.
- 1896 — На Всероссийской промышленной выставке в Нижнем Новгороде представлен первый русский автомобиль (создатели — Евгений Яковлев и Пётр Фрезе).
- 1899 — Создана фирма «Гидеон», распространяющая по всем гостиницам мира бесплатные Библии.
XX век
- 1904 — В Сент-Луисе (США) начались Третьи Олимпийские игры.
- 1911 — Польский биохимик Казимир Функ впервые использовал слово «витамин» при описании определённых химических ингредиентов для оздоровительной диеты.
- 1915 — Первая сцена раздевания в кино: австралийская актриса Аннетт Келлерман (Annette Marie Sarah Kellerman) обнажилась в фильме «Дочь богов».
- 1916 — Первая мировая война: началась битва на Сомме.
- 1917 — В России впервые осуществлён переход на летнее время.
- 1921 — В Шанхае 13 делегатов образовали Коммунистическую партию Китая.
- 1923 — В Канаде вступил в силу иммиграционный закон, практически запрещающий приезд в страну китайцев (канадские китайцы этот день отмечают как День унижения).
- 1929 — Американский художник Элзи Сигар (Elzie Crisler Segar) создал героя комиксов, а впоследствии и мультфильмов, матроса по имени Попай, силы которого удесятерялись после съеденного шпината.
- 1930 — На проходившем с 1 по 5 июля в Белграде съезде эмигрантских русских молодёжных групп образован Национальный Союз русской молодёжи во главе с герцогом С. Н. Лейхтенбергским. В последующие года наименование организации менялось на Национальный Союз нового поколения, Национально-трудовой союз нового поколения. Ныне она носит название Народно-трудовой союз русских солидаристов.
- 1931 — На юге африканского континента открыта железная дорога Бенгуэлла-Катанга, являющаяся последним участком первой трансафриканской железнодорожной магистрали.
- 1937 — Совнарком Украины принял закон о создании в республике заповедников.
- 1940 — В Японии введены ограничения на торговлю сахаром и спичками.
- 1941 — Открылась первая очередь центрального международного аэропорта «Внуково».
- 1944 — В Бреттон-Вудсе началась конференция союзников, утвердившая планы создания МВФ и Всемирного банка реконструкции и развития.
- 1946 — Первое послевоенное испытание атомной бомбы на атолле Бикини.
- 1952 — За «подрывную деятельность» запрещена компартия США.
- 1955 — Вышел первый номер ежемесячного литературно-художественного журнала «Иностранная литература».
- 1957 — Начался Международный геофизический год, в течение которого учёные концентрировали свои усилия на освоении Антарктики, океанографических и метеорологических исследованиях и запуске искусственных спутников Земли в космическое пространство (до 31 декабря 1958).
- 1960 — День независимости Сомали.
- 1962 — День независимости Руанды.
- 1962 — День независимости Бурунди.
- 1963 — Министерство почт США ввело почтовые индексы.
- 1963 — В Ленинградском метро открыто движение от станции «Технологический институт» до станции «Петроградская».[5]
- 1964 — Государство Ньясаленд переименовано в Малави.
- 1964 — Замужние женщины в Квебеке получили равные права с мужчинами.
- 1966 — Франция вышла из военной организации НАТО.
- 1966 — В колхозах впервые введена ежемесячная зарплата.
- 1968 — Первая персональная выставка Джона Леннона как художника.
- 1969 — Вышел первый номер ленинградского журнала «Аврора».
- 1969 — В Дании впервые в мире разрешены выпуск и распространение порнографической продукции.
- 1970 — Легализация абортов в Нью-Йорке.
- 1970 — Начало работы Джимми Хендрикса в «Electric Ladyland Studios» в Нью-Йорке.
- 1979 — Фирма «Sony» представила «Walkman».
- 1980 — Песня «О, Канада» провозглашена национальным гимном Канады.
- 1983 — запущен советский спутник «Прогноз-9»: начало эксперимента РЕЛИКТ-1 по изучению реликтового излучения.
- 1987 — Принят закон «О государственном предприятии в СССР», расширяющий самостоятельность хозяйственных единиц и переводящий их на самофинансирование (второй этап перестройки).
- 1988 — Вступил в силу закон СССР «О кооперации».
- 1988 — На XIX партконференции Егор Лигачёв сказал Б. Ельцину: «Борис, ты не прав!».
- 1989 — В Киеве создан Народный рух Украины.
- 1991 — В Праге подписан протокол об официальном прекращении существования Организации Варшавского договора.
- 1992 — На территории Латвии почтовые марки бывшего СССР признаны недействительными для оплаты почтовых услуг. По этому поводу 30 июня было организовано уникальное в истории филателии специальное гашение корреспонденции штемпелем последнего дня.
- 1994 — В России ликвидирована система лечебно-трудовых профилакториев. Первый экспериментальный ЛТП был открыт в 1964 году в Москве при министерстве внутренних дел.
- 1994 — В Бразилии национальная валюта крузейро реал заменена реалом.
- 1994 — В Казахстане после нескольких лет запретов зарегистрирована первая организация казаков.
- 1996 — Пласидо Доминго стал художественным руководителем Вашингтонской оперы.
- 1997 — Гонконг вновь стал частью Китая.
- 1998 — В Российской Федерации восстановлен орден Андрея Первозванного.
- 1999 — Впервые за 300 лет открылось заседание парламента Шотландии.
- 2000 — В США разрешено заверять финансовые документы электронной подписью.
XXI век
- 2002 — вступил в действие новый Уголовно-процессуальный кодекс (УПК) Российской Федерации.
- 2002 — В ночь с 1 на 2 июля в небе Германии в результате столкновения грузового «Боинга» компании DHL и пассажирского самолёта Ту-154 «Башкирских авиалиний» погибли 52 ребёнка и 19 взрослых.
- 2003 — В Санкт-Петербурге на частоте 68.66 УКВ начала вещать федеральная информационно-музыкальная радиостанция Дорожное радио.
- 2005 — В республике Марий Эл (Россия) открылось первое национальное некоммерческое радио «Марий Эл Радио».
- 2006 — Введён запрет на трансляцию телевизионной рекламы в день траура на некоторых телеканалах.
- 2009 — В России введён федеральный запрет на азартные игры.
- 2011 — В Монако состоялось бракосочетание принца Альбера II и Шарлин Уиттсток.
- 2013 — Хорватия присоединилась к Европейскому союзу.
- 2016 — Деноминация национальной валюты в Беларуси.
Родились
См. также: Категория:Родившиеся 1 июля
- 965 — Ибн ал-Хайсам (ум. 1040), арабский учёный-универсал: математик, астроном и философ.
- 1481 — Кристиан II (ум. 1559), король Дании и Норвегии с 1513 по 1523 годы, король Швеции с 1520 по 1521 годы, из династии Ольденбургов.
- 1646 — Готфрид Вильгельм Лейбниц (ум. 1716), немецкий философ-идеалист, математик, физик и изобретатель.
- 1742 — Георг Кристоф Лихтенберг (ум. 1799), немецкий учёный и публицист.
- 1755 — Христиан Фридрих фон Глюк (ум. 1831), немецкий юрист и педагог, профессор Эрлангенского университета.
- 1767 — Давид XII (ум. 1819), царь Картли-Кахетии из династии Багратионов, старший сын царя Георгия XII.
- 1780 — Карл Клаузевиц (ум. 1831), немецкий генерал и военный теоретик.
- 1788 — Жан-Виктор Понселе (ум. 1867), французский математик, инженер, основатель проективной геометрии.
- 1804 — Жорж Санд (настоящее имя Амандина Аврора Дюпен; ум. 1876), французская писательница.
- 1813 — Иоанн Цезарь Годефруа (ум. 1885), гамбургский купец, основатель «Музея Годефруа» (нем. «Museum Godeffroy»)[6].
- 1818
- Карл фон Фирордт (Karl von Vierordt; ум. 1884), немецкий физик, изобретатель аппаратов по измерению давления и частоты пульса.
- Игнац Филипп Земмельвайс (ум. 1865), венгерский акушер немецкого происхождения, пионер асептики.
- 1822 — Нгуен Динь Тьеу (Nguyen Dinh Chieu; ум. 1888), вьетнамский поэт.
- 1827 — Август Зильберштейн (ум. 1900), австрийский писатель.
- 1842 — Юлиус Фалькенштейн (ум. 1917), немецкий путешественник по Африке.
- 1844 — Верни Камерон (ум. 1894), английский исследователь, первым пересёкший Экваториальную Африку.
- 1845 — Адольф Зильберштейн (ум. 1899), венгеро-немецкий писатель, журналист и художественный критик.
- 1872 — Луи Блерио (ум. 1936), французский изобретатель, воздухоплаватель.
- 1873 — Алис Ги-Блаше (Alice Guy-Blaché; ум. 1968), французская сценаристка, первая женщина-режиссёр и продюсер.
- 1882 — Пётр Нилович Черкасов (ум. 1915), русский морской офицер, капитан I ранга (посмертно), командир дивизиона канонерских лодок.
- 1889 — Вера Игнатьевна Мухина (ум. 1953), скульптор, автор скульптуры «Рабочий и колхозница».
- 1892 — Джеймс Кейн (ум. 1977), американский писатель («Почтальон всегда звонит дважды»).
- 1895 — Леонтий Кирюков (ум. 1965), мордовский композитор, педагог, хоровой дирижёр, народный артист Мордовии.
- 1896 — Павел Григорьевич Антокольский (ум. 1978), поэт («Коммуна 71 года», «Сын», «О Пушкине»).
- 1902 — Уильям Уайлер (ум. 1981), американский режиссёр и продюсер, обладатель трёх «Оскаров».
- 1903 — Эми Джонсон (ум. 1941), британская лётчица, первая в мире женщина, совершившая одиночный перелёт из Англии в Австралию.
- 1908 — Эсте Лаудер (настоящее имя Жозефин Эстер Ментцер; ум. 2004), американка — глава косметической фирмы.
- 1909
- Серго Александрович Закариадзе (ум. 1971), советский грузинский актёр театра и кино.
- Хуан Карлос Онетти (ум. 1994), уругвайский писатель.
- 1911 — Сергей Леонидович Соколов (ум. 2012), советский военачальник, маршал, Министр обороны СССР (1984—1987).
- 1916
- Иосиф Самуилович Шкловский (ум. 1985), советский астроном, астрофизик.
- Оливия Де Хэвилленд (Olivia Mary de Havilland), американская актриса, обладательница двух «Оскаров».
- 1919 — Михаил Михайлович Шульц (ум. 2006), русский физико-химик.
- 1921 — Ежи Стефан Ставинский (Jerzy Stefan Stawiński), польский прозаик, киносценарист, режиссёр.
- 1925
- Фарли Грейнджер, американский актёр.
- Клара Степановна Лучко (ум. 2005), киноактриса, Народная артистка СССР.
- Зиновий Юрьевич Юрьев, писатель и журналист.
- 1926 — Роберт Фогель, американский экономист, лауреат Нобелевской премии 1993 года.
- 1927 — Лев Клейн, российский археолог, антрополог, филолог.
- 1929 — Джералд Эдельман (Gerald Maurice Edelman), американский биохимик, лауреат Нобелевской премии 1972 года.
- 1930 — Евгений Птичкин (ум. 1993), композитор («Служили два товарища»).
- 1931
- Станислав Гроф, чешско-американский психолог, доктор медицины.
- Лесли Кэрон, французская актриса.
- 1934
- Клод Берри (настоящая фамилия — Лангмен; ум. 2009), французский кинорежиссёр, обладатель «Оскара».
- Сидни Поллак (ум. 2008), американский актёр, кинорежиссёр и продюсер («Тутси», «Сабрина», «Фирма»).
- 1938
- Эдуард Захариев (ум. 1996), болгарский режиссёр.
- Александр Курляндский, писатель, сценарист (мультфильмы «Ну, погоди!», «Похождения блудного попугая»).
- 1939 — Карен Блэк (Karen Black), американская актриса («Козерог один», «Аэропорт», «День саранчи»).
- 1941
- Гилман, Альфред (Alfred Goodman Gilman), американский фармаколог, лауреат Нобелевской премии 1994 года.
- Майрон Шоулз, американский экономист канадского происхождения, лауреат Нобелевской премии 1997 года.
- 1942 — Женевьев Бюжо, канадская актриса («Неисправимый», «В чужом обличье», «Выбери меня»).
- 1945 — Дебора Харри, солистка американской группы «Blondie» (1975—1983) и актриса.
- 1952 — Дэн Эйкройд, канадский актёр, участник группы «The Blues Brothers» (как Элвуд Блюз).
- 1961 — принцесса Диана (ум. 1997), принцесса Уэльская.
- 1963 — Сергей Булыгин, биатлонист, олимпийский чемпион 1984 года.
- 1964 — Тарас Чорновил, украинский политический деятель.
- 1967 — Памела Андерсон, канадская фотомодель, актриса.
- 1968 — Леонид Новицкий, российский гонщик, пилот команды BMW X-Raid.
- 1972 — Клэр Форлани, английская актриса.
- 1977 — Лив Тайлер (настоящая фамилия Рундгрен), американская киноактриса, фотомодель.
- 1985 — Леа Сейду, французская актриса и модель.
- 1989 — Ханна Мюррей, британская актриса.
- 1996 — Аделина Сотникова, первая российская олимпийская чемпионка в женском одиночном катании.
Скончались
См. также: Категория:Умершие 1 июля
- 251 — Гай Мессий Квинт Траян Деций (р. 201), римский император в 248—251.
- 1784 — Вильгельм Фридеман Бах (р. 1710), немецкий композитор, сын И. С. Баха.
- 1876 — Михаил Александрович Бакунин (р. 1814), русский мыслитель, анархист, один из идеологов народничества.
- 1884
- Эдуард Иванович Тотлебен (р. 1818), русский военный деятель, инженер-генерал.
- Алан Пинкертон (р. 1819), американский сыщик, основатель первого в мире детективного агентства.
- 1896 — Гарриет Бичер-Стоу (р. 1811), американская писательница («Хижина дяди Тома»).
- 1917 — Юлиус Фалькенштейн (р. 1842), немецкий путешественник по Африке.
- 1918 — Феддерсен, Беренд Вильгельм (р. 1832), немецкий физик.
- 1925 — Эрик Сати́ (р. 1866), французский композитор («Сократ», «Парад»).
- 1944 — Таня Савичева (р. 1930), ленинградская школьница, автор «Блокадного дневника».
- 1944 — Эрик Георгиевич Гептнер (р. 1907), военный лётчик, Герой Российской Федерации (1996), гвардии старший лейтенант.
- 1946 — Людас Гира (р. 1884), литовский поэт, критик, драматург, публицист.
- 1950 — Эмиль Далькроз (р. 1865), швейцарский композитор и педагог.
- 1954 — Теа Габриэла фон Харбоу (р. 1888), немецкая актриса, автор сценариев нескольких классических фильмов и написанных на их основе романов.
- 1958 — Рудольф Лабан (р. 1879), один из создателей свободного танца — предтечи танца модерн.
- 1964 — Пьер Монте (Pierre Monteux) (р. 1875), французский дирижёр.
- 1970 — Александр Мозолёв (р. 1910), белорусский советский художник, график, педагог.
- 1970 — Пётр Репнин (р. 1894), актёр («Девушка с характером», «Подкидыш», «Кавказская пленница»).
- 1971 — Уильям Лоренс Брэгг (р. 1890), английский физик, лауреат Нобелевской премии 1915 года.
- 1979 — Всеволод Михайлович Бобров (р. 1922), известный советский футболист, хоккеист и тренер.
- 1980 — Чарльз Перси Сноу (р. 1905), английский писатель («Чужие и братья», «Коридоры власти», «Смерть под парусом»).
- 1981 — Марсель Бройер (р. 1902), американский архитектор и дизайнер венгерского происхождения.
- 1983 — Ричард Бакминстер Фуллер (р. 1895), американский архитектор, дизайнер, инженер и изобретатель.
- 1984 — Честер Гэйлорд (англ. Chester Gaylord) (р. 1899), американский певец.
- 1990 — Иван Александрович Серов (р. 1905), деятель советских спецслужб, председатель КГБ СССР, начальник Главного разведывательного управления Генштаба.
- 1991 — Дмитрий Николаевич Журавлёв (р. 1900), мастер художественного слова, народный артист СССР.
- 1992 — Франко Кристальди (Franco Cristaldi) (р. 1924), итальянский кинопродюсер («Закон есть закон», «Развод по-итальянски», «Соблазнённая и покинутая», «Красная палатка», «Амаркорд», «Христос остановился в Эболи», «И корабль плывёт», «Имя Розы»).
- 1997 — Роберт Митчем (р. 1917), американский киноактёр («Мыс страха», «Якудза», «Дорога грома»).
- 1999 — Виктор Михайлович Чебриков, (р. 1923), советский партийный и государственный деятель, Председатель КГБ СССР (1982—1988), член Политбюро ЦК КПСС (1985—1989), секретарь ЦК КПСС (1988—1989), генерал армии.
- 1999 — Эдвард Дмитрык (р. 1908), американский кинорежиссёр украинского происхождения («Молодые львы», «Шалако»).
- 2000 — Николай Николаевич Ерёменко-старший (р. 1923), советский и белорусский актёр театра и кино, народный артист СССР.
- 2000 — Уолтер Маттау (р. 1920), американский актёр («Хелло, Долли», «Мираж», «Деннис-мучитель»).
- 2001 — Николай Геннадиевич Басов (р. 1922), советский физик, лауреат Нобелевской премии по физике (1964).
- 2002 — Михаил Круг (р. 1962), российский певец.
- 2004 — Марлон Брандо (р. 1924), американский актёр театра и кино, лауреат премии «Оскар».
- 2005 — Лютер Вандросс (Luther Vandross, р. 1951), американский певец.
- 2009 — Людмила Зыкина (р. 1929), певица, народная артистка СССР (1973), Герой Социалистического Труда (1987).
Приметы
- Ярилин день, всем дням день, единственный и неповторимый. Ярила — добрец-молодец на белом Коне разъезжает по Руси великой: на русых кудрях — весною во левой руке — пучок ржи, в правой — палица. К этому дню приурочивали ярмарки с песнями, плясками, кулачными боями[7].
См. также
|
1 июля в Викиновостях? |
|---|
Напишите отзыв о статье "1 июля"
Комментарии
- ↑ В XX и XXI веках григорианский календарь опережает юлианский на 13 суток. Для других столетий соответствие григорианских и юлианских дат — иное; для правильного пересчёта можно воспользоваться специальным [www.direct-time.ru/index.php?id=12 конвертером дат].
Примечания
- ↑ [www.calend.ru/holidays/0/0/1990/ День работника прокуратуры Армении — 1 июля. История и особенности праздника в проекте Календарь Праздников 2010]
- ↑ [www.calend.ru/holidays/0/0/1946/ День налогового работника Кыргызстана — 1 июля. История и особенности праздника в проекте Календарь Праздников 2010]
- ↑ [azbyka.ru/days/2015-07-01 Старый стиль, 18 июня, Новый стиль 1 июля, среда] // Православный церковный календарь
- ↑ [calendar.pravmir.ru/2015/7/1 1 июля 2015 года] // Православие и мир, православный календарь, 2015 г.
- ↑ Шерих Д. Ю. «Городской месяцеслов. 1000 дат из прошлого Санкт-Петербурга, Петрограда, Ленинграда.» К 290-летию Санкт-Петербурга. Издательство «Петербург — ХХI век». 224 с., тираж 30000 экз. ISBN 5-85490-036-X
- ↑ Годефруа, Иоанн Цезарь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [www.rg.ru/2008/06/26/primeti.html Ярилин день]
Отрывок, характеризующий 1 июля
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
