Медынский, Евгений Николаевич

Евгений Николаевич Медынский
Дата рождения:	11 марта (27 февраля) 1885(1885-02-27)
Место рождения:	Ялта
Дата смерти:	6 марта 1957(1957-03-06) (72 года)
Место смерти:	Москва
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	Педагогика, история педагогики.
Место работы:	Высшие педагогические (бывшие Фрёбелевские) курсы, Нижегородский институт народного образования, Уральский университет, Государственной библиотеки по народному образованию, НИИ теории и истории педагогики АПН РСФСР, издательство «Советская энциклопедия».
Альма-матер:	Санкт-Петербургский университет
Известен как:	профессор Уральского университета, профессор 2-го МГУ (с 1930 МГПИ), директор Государственной библиотеки по народному образованию, исследователь истории российской школы и педагогики, творчества русских педагогов и просветителей: Н. И. Пирогова, К. Д. Ушинского, А. И. Герцена, П. Ф. Лесгафта, Л. Н. Толстого и др.

Евге́ний Никола́евич Меды́нский (1885 — 1957) — российский учёный в области педагогики и истории педагогики, доктор педагогических наук, профессор, академик АПН РСФСР (1944).

Биография

Евгений Николаевич Медынский родился 27 февраля (11 марта по новому стилю) 1885 года в Ялте. В 1914 году Е. Н. Медынский окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета.

В 1911 — 1918 годах Е. Н. Медынский работал в земских учреждениях, занимаясь народным образованием. В 1912 — 1915 годах он читал в Санкт-Петербургской педагогической академии курс лекций по внешкольному образованию. В 1915 - 1917 годах Медынский преподавал на Высших педагогических (бывших Фрёбелевских курсах) в Петрограде.

В 1918 - 1920 годах Е.Н. Медынский преподавал в Нижегородском институте народного образования, а в 1920 – 1922 году работал профессором Уральского университета.

С 1922 года Е. Н. Медынский работал в Москве заведующим отделом статистики Политпросвета Наркомпроса РСФСР, в 1922 - 1948 годах работал преподавателем, с 1926 года профессором 2-го МГУ, в 1930 – 1937 годах преподавал в Высшем коммунистическом институте просвещения (ВКИП) и других вузах Москвы.

В 1935 году Е. Н. Медынскому была присвоена учёная степень доктора педагогических наук.

В 1944 году Е. Н. Медынский был избран действительным членом Академии педагогических наук РСФСР. С 1944 года по 1952 год Е. Н. Медынский работал в системе Академии педагогических наук РСФСР: С 1944 по 1946 год Е. Н. Медынский был директором Государственной библиотеки по народному образованию. В 1944 - 1948 годах — заведовал отделом НИИ Теории и истории педагогики. В 1947 – 1952 годах был членом Президиума АПН РСФСР.

В 1949-1952 годах Е. Н. Медынский работал заведующим редакцией педагогики издательства «Советская энциклопедия».

Е. Н. Медынский умер в Москве 6 марта 1957 года. Похоронен на Введенском кладбище.

Научные интересы

Основной внимание в своих ранних работах Е. Н. Медынский уделял проблеме внешкольного образования. Им была разработана система работы земств и земских учреждений по просвещению, школьному и внешкольному образованию. Е. Н. Медынский развивал и поддерживал идеи демократической направленности российского педагогического сообщества. В педагогической деятельности и научных исследованиях Е. Н. Медынского теоретические положения были тесно связаны с анализом и обобщением практики общественно-просветительской деятельности. После 1918 года Е. Н. Медынский к внешкольной работе относил политико-воспитательные и общеобразовательные мероприятия для взрослых. Им были разработаны организационно-дидактические основы советской системы внешкольного образования. Медынский выдвинул идеи создания народных домов для политического просвещения масс и превращения библиотек в центры общекультурной работы с населением. Он обосновал необходимость широкого исследования проблем воспитания и образования человека на протяжении всей его жизни.

В конце 1917 — начале 1918 года Е. Н. Медынский являлся сторонником организации народного образования на принципах самоуправления и автономии, критиковал в связи с этим политику Наркомпроса. С 1920 года он занимался разработкой научно-теоретических и методических основ курса истории педагогики с марксистских позиций, и в 1925 — 1929 годах написал первый советский учебник по истории педагогики (в трех томах), который носил название «История педагогики в связи с экономическим развитием общества», в котором высказывал идеи взаимосвязи истории педагогических процессов с социально-экономическим развитием общества и с революционной борьбой народных масс. После переработки книга вышла в 2 частях: «Всеобщая история педагогики» и «История русской педагогики до Великой Октябрьской социалистической революции» (1938), впоследствии (в 1947 году) в соавторстве было написано несколько глав нового учебника по истории педагогики, который переиздавался в 1956 – 1982 годах.

Е. Н. Медынский занимался проблемами взаимосвязи и взаимовлияния отечественной и зарубежной педагогики, историко-культурным анализом памятников педагогической мысли как важнейших источников для познания историко-педагогичских процессов. Исследовал историю российской школы и педагогики, анализировал творчество Н. И. Пирогова, К. Д. Ушинского, А. И. Герцена, П. Ф. Лесгафта, Л. Н. Толстого и других русских педагогов и просветителей. Он принимал активное участие в подготовке к изданию педагогических сочинений К. Д. Ушинского, А. С. Макаренко, С. Т. Шацкого и других педагогов.

В 1948 году совместно с Н. А. Константиновым Е. Н. Медынский издал книгу «Очерки по истории советской школы РСФСР за 30 лет», в которой в целях исследования опыта советской школы проводил анализ учебных планов, программ и учебников. Также в своих работах Е. Н. Медынский уделял внимание вузовской педагогике, а именно: методике чтения лекций, организации самостоятельной работы студентов и некоторым другим вопросам.

Библиография

• Е. Н. Медынский. Внешкольное образование. Его значение, организация и техника// M., 1918;
• Е. Н. Медынский. Методы внешкольной просветительской работы// M., 1918;
• Е. Н. Медынский. Внешкольное образование в РСФСР// M., 1923;
• Е. Н. Медынский. Энциклопедия внешкольного образования, т. 1-3// М., 1923-1925;
• Е. Н. Медынский. Методы внешкольного распространения сельско-хозяйственных знаний// М., 1924;
• Е. Н. Медынский. Классовая борьба и воспитание// М.-Л., 1931;
• Е. Н. Медынский (в соавторстве). Иоганн Генрих Песталоцци. Его жизнь, учение и влияние на русскую педагогику. M., 1942;
• Е. Н. Медынский (в соавторстве). Великий русский педагог К. Д. Ушинский. М., 1945;
• Е. Н. Медынский (в соавторстве). Педагогика// M., 1948;
• Е. Н. Медынский. А. С. Макаренко. Жизнь и педагогическое творчество. M., 1949;
• Е. Н. Медынский. Народное образование в СССР// M., 1952;
• Е. Н. Медынский (в соавторстве). Очерки по истории педагогики// М., 1952;
• Е. Н. Медынский. Просвещение в СССР// М., 1955;
• Е. Н. Медынский. Воспитание культурных навыков поведения и речи детей// М., 1958.

Литература и ссылки

• [gnpbu.ru/index.php?file=memory2010_medynskij.htm Е. Н. Медынский. К 125-летию со дня рождения]. На сайте НПНБ им. К.Д. Ушинского.
• М. В. Богуславский. Евгений Николаевич Медынский//Российская педагогическая энциклопедия в 2-х томах. / Гл. ред. В. В. Давыдов. — М.: «Большая Российская энциклопедия», т. 1, 1993, с. 557-558.
• Памяти E. H. Медынского // Сов. педагогика, 1957, №4.
• Шабаева М. Ф. Памяти выдающегося советского педагога E. H. Медынского // Сов. педагогика, 1975, № 3.
• Петров В., Проскурин В. Многогранный талант педагога. (К 100-летию Е. Н. Медынского) // Нар. образование, 1985.

Отрывок, характеризующий Медынский, Евгений Николаевич

– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.