Молодяков, Василий Элинархович

Василий Элинархович Молодяков
Дата рождения:	3 июня 1968(1968-06-03) (55 лет)
Место рождения:	Москва
Страна:	СССР, Россия
Научная сфера:	геополитика, история международных отношений, японоведение, история русской литературы
Место работы:	Университет Такусёку (Токио)
Учёная степень:	доктор политических наук, кандидат исторических наук, доктор философии (PhD)
Альма-матер:	ИСАА МГУ
Научный руководитель:	Т. П. Григорьева
Известен как:	ведущий специалист в области геополитики и истории российско-японских отношений, биограф Валерия Брюсова
Награды и премии:	Премия «Имидж-директория» 2008 г., Большая Азиатско-Тихоокеанская премия Общества изучения Азии за 2009 г.

Василий Элинархович Молодяков (род. 3 июня 1968 года в Москве) — российский историк, политолог и коллекционер.

Биография

Сын известного историка-японоведа, профессора Эльгены Васильевны Молодяковой. В 1985 году поступил в ИСАА. В 1986—1988 годах служил в армии. В 1988—1991 годах учился на 2-4 курсах. В 1991—1992 годах был на стажировке в Японии. В 1992—1993 годах учился на 5 курсе. После окончания историко-филологического факультета Института стран Азии и Африки (ИСАА) при МГУ по специальности «история Японии» поступил в аспирантуру при нём по специальности «политология».

С 1995 года живёт и работает в Токио. Докторант отделения международных отношений Токийского университета (1996—2000 годы). Приглашенный сотрудник Института общественных наук при Токийском университете (2000—2001 годы). Представитель ежегодника «Япония» (Ассоциации японоведов России) в Японии (с 2001 года). Старший научный сотрудник (2003—2008), приглашенный профессор (2008—2012), профессор (с 2012 года) Института японской культуры Университета Такусёку (Токио). Ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН (с 2010 года). Специальный приглашенный исследователь университета Хосэй (2008—2013).

Научная деятельность

Кандидат исторических наук; диссертация «Образ Японии в Европе и России второй половины XIX — начала ХХ века» (1996; ИСАА при МГУ). Доктор философии (Ph. D.); диссертация «Сиратори Тосио и внешняя политика Японии, 1930—1941» (Токийский университет; 2002). Доктор политических наук; диссертация «Консервативная революция в Японии: политика и идеология» (2004; философский факультет МГУ).

Василий Молодяков относит себя к «ревизионистской» школе историографии, определяемой такими именами, как Гарри Элмер Барнес, Джон Толанд и отчасти Дэвид Ирвинг. Его научная деятельность пролегает в нескольких взаимосвязанных сферах.

Первые работы Молодякова были посвящены «образу Японии» в Европе и России второй половины XIX и начала ХХ веков, в том числе в творчестве французских импрессионистов, британских прерафаэлитов и русских символистов. Параллельно с этим он изучал причины и характер «реставрации Мэйдзи» как ключевого события новой истории Японии, предложив её оригинальную трактовку в качестве консервативной революции. Эта концепция получила признание в российских научных кругах) и была включена в программы ряда учебных заведений.

Используя с начала 1990-х годов научный инструментарий геополитики, Молодяков сформулировал и обосновал концепцию возможности «континентального блока» Германии, СССР и Японии (с Италией в качестве младшего партнера) в 1939—1941 гг. в ряде работ, включая три книги, которые были высоко оценены такими историками, как Марк Раев, Сергей Семанов, Владимир Невежин и Борис Соколов. Продолжением этих исследований стали написанные им фундаментальные биографии японского дипломата Тосио Сиратори и Иоахима фон Риббентропа, а также статьи о Фумимаро Коноэ, Коки Хирота, Ёнаи Мицумаса, Рихарде Зорге как геополитике и др. Молодяков также является соавтором обобщающих работ по истории Японии ХХ века, истории внешней политики Японии, истории отношений СССР со странами Востока в 1920—1940-е годы. Молодяков является последовательным критиком Токийского процесса, за что подвергался критике со стороны других историков.

В 2000—2010-е годы Молодяков выпустил девять книг (в том числе две на японском языке), посвященных истории российско-японских отношений конца XIX и первой половины ХХ веков, которые он рассматривает через призму сотрудничества двух держав, а не их вражды. Он акцентирует внимание на умении сторон находить компромисс и урегулировать возникающие конфликты при обоюдном наличии воли к сотрудничеству, уделяя особое внимание деятельности Таро Кацура, Симпэй Гото, Николая Японского, Адольфа Иоффе, Льва Карахана. «Золотым веком» русско-японских отношений он считает период между Портсмутским мирным договором и русской революцией. Работы Молодякова основаны на солидной документальной базе, включая материалы из российских и японских архивов, впервые опубликованные или введенные им в научный оборот. Его книга «Гото Симпэй и русско-японские отношения» была переведена на японский язык и отмечена рецензиями в газетах «Асахи» (02.08.2009), «Майнити» (04.10.2009 и 17.11.2009) и «Нихон то Юрасия» (15.10.2009), а также была удостоена Большой Азиатско-Тихоокеанской премии за 2009 год. Результаты своих разысканий Молодяков популяризирует в видеолекциях.

Акцентируя внимание на положительном историческом опыте отношений России с другими странами, Молодяков также опубликовал рассчитанные на широкого читателя книги о «золотом веке» отношений России с Германией, Францией и Италией (все в издательстве «Просвещение»). Молодяков — автор популярных книг о происхождении мировых войн «Первая мировая: война, которой могло не быть» и «Вторая мировая: война которой не могло не быть».

Молодяков подготовил первые русские издания сочинений американского писателя Джорджа Сильвестра Вирека и опубликовал его биографию, а также ряд статей и видеолекций о нём.

Важной сферой научной деятельности Молодякова также является история русской литературы Серебряного века, прежде всего жизнь и творчество Валерия Брюсова. Обобщением его многолетних разысканий стали сборник статей «Загадки Серебряного века» и первая биография Валерия Брюсова. Молодяков впервые опубликовал ряд текстов Брюсова, составил и подготовил к печати сборники его автобиографической и мемуарной прозы и политических комментариев. В своих работах Молодяков часто использует собственное собрание книг и документов, которому посвятил книги «Неизвестные поэты» и «Bibliophilica», написанные, по словам автора, с ориентацией на библиофильскую прозу Владимира Лидина.

Статьи и рецензии Молодякова и подготовленные им архивные публикации печатались в России, Казахстане, Армении, Японии, США, Нидерландах. Он также является автором статей в «Большой российской энциклопедии», энциклопедии «Япония от А до Я», энциклопедии синто «Боги, святилища, обряды Японии», «Энциклопедии Сахалинской области» (интернет-версия), биобиблиографическом словаре «Русские писатели. 1800—1917» . Автор книги стихов «Бумажный парус» (2004). В периодике стихи публиковал исключительно за границей — в США и в Казахстане. Был членом редколлегии поэтического альманаха «Встречи», издававшегося в Филадельфии.

Публикации

Автор более 600 публикаций, включая книги:

1. Неизвестные поэты. Рассказы библиофила. Кн. 1-2. СПб.: СПб. клуб любителей миниатюрной книги. 1995—1996.
2. Образ Японии в Европе и России второй половины XIX — начала XX веков. М.: Институт востоковедения РАН, 1996. ISBN 5-89282-016-5
3. Подсудимые и победители. Заметки и размышления историка о Токийском процессе. Токио: издание автора, 1996.
4. «Мой сон, и новый, и всегдашний…». Эзотерические искания Валерия Брюсова. Токио: издание автора, 1996.
5. Консервативная революция в Японии: идеология и политика. М.: Восточная литература, 1999. ISBN 5-02-018060-2
6. Валерий Брюсов. Мировое состязание. Политические комментарии. 1902—1924. Составление, вступительная статья, подготовка текста и комментарии. М.: АИРО-ХХ, 2003. Серия «Первая публикация». ISBN 5-88735-117-9
7. Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио. М.: Вече, 2004. ISBN 5-94538-445-3
8. Россия и Япония: поверх барьеров. Неизвестные и забытые страницы российско-японских отношений (1899—1929). М.: Астрель, 2005. ISBN 5-17-027666-4 ISBN 5-271-09455-3
9. Россия и Япония: меч на весах. Неизвестные и забытые страницы российско-японских отношений (1929—1948). М.: Астрель, 2005. ISBN 5-17-031706-9 ISBN 5-271-11888-6
10. Кацура Таро, Гото Симпэй и Россия. Сборник документов. 1907—1929. Составление, вступительная статья, подготовка текста и примечания. М.: АИРО-XXI — Дмитрий Буланин, 2005. Серия «Первая публикация». ISBN 5-91022-016-0 ISBN 5-86007-499-9
11. Эпоха борьбы. Сиратори Тосио (1887—1949): дипломат, политик, мыслитель. М.: АИРО-XXI — Дмитрий Буланин, 2006. Серия «АИРО-Монография». ISBN 5-91022-014-4 ISBN 5-86007-501-4
12. Россия и Япония: рельсы гудят. Железнодорожный узел российско-японских отношений (1891—1945). М.: Астрель, 2006. ISBN 5-17-038977-9 ISBN 5-271-14147-0
13. Гото Симпэй и русско-японские отношения. М.: АИРО-XXI — Дмитрий Буланин, 2006. Серия «АИРО-Монография». ISBN 5-91022-038-1 ISBN 5-86007-539-1 Перевод на японский язык: Токио: Фудзивара сётэн, 2009. ISBN 978-4-89434-684-0
14. История Японии. XX век. М.: Институт востоковедения РАН, 2007 (соавт. Э. В. Молодякова, С. Б. Маркарьян). ISBN 978-5-93675-157-8
15. Россия и Япония: имиджевые войны. М.: Астрель, 2007 (соавт. А. Е. Куланов).
16. Риббентроп. Упрямый советник фюрера. М.: АСТ-Пресскнига, 2008. ISBN 978-5-462-00779-8
17. Bibliophilica. M.: издание Льва Шпринца, 2008.
18. Тосио Сиратори. Новое пробуждение Японии. Политические комментарии. 1933—1945. Составление, перевод, вступительная статья и комментарии. М.: АИРО-XXI, 2008. Серия «Первая публикация». ISBN 978-5-91022-078-6
19. Россия и Япония: золотой век (1905—1916). М.: Просвещение, 2008. Серия «На грани мира». ISBN 978-5-09-018968-2
20. Россия и Германия: дух Рапалло (1919—1932). М., 2009. Серия «На грани мира». ISBN 978-5-09-019144-9
21. Загадки Серебряного века. М.: АСТ-Пресскнига, 2009. ISBN 978-5-462-00928-0
22. Россия и Франция: entente cordiale (1889—1900). M., 2010. Серия «На грани мира». ISBN 978-5-09-016601-0
23. Россия и Италия: секреты дружбы (1920—1934). М., 2010. Серия «На грани мира». ISBN 978-5-09-018291-1
24. Валерий Брюсов. Биография. СПб.: Vita Nova, 2010. ISBN 978-5-93898-309-0
25. Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж. М.: Моногатари, 2011. ISBN 978-5-91840-006-7
26. Россия «японизма». Неизвестные страницы истории русско-японских культурных связей. (На японском языке). Токио: Фудзивара сётэн, 2011. ISBN 978-4-89434-809-7
27. Первая мировая: война, которой могло не быть. М.: Просвещение, 2012. Серия «Грабли истории». ISBN 978-5-09-018574-5
28. Вторая мировая: война, которой не могло не быть. М.: Просвещение, 2012. Серия «Грабли истории». ISBN 978-5-09-020327-2
29. Россия и Япония в поисках согласия (1905—1945). Геополитика. Дипломатия. Люди и идеи. М.: АИРО-XXI, 2012. Серия «АИРО-Монография». ISBN 978-5-91022-178-3
30. Джордж Сильвестр Вирек: больше чем одна жизнь (1884—1962). М.: Кругъ, 2015. ISBN 978-5-7396-0344-9
31. Георгий Шенгели. Биография. — М. : Водолей, 2016. — 616 с. — ISBN 978-5-91763-324-4.</span>

Дополнительная информация

• Член ряда научных обществ России и Японии.
• Член-учредитель НП «Национальный союз библиофилов» (Россия. 2010). Член Организации российских библиофилов (ОРБ).
• Лауреат Большой Тихоокеанской премии газеты «Майнити» (за монографию «Гото Симпэй и русско-японские отношения», вышедшую в 2009 году в Японии).

Литература

• Шулатов Я. А. Российские японоведы в Японии // [book.ivran.ru/f/pravilnyj-variant.pdf Современное российское японоведение: оглядываясь на путь длиною в четверть века] : [[web.archive.org/web/20160811115643/book.ivran.ru/f/pravilnyj-variant.pdf арх.] 11 августа 2016] / Под редакцией проф. Д. В. Стрельцова. — М. : АИРО-XXI, 2015. — С. 171—187. — 448 с. — ISBN 978-5-91022-253-3.</span>

Отрывок, характеризующий Молодяков, Василий Элинархович

И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.