Марон (святой)
| Марон | |
 | |
| Рождение |
|
|---|---|
| Смерть |
V век |
| Почитается | |
| В лике |
преподобный |
| Главная святыня |
мощи |
| День памяти |
9 февраля (католицизм); 14 февраля (православие) |
| Труды |
молитвы покаянные |
| Подвижничество |
аскетизм, монашество |
Ма́рон (сир. ܡܪܘܢ; араб. مارون; лат. Maron; др.-греч. Μάρων) — христианский святой IV—V веков (умер в 410[1]). Монах-отшельник, почитается основателем Маронитской церкви, получившей имя в его честь.
Сведения о жизни Марона сообщает Феодорит Кирский в 16 главе своей книги «История боголюбцев». Согласно ему, Марон вёл жизнь отшельника в Сирии, на правом берегу реки Оронт, он избрал местом жительства своего вершину горы, которое ранее было почитаемо язычниками. Здесь в роще, прежде приносились языческие жертвы. Он освятив место бывших идольских жертвоприношений и сделал его местом служения Богу, он построил для себя небольшой шалаш, покрыв его шкурами. Шалаш был сооружён как укрытие от дождя и снега, но Марон в нём редко бывал. Феодорит сообщает о том, что Марон получил от Бога при жизни дар чудотворения, множество людей приходило к нему. Марон при помощи молитвы исцелял не только телесные болезни , но и душевные. Марон удивлялся добродетелям преподобного Зевина, а всем посещающим его велел сходить к старцу Зевину и принять от него благословение. Марон называл Зевина отцем, учителем и образцом всякой добродетели. Он просил, чтобы их обоих поместили в одном гробе, однако это желание не было исполнено. Марон умер после недолгой болезни. После его кончины о его мощах возник сильный спор. Жители одного соседнего многолюдного селения, собрались и пришли все вместе, захватили мощи Марона, при этом они разогнали всех остальных; по этой причине тело Марона не положили в один гроб к тому времени умершему и лежащему в гробу Зевину. Они построили для него большой храм и ввели праздник в память Марона, который стал всеобщим. Слава о добродетельной аскетической жизни и чудесах, совершённых монахом, привели к тому, что после его смерти на месте подвижничества святого Марона был воздвигнут монастырь. Именно к святому Марону обращено послание Иоанна Златоуста, направленное «священнику Марону-аскету». Феодорит Кирский сообщает о том, что учениками Марона были Иаков Отшельник и Лимний Сирийский.
Прославление
Святого Марона почитает, как своего духовного основателя Маронитская католическая церковь. В католицизме день памяти святого — 9 февраля. Святой Марон почитается также и в православии как «преподобный Марон-пустынник», память 14 февраля (по юлианскому календарю).
Храмы, посвящённые святому Марону
Напишите отзыв о статье "Марон (святой)"
Примечания
- ↑ [www.wdl.org/ru/item/4089 Великопостная литургия - Mировая цифровая библиотека]. Проверено 14 марта 2013. [www.webcitation.org/6F9d699FP Архивировано из первоисточника 16 марта 2013].
Литература
- Католическая энциклопедия. Изд. францисканцев. Т. 3, 2007
Ссылки
- [azbyka.ru/otechnik/Feodorit_Kirskij/istorija-bogoljubcev/#0_17 Феодорит Кирский. «История боголюбцев». XVI. МАРОН]
- Феодорит Кирский. [azbyka.ru/otechnik/Feodorit_Kirskij/istorija-bogoljubcev/#0_22 «История боголюбцев». XXI. ИАКОВ]
- Феодорит Кирский. [azbyka.ru/otechnik/Feodorit_Kirskij/istorija-bogoljubcev/#0_25 «История боголюбцев». XXIV. ЗЕБИНАС и ПОЛИХРОНИЙ]
- [www.opuslibani.org.lb/egliseeng/002/st001.htm Святой Марон (англ.)]
Отрывок, характеризующий Марон (святой)
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
