Масальский, Михаил Юзеф

Михаил Юзеф Масальский польск. Michał Józef Massalski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Гетман великий литовский
1762 — 1768
Предшественник:	Михаил Казимир «Рыбонька»
Наследник:	Михаил Казимир Огинский
Гетман польный литовский
1744 — 1762
Предшественник:	Михаил Казимир Рыбонька
Наследник:	Александр Михаил Сапега
Рождение:	ок. 1700
Смерть:	26 января 1768(1768-01-26)
Род:	Масальские
Отец:	Ян Масальский
Мать:	Анна Волович
Супруга:	Франциска Огинская
Дети:	Казимир Адриан, Юзеф Адриан, Ян Николай, Игнаций Якуб, Катаржина
Награды:

Михаил Юзеф Масальский (польск. Michał Józef Massalski; ок. 1700 — 26 января 1768) — военный и политический деятель Великого княжества Литовского и Речи Посполитой, тиун и староста радошковский (с 1717 г.), великий писарь литовский (с 1726 г.), воевода мстиславский (1737—1742), каштелян троцкий (1742—1744), каштелян виленский (1744—1768), польный гетман литовский (1744—1762), великий гетман литовский (1762—1768). Из княжеского рода Масальских (Рюриковичи).

Биография

Сын маршалка и старосты гродненского Яна Масальского (ок. 1675—1706) и Анны Волович (ум. 1706). Учился в Виленском университете. С 1717 года — депутат Верховного трибунала Литвы.

В 1726 году помогал Михаилу Чарторыйскому стать великим канцлером литовским. В 1733 году на элекционном сейме Речи Посполитой поддерживал кандидатуру Станислава Лещинского на королевский трон, воевал на стороне Лещинского в Войне за польское наследство, и после поражения отступил в Кёнигсберг.

Вернувшись в Литву, стал сторонником нового короля Августа III. С 1737 года воевода мстиславский. В литовском сейме выступал за проведение военной реформы, в частности требовал увеличить литовское войско. С 1741 года маршалок Литовского верховного трибунала, с 1742 года каштелян трокский, с 1744 — виленский каштелян и польный гетман литовский, с 1762 — великий гетман литовский.

Выдвигал проект, по которому каждый пятидесятый крестьянин должен был служить в армии. В 1764 году по его приглашению в Литву вступила российская армия для того, чтобы поддержать короля Станислава Понятовского. Сейм отменил гетманский титул; вместо него была создана Военная комиссия, которая стояла против реформ клана Чарторыйских.

Семья

Жена — Франциска Огинская (ум. 1750), дочери каштеляна трокского, князя Николая Франтишека Огинского (ум. 1715), и Катажины Копец, от брака с которой имел четырех сыновей и одну дочь:

• Казимир Адриан Масальский (ум. после 1776), обозный великий литовский (1750), подчаший великий литовский (1752—1756), староста волковыский
• Юзеф Адриан Масальский (ок. 1726—1765), генерал-лейтенант литовских войск, подскарбий надворный литовский (1754—1765), староста гродненский
• Ян Николай Масальский (1728—1763), полковник литовской артиллерии (1748), подчаший великий литовский (1756), староста волковыский, радошковский и мстибовский
• Игнаций Якуб Масальский (1729—1794), каноник виленский (1744) и варшавский (1746), писарь духовный литовский (1748), референдарий духовный литовский (1754), епископ виленский (1762)
• Катаржина Масальская, жена воеводы новогрудского Юзефа Неселовского (1728—1814).

Награды

• Орден Белого орла (1742 год)
• Орден Святого Станислава

Отрывок, характеризующий Масальский, Михаил Юзеф

– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.