Мари
| Древний город
Мари
|
Ма́ри — город-государство, существовавшее на берегу Евфрата в Северной Сирии в III—II тыс. до н. э. Самый западный из городов Шумера. Руины — городище Телль-Харири около современного города Абу-Кемаль — были впервые исследованы командой археологов из Лувра в 1933 году. Практически нетронутый царский архив Мари был перевезён в музеи Дамаска и Алеппо. Многие артефакты из Мари также экспонируются в Лувре.
Содержание
История
Ном Мари лежал в долине среднего течения Евфрата, вне пределов Нижней Месопотамии. Хотя пахотной земли здесь было не много, зато город господствовал над торговыми путями к хвойным лесам Сирии, к медным и серебряным рудникам Малой Азии, к плодородным долинам в верховьях реки Хабур и на сирийской реке Оронт, к местам добычи обсидиана на нагорье к северу от истоков Тигра. Возможно, Мари и возник несколькими поколениями раньше, как выдвинутая вперед торговая фактория, однако ко времени 3 этапа Раннединастического периода это было самостоятельное государство. Несмотря на тесные культурные связи Мари с югом Двуречья, шумерская прослойка среди его населения если и была, то небольшая. Жители города в основном говорили по-семитски, причем разговорным языком, видимо, был один из западносемитских диалектов, хотя для письма использовался восточносемитский аккадский язык. Общинными богами Мари были Даган и, возможно, Иштар. 
К началу 3 этапа Раннединастического периода относится набег, предпринятый из Мари на южные районы Двуречья. Составитель «Шумерского царского списка», знал о династии Мари из какого-то самостоятельного источника, который он, однако не успел правильно связать с другими своими сведениями и поэтому поместил в списке эту династию не на месте, а много позднее по порядку, чем следовало. В действительности один из царей, а именно царь, возглавляющий династию Мари в «Шумерском царском списке» и установивший свою гегемонию в южном Двуречье, имя которого точно прочесть не представляется возможным (предположительно оно читается как Илишир) был, как видно, современником последних царей из династии Гильгамеша. «Шумерский царский список» называет в составе той же династии Мари ещё несколько царей, но исходя из хронологических соображений ясно, что все они в действительности свою гегемонию на юге Месопотамии уже не осуществляли.
Правители Мари
I династия Мари
6 царей — 136
завоевание Аккада (XXIV—XXIII вв. до н. э.)
завоевание III династии Ура (XXII—XXI вв. до н. э.)
В конце XXI в. до н. э. Мари восстановило независимость.
II династия Мари (ок. 1880—1759 до н. э.)
- Ишме-Даган
- Иштуп-илум
- Иди-илум
- Тура-Даган
- Пузур-Иштар
- Милага (… — 1837)
- Яггид-Лим, 21 год (1836—1816)
- Яхдун-Лим, 17 лет (1815—1799)
- Суму-Адад, 2 года (1798—1797)
- Ясмах-Адад, сын Шамши-Адада I, 19 лет (1796—1778)
- Зимри-Лим, сын Йахдун-Лима, 19 лет (1777—1759)
В 1758 до н. э. Мари было захвачено вавилонским царём Хаммурапи. В дальнейшем самостоятельной роли не играло.
Напишите отзыв о статье "Мари"
Ссылки
- [www.gerginakkum.ru/bibliography/gribov/gribov2002_3.htm Переписка из царского архива Мари.] — на «ГЕРГИНАККУМЕ»
Отрывок, характеризующий Мари
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
