Пор-Рояль

Монастырь
Пор-Рояль Port-Royal-des-Champs
Страна	Франция
Конфессия	католицизм
Тип	женский
Дата основания	1204

Пор-Рояль-де-Шан (фр. Port-Royal-des-Champs) — французский женский цистерцианский монастырь в долине Шеврёза (современная коммуна Маньи-лез-Амо), который на протяжении XVII века служил главной цитаделью янсенизма во Франции. В 1709 году был закрыт и разрушен.

Янсенисты Пор-Рояля

Местность, где был основан в 1204 году этот монастырь, называлась Porrais, или Porrois, a потом была переименована в Port-du-Roi, или Port-Royal. В монастыре был принят цистерцианский устав св. Бернарда Клервоского; монахини проводили время в молитве и обучении детей. Скоро, однако, монастырь утратил репутацию чистоты и не играл никакой роли до XVII в. В 1609 году настоятельница монастыря, Мария-Анжелика Арно, приступила к реформе монастыря; число монахинь увеличилось, вследствие чего необходимо было увеличить и помещение. Екатерина Марион, мать настоятельницы, купила громадное здание в Париже и принесла его в дар обители (1625).

Новая обитель называлась Пор-Рояль парижский, в отличие от Port-Royal des Champs. Пор-Рояль быстро привлёк к себе внимание лучшего общества, благодаря уму, благочестию и личным связям Анжелики Арно. Среди покровительниц монастыря находились маркиза де Сабле, маркиза д'Омон, мадам де Севинье, Ле Мэтр, Поанкарре, Шампиньи и др. В 1627 году монастырь перешёл в ведение парижского архиепископа и подпал под влияние Дювержье де Горанна, аббата Сен-Сиранского монастыря, друга и последователя голландского богослова Янсения (англ. Cornelius Jansen).

В то же время и старый Пор-Рояль возродился, став центром оппозиции против упадка нравственного чувства и, в особенности, против тлетворного учения иезуитов. Здесь была метрополия янсенизма; все талантливые его представители образовали с 1636 года прочный кружок, во главе которого стояли братья Арно, известный оратор Леметр де Саси и оба его брата, историк Тиллемон, знаменитый Блез Паскаль и другие. Аббат Сен-Сиранский построил близ Пор-Рояля дом, где поселились его ученики, и выработал программу преподавания, которое велось в их школе. Строгих монашеских обетов от дам, поступавших в Пор-Рояль, и от мужчин, поселившихся в соседнем доме, вообще не требовалось.

Ведя нравственную, набожную жизнь, они занимались физическим трудом, возделывали землю, преподавали в школе и полемизировали с иезуитами. Их учебники были лучшие в то время. Из кружка «Пор-Рояльских отцов» вышло несколько замечательных произведений. Расин написал «Историю Пор-Рояля». Паскаль, после того, как его сестра поступила в Пор-Рояльский монастырь, и сам поселился в Пор-Рояле. Здесь были написаны его «Entretien avec M. Sacy», «Entretien sur Epictète et Montaigne» и знаменитые «Lettres Provinciales». В 1647 г. часть кружка перешла в старый Пор-Рояль, за недостатком места в новом.

Желающих поступить в общину было множество: здесь находили себе приют все гонимые. Особенно прославился Пор-Рояль в ожесточённом споре, который возник между иезуитами и янсенистами. 1 июня 1653 г. папа Иннокентий X обнародовал буллу, в которой объявлялись проклятыми и еретическими пять мест из книги Янсения, колебавших авторитет папы. Пор-Рояльские отцы, в ответ на буллу, утверждали, что тех положений, на основании которых осуждалась книга Янсения, в ней вовсе нет. Александр VII, новый папа, подтвердил осуждения книги. Тогда Пор-Рояль заявил, что папа непогрешим только в вопросах догматических.

На сторону Пор-Рояля стали четыре епископа. Ввиду упорства янсенистов, архиепископ парижский потребовал, от имени правительства, чтобы все духовные лица и преподаватели подписали акт, называющий осуждение Янсения справедливым. Отцы Пор-Рояля и монахини отказались сделать это. Антуан Арно написал своё «Письмо к знатному лицу», где мотивировал невозможность признать книгу Янсения еретической. Общество было на стороне Пор-Рояля. Так как монахини Пор-Рояля оставались непреклонными, то парижский архиепископ отлучил их от причащения, но это нисколько не повлияло на их твердость. Климент IX, по просьбе влиятельных дам и епископов, заменил прежнюю формулу акта новой, где только осуждались пять положений, без указаний на книгу Янсения; после этого в церкви водворился мир (1668).

Некоторые учёные Пор-Рояля приняли сторону папы во время ссоры Людовика XIV с Иннокентием XI. Иезуиты воспользовались этим, чтобы вновь возбудить неприязнь короля к янсенизму. В 1705 г., по настоянию короля, папа обнародовал буллу In Vineam Domini, снова осуждавшую положения Янсения. Монахини Пор-Рояля и на этот раз отказались подписать формулу согласия с буллой. Архиепископ парижский издал 11 июля 1709 г. обвинительный декрет против Пор-Рояля, и 29 октября того же года монастырь Р. R. des champs по приказанию короля был закрыт. Полиция разогнала настоятельницу и других монахинь, сам монастырь был варварски разрушен: сломаны были даже надгробные памятники. От Пор-Рояля осталась только груда камней. Парижский Пор-Рояль существовал до 1790 г. Во время революции он был превращен в тюрьму под названием «Port-Libre», в 1795 г. — в госпиталь, а в 1814 г. — в родовспомогательный дом.

Источник

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Пор-Рояль

Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.