Мурманская биологическая станция

История станции

История Мурманской биологической станции Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей, ведёт свою историю с 1899 года, когда было принято решение о переносе Соловецкой биологической станции в порт Александровск (ныне город Полярный) Екатерининской гавани Кольского залива. Решение было вызвано тем, что новый настоятель Соловецкого монастыря Иоанникий подал в 1898 году в Московскую синодальную контору докладную записку о недопустимости существования биологической станции в стенах монастыря.

Организация станции на новом месте происходила при деятельном участии А. К. Линко, Д. Д. Педашенко и К. М. Дерюгина. Первоначально станция была размещена в новом, даже ещё не вполне законченном здании будущей городской школы, на горе, в довольно значительном отдалении от моря. Линко, лаборант станции в 1899—1902 годы, фактически был её заведующим и единственным постоянным научным сотрудником, занимался и административно-хозяйственными вопросами, и писал ежегодные отчёты о работе станции, собирал и обрабатывал научные данные. Содествовал постройке новой станции архангельский губернатор А. П. Энгельгардт.

Только весной 1902 года был составлен Устав и послан на утверждение в Министерство Народного Просвещения. К этому времени на 8 мест, которые предполагалось предоставить на станции претендовало уже 10 человек, среди которых был и известный австрийский зоолог, профессор Грацского Университета Людвиг фон Графф.

В 1903—1904 годах фактическим руководителем Мурманской станции (на должности лаборанта) стал К. М. Дерюгин. Большинство работ, позволивших за два сезона почти полностью оборудовать станцию, были организованы лично Дерюгиным и проводились при его непосредственном участии и наблюдении. За два летних сезона при участии сотрудников университета Д. И. Дейнеки и С. М. Розанова, действительного члена общества естествоиспытателей Д. К. Глазунова и трёх студентов — Н. А. Бирули, С. Н. Савельева и В. А. Догеля были: оборудован главный дом; построены новый дом для служащих, сарай-док, машинный домик и водонапорная башня; устроены водопровод для пресной и морской воды, аквариумы с проточной морской водой; осуществлена постройка полупалубного бота «Орка» («Orca» (англ.)), были начаты планомерные работы по обследованию Кольского залива.

Официальная церемония открытия Мурманской биологической станции ИСПбОЕ состоялась 29 июня 1904 года. Первым директором её был назначен С. В. Аверинцев. 2 мая 1908 года его сменил Г. А. Клюге. После назначения на должность директора Клюге, в 1909 году, был командирован за границу для изучения постановки дела на северных биологических станциях: он изучал деятельность Кристинебергской станции (Швеция), Бергенской и Трондгеймской станции (Норвегия).

В 1908 году число приехавших работать на станцию достигло уже 19 человек. В этом же году прибыла под руководством К. М. Дерюгина из Петербурга, построенная по проекту А. П. Фан-дер-Флита, шхуна станции «А. Ковалевский».

В 1915—1918 годы здания станции были заняты военными, а до 1920 года местность оккупировали английские войска. Поэтому, в это период научная деятельность на станции не велась. При возобновлении работы станции на ней кроме директора Г. А. Клюге в числе постоянных сотрудников находились: зоологи Б. Н. Шванвич, Н. А. Ливанов, М. Е. Макушек и И. Г. 3акс; химик В. А. Смирнов; препаратор Н. Н. Спасский; лаборант Л. Я. Чаянова.

В 1921 году были возобновлены регулярные рейсы в Баренцево море к 75° с. ш. по Международной программе исследования Северных морей, начаты ежемесячные рейсы по Кольскому заливу. В 1922 году установлено электрическое освещение. В 1923 году вновь заработал морской водопровод. По предложению академика И. П. Павлова здесь было открыто физиологическое отделение под руководством Е. М. Крепса. В 1928 году был приобретено в Норвегии и переоборудовано под исследовательские цели новое судно, названное «Николай Книпович».

В 1925 году декретом Совнаркома станция была объявлена самостоятельным научным учреждением на правах научно-исследовательского института, однако в 1929 году станция стала отделением Государственного океанографического института (ГОИН).

Работавшая на Мурманской станции в 1928—1933 годах Нина Абрамовна Вержбинская отмечала:

А станция была чудесная! Меня станция поразила тем, что там не было ни элемента бахвальства. Ни элемента, ни капли! Наоборот, было уважение к науке, огромное уважение к науке. И нам, молодёжи, это внушали, что это огромная работа, и нужнейшая работа, и труднейшая работа

—

5 марта 1933 года в газете «Ленинградская правда» появилась статья К. Аренина «Осиное гнездо»: «…Чуждая нашему строю, нашим задачам плеяда „бывших“, явных врагов Советской власти, паразитов и тунеядцев… окопалась на скалистом мысе в Полярном, пожирая народные деньги и проводя „высоконаучную“ работу». Вскоре после выхода статьи были арестованы и увезены в Ленинград все руководящие сотрудники станции. Через месяц их освободили, и большинство из них вернулось на станцию. Однако 8 августа 1933 года арестовали уже не только старших сотрудников, но и многих членов экипажей судов, и служащих станции; им инкриминировалась организация вредительской группы, сорвавшей выполнение плана промысла трески Рыбтрестом. Одиннадцать человек были заключены в концлагерь или отправлены в ссылку, ещё одиннадцать получили сроки условно.

Среди работавших на Мурманской биологической станции учёных — будущие академики зоолог А. В. Иванов, геохимик А. П. Виноградов, геофизик и океанолог В. В. Шулейкин, гидробиолог Л. А. Зенкевич, члены-корреспонденты Академии наук биохимик, физиолог и микробиолог В. С. Буткевич, протозоолог и паразитолог Ю. И. Полянский, океанолог и полярный исследователь Н. Н. Зубов, зоолог и художник-анималист Н. Н. Кондаков, морфолог-эволюционист Д. М. Федотов, гидробиологи П. В. Ушаков, Е. Ф. Гурьянова и многие другие учёные.

Литература

• Фокин С. И., Смирнов А. В., Лайус Ю. А. Морские биологические станции на Русском Севере (1881—1938). — М.: КМК, 2006. — 130 с.
• Фокин С. И. [www.wsbs-msu.ru/res/DOC198/neizvestnii_derugin_2010.pdf Неизвестный Константин Михайлович Дерюгин] // Историко-биологические исследования. — 2010. — Т. 2. — С. 43—66.
• Клюге Г. А. [www.littorina.narod.ru/Aleksandrovsk/pervoist/07.015/07.015.html Исторический очерк развития Мурманской биологической станции]. — Л., 1925.

Ссылки

• Горяшко А. [www.littorina.narod.ru/Aleksandrovsk/statia.html Биостанция уходит на север…]. Проверено 13 июля 2012.

Отрывок, характеризующий Мурманская биологическая станция

– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.