Ржевуский, Адам Станиславович

Адам Станиславович Ржевуский

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

А́дам Стани́славович Ржеву́ский (польск. Adam Wawrzyniec Rzewuski; 1760 — 1825, Погребище) — польский литератор из рода Ржевуских, чиновник на службе Речи Посполитой, а после её ликвидации — Российской империи. Владелец имения Погребище.

Биография

Старший сын хорунжего великого литовского Станислава Фердинанда Ржевуского (1737—1786) и Катарины Каролины Радзивилл (1740—1789). Внук Вацлава Ржевуского, племянник гетмана польного коронного Северина Ржевуского. Родился в Несвижском замке, родовом имении своего деда (по матери) Михаила Рыбоньки, 10 августа 1760 года. В 27 лет был отправлен послом в Данию и с успехом выполнил свою миссию; через два года, за выдающуюся политическую деятельность, он стал сенатором, будучи избранным каштеляном витебским. Выступая на Сейме в возрасте 22 лет обратил на себя внимание своим красноречием и глубоким пониманием дел.

После разделов Речи Посполитой, когда значительная часть её перешла к России, Ржевуский был принят на российскую службу и с чином действительного статского советника и назначен председателем гражданской палаты во вновь образованной Брацлавской губернии. В 1808 г. киевское дворянство избрало его своим губернским маршалом, а в следующем году он получил назначение присутствовать в Сенате.

Сочинения

Ржевуский оставил после себя несколько сочинений политического характера, из которых большинство осталось в рукописях. Так, известна его «Записка о царствовании короля Станислава-Августа»; достойны внимания также: «Разговоры в царстве мёртвых», «Замечания на польские законы», поправки ошибок в сочинении генерала Дюмурье «О конфедерации в Баре». Ржевуский не был чужд и изящной литературе: он известен, как автор многих лирических стихотворений; кроме того, им сделаны стихотворные переводы Тибулловых элегий и трагедий — «Полиевкт» и «Смерть Цезаря». Скончался он в своём имении Погребищах 12 января 1825 г.

Им напечатаны: 1) «O reformie rządu republikańskiego myśli», Варшава, 1790 г.; 2) «O proponowanej przez dwór londyński cesji miasta Gdańska cum teritorio, dla dworu berlińskiego uwaga»", неизв. года.

Дети

Все дети от первого брака с Юстиной Рдультовской:

1. Генрих (1791—1866), автор исторических романов на польском языке.
2. Каролина (1795—1885), хозяйка известного одесского салона, возлюбленная Пушкина и Мицкевича, гражданская жена генерала Витта.
3. Адам (1801—1888), генерал-адъютант и генерал от кавалерии на русской службе, отец аферистки Екатерины Радзивилл.
4. Эвелина Констанция Виктория (1803—1882) — жена французского романиста Бальзака.
5. Александра Алина, жена Александра Монюшко, брата знаменитого композитора; жила в Варшаве.
6. Полина, жена одесского негоцианта Яна Ризнича (первым браком женатого на Амалии Ризнич).
7. Эрнест (1812—1862), польский помещик, с 1856 года носил графский титул.

Литература

• Ржевуский, Адам Станиславович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Ржевуский, Адам Станиславович

У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.