Национальные мастерские

Национальные мастерские (фр. les ateliers nationaux) — мастерские для безработных пролетариев во Франции; впервые были устроены в Париже и других городах в 1789 г., но не получили распространения и скоро, вследствие их дороговизны, были уничтожены. Гораздо бо́льшую роль национальные мастерские сыграли в марте-июне 1848 г., после февральской революции.

История

25 февраля 1848 г. временное правительство, под давлением Луи Блана, декретировало «право на труд». На следующий день оно новым декретом постановило открыть национальные мастерские, которые должны были служить практическим осуществлением предыдущего декрета. Но эти национальные мастерские не имели, по своему плану и задачам, ничего общего с «социальными мастерскими», за которые ратовал Л. Блан; более того — они были учреждены с целью подорвать авторитет Л. Блана и доказать неосуществимость социалистических мечтаний.

Организация их была возложена на министра общественных работ Мари, решительного врага социализма; директором их был назначен сперва (в начале марта) инженер Эм. Тома, а 26 мая, когда он был выслан в Бордо — инженер Лоланн.

В эти мастерские направлялись из мэрий все рабочие, не находившие себе занятий; получали они сперва по 1 1/2, потом (с 15 марта) по 1 франку в день. Правительство должно было доставлять им работу, но вместо того, чтобы создать для них производительные занятия, оно заставляло рабочих предпринимать бесцельное копание земли или вовсе оставаться без дела; только для небольшого числа сапожников, каретников и портных были устроены специальные мастерские.

Рабочие были сгруппированы в батальоны и полки, сами выбирали себе начальников и управлялись на военный лад. Таким образом в Париже, а вскоре и в некоторых провинциальных городах были созданы, по выражению Виктора Гюго, преторианские когорты, являвшиеся орудием в руках правительства. Действительно, во время манифестаций 17 марта и 16 апреля рабочие национальных мастерских были на стороне правительства.

В июне 1848 г. отношение официальных сфер к национальным мастерским резко изменилось. 22 июня было постановлено их закрытие. Рабочим было предоставлено или записываться в армию, или быть высланными в разные департаменты. 115 000 человек ставились, таким образом, в безвыходное положение. Возникавшая отсюда опасность была очевидна, но правительство не соглашалось ни на отсрочку, ни на постепенность в исполнении декрета. 23 июня вспыхнуло восстание, положившее конец существованию национальных мастерских. Расходы на их содержание за все время составили 14 млн. франков.

Литература

• L. Stein, «Der Socialismus Frankreich’s» (2 изд., Лейпциг, 1847);
• E. Thomas, «Histoire des Ateliers N.» (Париж, 1848).

Ссылки

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
• Национальные мастерские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Национальные мастерские

– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.