Мемориал Паскаля

«Мемориал», или «Амулет Паскаля» — текст на узкой полосе пергамента, своеобразный конспект мистического озарения, пережитого Блезом Паскалем в ночь с 23 на 24 ноября 1654 года. Он хранил его до своей смерти в подкладке камзола. Этот документ знаменует собой поворотную веху в жизни учёного — его «второе обращение», и оценивается исследователями как «программа» последних лет жизни Паскаля.

История создания и значение

В пору своего знакомства (называемое биографами «первым обращением») с идеями янсенизма (1646) Паскаль внимательно изучал и долго размышлял над трактатом Янсения «О преобразовании внутреннего человека» (Discours de la réformation de l’homme intérieur). В нём исследовались три губительные для человека страсти: libido sentiendi (похоть чувства), libido sciendi (похоть знания), libido dominandi (похоть власти), — именно в них Янсений видел корень зла. И, если «похоть чувства» никогда не имела значения в жизни Паскаля, то страсть к познанию, исследованию преследовала его всегда. Паскаль задавался вопросом, не мешают ли его научные занятия и стремление доказать своё первенство в открытиях препятствием в том, чтобы стать истинным христианином.

«Обращение» Блеза, как со временем стало проявляться, было далеко не полным, скорее всё-таки интеллектуальным и книжным, и не затрагивало всех глубин его существа. Он искренне воспринял некоторые новые для него религиозные идеи, которые, однако, расходились с его поступками.

Потрясения, пережитые Паскалем в начале 1650-х гг. в связи со смертью отца и уходом любимой младшей сестры в монастырь, немного охладили его религиозный пыл и заставили искать утешения в светской жизни. Приблизительно в конце 1653 года он начинает испытывать сожаления, что не последовал призыву Янсения, не победил в себе страсть к познанию и любовь к славе. Его старшая сестра, Жильберта, замечает, что Паскаль испытывает неприязнь к свету и опасается, что его вспыльчивый нрав может привести к конфликтам. Паскаль делится своими душевными переживаниями с сестрой Жаклин, монахиней Пор-Рояля, которая отмечает в нём «…смирение и покорность… Ясно видно, что в нём уже действует не его природный дух…». Он оставляет занятия наукой, постоянно читает Евангелие, но его тоска и неуверенность не утихают. Кульминация наступает в конце ноября 1654 года. В ночь с 23 на 24 ноября он, по различным объяснениям исследователей, переживает потрясение, галлюцинацию, экстаз, обретает пророчество свыше. «Мемориал» раскрывает противоречия, во власти которых находился Паскаль — учёный и христианин. По оценке многих биографов, этот документ является «программой пяти-шести последних лет» учёного и объясняет всю последующую жизнь Паскаля.

«„Мемориал“ — документ исключительной биографической значимости. Стоит лишь представить себе, что он никогда не был бы обнаружен, как в жизни Паскаля неминуемо возникает некая непроницаемая область, загадочная для исследователей и его биографии, и его творчества.<…> В „Мемориале“ Паскаль восстаёт против самого себя, причём делает это с такой страстной убеждённостью, примеров которой можно не так уж много насчитать за всю историю человечества. Как бы ни были непонятны нам обстоятельства написания „Мемориала“, но, не зная этого документа, самого Паскаля понять невозможно».

Текст, отличающийся и в плане содержания, и в плане стиля от всех сочинений Паскаля, был сначала записан на бумаге, а через несколько часов переписан набело на пергаменте. Паскаль дополнил его цитатами из Священного Писания и заключительными строками о покорности Христу и духовнику.

«Мемориал» был обнаружен случайно уже после смерти Паскаля: слуга, приводивший в порядок его одежду, обнаружил документ зашитым в полу камзола вместе с черновиком.

Случившееся Паскаль скрыл от всех, даже от Жаклин, с которой был духовно близок.

С конца 1654 года Паскаль, ещё недавно в «Послании Парижской академии» объявлявший о предстоящей публикации новых математических сочинений, отстранился от научного творчества и порвал со светской жизнью, которую вёл несколько последних лет. В это время он наконец определяется с выбором духовника (им стал Антуан Сенглен) и покидает Париж, уединяясь в загородном Пор-Рояле.

Некоторые исследователи считают, что написанию «Мемориала» предшествовал так называемый «случай на мосту в Нёйи». Будто бы во время одной из поездок карета, в которой находился Паскаль с друзьями, только чудом удержалась на мосту у деревни Нёйи, когда передние лошади упали в реку. А многие добавляют, что во время этого происшествия Паскаль потерял сознание, а после страдал бессонницей и боязнью упасть в пропасть. Запись об этом происшествии в окрестностях Парижа была сделана анонимом много лет спустя после смерти Паскаля, а сам рассказ якобы восходил к сестре учёного, Жильберте Перье. Однако Жильберта в биографии брата совсем не упоминает «случай на мосту в Нёйи», нет свидетельств и других современников Паскаля. Возможно, что этот эпизод не «вполне достоверный факт биографии Паскаля».

Текст «Мемориала»

ГОД БЛАГОДАТИ 1654 
Понедельник 23 ноября день святого Климента папы и мученика и других мучеников. 
Канун святого Хризогона мученика и других. Приблизительно от десяти с половиною часов вечера до половины первого ночи. 
ОГОНЬ 
Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, 
но не Бог Философов и ученых. 
Уверенность. Уверенность. Чувство, Радость, Мир. 
Бог Иисуса Христа. 
Deum meum et Deum vestrum (Богу моему и Богу вашему). 
Твой Бог будет моим Богом. 
Забвение мира и всего, кроме Бога. 
Обрести его можно только на путях, указанных в Евангелии. 
Величие души человеческой. 
Отец праведный, мир не познал тебя, но я тебя познал. 
Радость, Радость, Радость, слезы радости. 
Я разлучился с ним. 
Dereliquerunt me fontem aquae vivae (Оставили меня источники воды живой) 
Бог мой, неужели ты покинешь меня? 
Да не разлучусь с ним вовеки. 
Это есть жизнь вечная да познают они тебя единственно истинного Бога и посланного тобою И. X. 
Иисус Христос 
Иисус Христос 
Я разлучился с ним. Я бежал от него, отрекся, распинал его. 
Да не разлучусь с ним никогда! 
Сохранить его можно только на путях, указанных в Евангелии. 
Отречение полное и сладостное.
Полная покорность Иисусу Христу и моему духовнику. 
Вечная радость за день подвига на земле.
Non obliviscar sermones tuos. Amen (Да не забуду наставлений Твоих. Аминь). [www.initeh.ru/txt/mpaskal23.shtml]

Литература

• Œuvres de Blaise Pascal. T. XII. Paris, 1925 (5e éd.). P. 3-6.
• Бутру Э. Паскаль. — Спб., 1901.
• Гарин И. Воскрешение духа. — М.: Терра, 1992. — 640 с. — ISBN 5-85255089-2.
• Тарасов Б. [www.astro-cabinet.ru/library/tapa/pascal.htm Блез Паскаль]. — М.: Молодая гвардия, 1979. — 334 с. — 100 000 экз.
• Pascal B. Das Memorial. — Glock u. Lutz, 1955. — 8 с.
• Pascal B. Mauriac F. A selection of the essence of Pascal's thought from his works. — 1940. — 141 с.
• Mesnard J. Pascal. — Paris., 1951.

Ссылки

• Rainer Zaiser. Die Epiphanie in der französischen Literatur. Gunter Narr Verlag, 1995. ISBN 9783823346166. [books.google.de/books?id=rtiomqq4KGsC&pg=PA64&lpg=PA64&dq=Memorial++%22Blaise+Pascal%22&source=bl&ots=rfi3iubsjD&sig=21GQ2FNNdzPmUTOis7SJ77hGnxs&hl=de&sa=X&oi=book_result&resnum=5&ct=result Стр. 64 и сл.]
• www.users.csbsju.edu/~eknuth/pascal.html
• www.bibleetnombres.online.fr/memorial1.htm

Отрывок, характеризующий Мемориал Паскаля

Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.