Маршалок надворный литовский
Поделись знанием:
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
Марша́лок надво́рный лито́вский — должностное лицо в Великом княжестве Литовском, заместитель маршалка великого литовского.
Изначально маршалком дворским или господарским называли руководителя двора великого князя литовского (господаря), однако со временем эта должность стала называться маршалок великий литовский, а должность маршалка дворского (или надворного) была создана в качестве его заместителя. Со времени правления Владислава IV Вазы должность маршалка надворного стала сенаторской.
Список маршалков надворных литовских
- Радзивилл Остикович (1440—1466)
- Григорий Остикович (7.1494 — 14.7.1500)
- Михаил Львович Глинский (9-11.1500—1507)
- Александр Ходкевич (упоминается однажды в 1508, возможно, ошибочно)
- Григорий Остикович (повторно; 1509—1518)
- Юрий Иванович Ильинич (7.5.1518 — 8.1526)
- Юрий Николаевич Радзивилл (9-11.1528 — 4.1541)
- Иван Горностай (24.5.1542 — 05.1558)
- Остафий Богданович Волович (6-7.1561 — 2.6.1569)
- Николай Криштоф Радзивилл (20.6.1569 — 25.10.1579)
- Альберт Радзивилл (31.10.1579 — 1.6.1586)
- Николай Талваш (первый 1588 — 12.2.1596)
- Христофор Дорогостайский (05.1596—1598)
- Пётр Веселовский (1599 — 25.6.1615)
- Ян Станислав Сапега (6-8.1617—1620)
- Христофор Веселовский (1622 — 20.4.1635)
- Александр Людвик Радзивилл (20.4.1635 — 05.1637)
- Казимир Лев Сапега (22.5.1637 — 6.3.1645)
- Антоний Ян Тышкевич (11.3.1645 — 23.6.1649)
- Криштоф Завиша (09.1649 — 3-4.1654)
- Теодор Александр Ляцкий (3-4.1654—1683)
- Юзеф Богуслав Слушка (1683 — 25.4.1685)
- Ян Кароль Дольский (22.6.1685 — 7.5.1691)
- Александр Павел Сапега (22.8.1692 — 14.7.1698)
- Павел Кароль Сапега (24.7.1698; не принял назначение)
- Януш Антоний Вишневецкий (7.8.1699 — 17.1.1702)
- Казимир Антоний Сангушко (20.1.1702 — 15.6.1706)
- Юзеф Мнишек (9.8.1706 — 2.4.1713)
- Казимир Михаил Пац (1708—1709)
- Павел Кароль Сангушко (10.4.1713 — 4.2.1734)
- Михаил Казимир Радзивилл Рыбонька (4.2.1734 — 11.1735)
- Игнацы Завиша (1.1.1736 — 16.8.1738)
- Фердинанд Вильгельм Плятер (31.3.1739; умер, не успев вступить в должность)
- Юзеф Сципио де Кампо (29.8.1739 и 20:12.1739—1744)
- Игнацы Огинский (19.9.1744 — 21.8.1750)
- Януш Александр Сангушко (26.8.1750 — 21.6.1760)
- Юзеф Паулин Сангушко (21.6.1760 — 7.3.1768)
- Владислав Гуровский (7.3.1768 — 23.5.1781)
- Михаил Ежи Мнишек (23.5.1781 — 23.8.1783)
- Игнацы Потоцкий (20:11.1783 — 16.4.1791)
- Станислав Солтан (19.5.1791—1793)
- Михаил Гелгуд (с 15.6.1793)
Напишите отзыв о статье "Маршалок надворный литовский"
Литература
- Вяроўкін-Шэлюта У. Маршалак // Вялікае Княства Літоўскае. Энцыклапедыя у 3 т. — Мн.: БелЭн, 2005. — Т. 2: Кадэцкі корпус — Яцкевіч. — С. 273. — 788 с. — ISBN 985-11-0378-0.
Отрывок, характеризующий Маршалок надворный литовский
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо: