Мария Борисовна
Мария Борисовна<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Свадьба Марии и Ивана</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 28 марта 1462 года — 22 апреля 1467 | ||
| Предшественник: | Мария Ярославна | |
| Преемник: | София Палеолог | |
| Вероисповедание: | Православие | |
| Рождение: | 1442 | |
| Смерть: | 22 апреля 1467 | |
| Род: | Рюриковичи, Юрьевичи | |
| Отец: | Борис Александрович | |
| Мать: | Анастасия, дочь князя Алекандра Шуйского-Глазатого | |
| Супруг: | Иван III | |
| Дети: | Иван, предположительно Александра | |
Мари́я Бори́совна (1442, Тверь (?) —22 апреля 1467, Москва) — дочь князя Бориса Александровича Тверского, первая супруга великого князя Московского Ивана III.
Была обручена с Иваном III в детском возрасте в 1447 году, когда его отец Василий Тёмный нашёл помощь и приют в Твери во время междоусобного противостояния. Позднее, 4 июня 1452 года Мария и Иван были повенчаны. От брака с Иваном III 15 февраля 1458 года у неё родился единственный сын — Иван Молодой и, возможно, дочь, в постриге получившая имя Александры.
Умерла 22 апреля 1467 года предположительно от отравления ядом. Великая княгиня была похоронена в Кремле, в Вознесенском женском монастыре.
Содержание
Биография
Обручение 7-летнего «князя Ивана Горбатого, тако же бо зва его отец» с 5-летней дочерью тверского князя Марией состоялось во время пребывания отца жениха Василия II в Твери. Тверитянин инок Фома, составивший около 1453 года «Похвальное слово» тверскому князю, отмечает торжественную обстановку, в которой совершилось обручение, и его значение для обеих сторон: «И был на обручение том боголюбивый епископ Тферскый Илиа и вси князи и велможии и елико их под областию великого князя Бориса и з другиа страны сам князь великий Василей, а с ним князей и боар множество, таковей бо тесноте сущи, но якож ни граду их не вместити. И быс радос велиа, но якож и преди рекохом обратил бог плач на радость и москвичиж радовашес, яко учинис Москва Тферь, а тферичи радовашеся, якож Тьферь Москва быс и два государя воедино совокупишася»[1][2].
Собственно брак был заключен 4 июля 1452 года, когда ему было 12, а ей 10 лет. Причины союза были, безусловно, политические. Борис закреплял союз с Москвой, Василий увеличивал шансы на возврат великокняжеского престола. Отец дал за Марией богатое приданое, «саженье» жемчужное, которое послужило впоследствии поводом к политическому скандалу. (Когда уже после смерти Марии, в 1484 г. Иван III хотел одарить этим «саженьем» жену их сына Ивана Молодого, свою невестку Елену Волошанку (родившую ему внука Дмитрия), то оказалось, что его 2-я жена София «римлянка» многое «порастеряла». Разгневанный великий князь не постеснялся отнять подаренное Софией у её племянницы Елены, бывшей замужем за князем Верейским Василием, что послужило к бегству последнего в Литву и к ликвидации его удела[3]).
В 1458 году, когда Марии было 16 лет, у неё родился единственный сын, «а наречен бысть именем Иван». В 1461 году умер её отец князь тверской Борис Александрович, а в 1462 году — свекор Василий Васильевич Темный: в Твери княжеский престол занял её 8-летний брат Михаил Борисович, а в Москве великим князем становится её 22-летний муж.
Учитывая, насколько образованным был её отец, вероятно и Мария преуспела в «книжной премудрости», а эстетические вкусы её воспитывались с младенчества. По замечанию летописца, она была «добрая и смиренная»[2][4].
Смерть
Скончалась княгиня Мария внезапно, двадцати пяти лет от роду, 22 апреля 1467 года, и была погребена 24 апреля в отсутствие великого князя[5]: «Митрополит же Филип пев над нею обычные песни и положив ю в монастыри во церкви святаго Възнесения, ту сушу над нею бывшу свекрове ея великой княгини Марии, князю же великому Ивану тогда бывшу на Коломне»[6]. Возникло подозрение, что умерла она «от смертного зелия; занеже познах потому: покров на ней положиша, ино много свисло его, потом же то тело разошлося, ино тот покров много и недостал на тело»[7].
Подозрение пало на жену княжеского дьяка Алексея Полуектова Наталию, служившую у княгини: «…иже… посылала пояс (княгинин)… к бабе» (то есть к ворожее). Дьяк подвергся опале и в течение шести лет не смел показываться на глаза разгневанному князю[2][7].
"Поспешность погребения, отсутствие при этом великого князя, которому, по-видимому, не торопились сообщить о случившемся, как будто бы подтверждают слова летописца о насильственной смерти Марии. Однако трудно представить, кому была нужна смерть «доброй и смиренной» княгини. Едва ли здесь действовала группа, прочащая великому князю другую невесту. Как известно, Иван III женился второй раз только через шесть лет, в 1473 году, и жену взял из-за моря, «царьгородскую царевну» Софию. Если Мария действительно была отравлена, то это могло быть, думается, только результатом какой-то ссоры между женщинами великокняжеской семьи, а инцидент с поясом подсказан огорченному супругу, чтобы скрыть истинных виновников. Поводом для раздора могли послужить воспоминания старой княгини Марии Ярославны об унизительных для московского великокняжеского дома обстоятельствах женитьбы Ивана. Примечательно, что если тверской летописец, рассказывая об обручении Марии, замечает: «…а сами её сватали»[8], то в некоторых московских источниках это событие расценивается как навязанное Москве тверским князем и безвыходными обстоятельствами: «Князь же Борис Александрович рече великому князю: „жени у меня сына своего Ивана, а не женишь, и яз тебя выдам опять князю Дмитрею“. Он же неволею обруча дщерь Марию за сына своего за князя Ивана»[9]. Тверитянка могла вызвать раздражение свекрови, замолвив слово в защиту своего юного брата Михаила, ставшего послушным вассалом Москвы, напоминанием о былой славе своего родного княжества, об услуге, оказанной её отцом московскому престолу. Так или иначе, но летописец не преминул отметить, что во время погребения княгини при ней была свекровь, которая незамедлительно после этого события (как бы замаливая грех причастия к нему) начинает перестраивать и украшать Вознесенский монастырь в Кремле"[2][10].
Наследие
В Государственных музеях Московского Кремля хранится пелена, которую можно связать с княгиней. На среднике пелены по палевой камке вышито изображение Богоматери Одигитрии (точнее Смоленская икона), на широких каймах синей камки — изображение тринадцати поясных фигур. Поверху вышит поясной деисусный чин. В центре — Спас с закрытым Евангелием в руке, по сторонам в трёхчетвертном повороте с молитвенно простертыми к нему руками — Богоматерь, Иоанн Предтеча, архангелы Михаил и Гавриил. Каноническую часть Деисуса завершают прямоличные поясные фигуры апостолов Петра и Павла на левой и правой каймах. Ниже их на тех же каймах симметрично расположены такие же фигуры митрополитов Петра и Алексея. На нижней кайме изображены сдвоенные поясные прямоличные фигуры. Слева — Иоанн Златоуст и князь Борис, справа — князья Владимир и Глеб. За Деисусом помещены покровители Москвы и московского великокняжеского дома московские митрополиты Петр и Алексей.
Существует предположение, что эта пелена вышла из мастерских Марии Борисовны, о чём свидетельствует, в частности, выбор персонажей. Иоанн Златоуст — патрональный её мужу, святой князь Борис — её отцу; а наличие московских митрополитов говорит о принадлежности изделия к московскому княжескому дому. Отсутствие покровителя свекра — Василия II, на пелене датирует последнюю временем после 1462 года, когда умер Василий Васильевич. Крайней датой исполнения пелены следует считать 1467 год — год смерти Марии Борисовны[2]..
Напишите отзыв о статье "Мария Борисовна"
Примечания
- ↑ [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5060 Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче.]
- ↑ 1 2 3 4 5 Маясова Н. А. [www.kreml.ru/fi/c5m5/i1176/v03s06_Mayasova.pdf Памятник шитья московской великокняжеской светлицы XV века] // [www.kreml.ru/research/library000wo/muzei-moskovskogo-kremlya-materialy-i-issledovaniya/ Материалы и исследования. Выпуск III. Искусство Москвы периода формирования Русского централизованного государства] / Отв. ред. Е. С. Сизов. — М.: «Искусство», 1980. — С. 56—75.
- ↑ ПСРЛ, т. 20, с. 350
- ↑ Никоновская летопись. — ПСРЛ, т. 12. М., 1965, с. 117.
- ↑ ПСРЛ, т. 28, с. 117. В других летописях днем смерти княгини называется 25 апреля (ПСРЛ, т. 20, с. 277).
- ↑ ПСРЛ, т. 12, с. ,117.
- ↑ 1 2 ПСРЛ, т. 20, с. 277.
- ↑ ПСРЛ, т. 15, с. 493
- ↑ ПСРЛ, т. 20, с. 260—261.
- ↑ Вологодско-Пермская летопись. — ПСРЛ, т. 26. М. — Л., 1959, с. 222; а также ПСРЛ, т. 18. М. —Л., 1963, с. 117
Литература
- Тверские (великие и удельные князья) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Отрывок, характеризующий Мария Борисовна
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
