Радзивилл, Михаил Казимир Рыбонька

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Казимир Радзивилл Рыбонька
Michał Kazimierz Radziwiłł Rybeńko<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
гетман великий литовский
1744 — 1762
Предшественник: Людвик Поцей
Преемник: Михаил Юзеф Масальский
гетман польный литовский
1735 — 1744
Предшественник: Станислав Эрнест Денхоф
Преемник: Михаил Юзеф Масальский
 
Рождение: 13 июня 1702(1702-06-13)
Олыка (ныне — Киверцовский район, Волынская область)
Смерть: 15 мая 1762(1762-05-15) (59 лет)
Несвиж
Род: Радзивиллы
Отец: Кароль Станислав Радзивилл
Мать: Анна Катаржина Сангушко
Супруга: 1) Радзивилл, Франциска Урсула
Дети: от первого брака: Януш Тадеуш, Станислав Кароль Пане Коханку, Теофила Констанция, Катарина Каролина

от второго брака: Вероника Иоанна, Иероним Винцент, Жозефина и Мария Виктория

 
Награды:

Михаи́л Казими́р Радзиви́лл «Ры́́бонька» (белор. Міхал Казімір Радзівіл «Рыбанька», польск. Michał Kazimierz Radziwiłł Rybeńko; Олыка, 13 июня 1702 — 15 мая 1762, Несвиж) — гетман великий литовский из рода Радзивиллов, владелец Несвижского замка (и ординации). Сын великого канцлера Кароля Станислава Радзивилла.





Занимаемые должности

Биография

В 1726 году приступил к восстановлению Несвижского замка, разрушенного шведами в 1706 году.

После кончины короля Августа II Михаил Казимир выступил противником Станислава Лещинского, одним из организаторов Краковской конфедерации и одним из авторов «Декларации доброжелательности» — обращения к русскому правительству о «защите вольностей и конституции», которое стало официальным поводом для вмешательства в дела Речи Посполитой. Во время войны за польское наследство сражался вместе с русскими войсками и командовал корпусом в составе Нарвского драгунского полка и 3000 донских казаков[1].

В 1750 году основал деятельность Несвижской типографии и открыл Несвижский кадетский корпус. Основал первые в ВКЛ мануфактуры, среди которых Новосвержанская фаянсовая, Слуцкая персиарня (мануфактура по производству шёлковых поясов). Прославился жизне- и женолюбием, за что и заработал своё прозвище: именно так он любил обращаться ко всем, особенно к женщинам[2].

Вместе с супругой Урсулой организовал театр, музыкальную, вокальную и балетную школы, а также оркестр народных инструментов.

Семья и дети

Михаил Казимир Радзивилл был дважды женат. 23 апреля 1725 года первым браком женился на княжне Урсуле Франциске Вишневецкой (17051753), единственной дочери воеводы и каштеляна краковского князя Януша Антония Вишневецкого (16781741) и Теофилы Лещинской (16801757). Дети:

2 января 1754 года во Львове вторично женился на Анне Луизе Мыцельской (17291771), дочери каштеляна калишского и познанского Мацея Мыцельского (ок. 1690—1747) и Вероники Конаржевской, вдове стражника польного литовского Леона Михаила Радзивилла (17221751). Дети:

Напишите отзыв о статье "Радзивилл, Михаил Казимир Рыбонька"

Примечания

  1. Нелипович С. Г. Союз двуглавых орлов. Русско-австрийский военный альянс второй четверти XVIII в.. — М.: Объединенная редакция МВД России, Квадрига, 2010. — С. 104, 117-118, 122. — ISBN 987-5-91791-045-1.
  2. [www.sb.by/post/63714/ Портал Беларусь Сегодня // Мельпомена и её семья]
[www.example.com заголовок ссылки]

Отрывок, характеризующий Радзивилл, Михаил Казимир Рыбонька


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.