Ассириология

Ассириоло́гия — комплексная гуманитарная дисциплина, изучающая языки, письменности, культуры и историю Ассирии, Вавилонии и Месопотамии; в широком смысле — совокупность наук, связанных с цивилизациями, пользовавшимися клинописью, восходящей к древнейшей шумерской пиктографии (исключая угаритскую и древнеперсидскую, так как, по-видимому, они генетически прямо не связаны с вавилоно-ассирийской клинописью).

Особенность лингвистической ассириологии состоит в том, что она занимается рядом языков, большинство из которых не родственны между собой; в её сферу входят аккадский язык, урартский язык, хурритский язык, хаттский язык, хеттский язык, лувийский язык, палайский язык, шумерский язык, эблаитский язык и эламский язык.

История

Первые находки, связанные с возникновением ассириологии, были сделаны в Персии. Ещё в XVII веке европейцы, путешествовавшие по Персии, обращали внимание на развалины Персеполя — столицы персидской династии Ахеменидов. Первые зарисовки клинописи выполнил итальянский купец Пьетро делла Валле (1621).

Первые попытки дешифровки клинописных текстов были сделаны в последней четверти XVIII века датчанами К. Нибуром и Ф. Мюнтером, а также немецким учёным О. Тихсеном.

Ассириология получила научную основу только в середине XIX века благодаря археологическим исследованиям, проведенным О. Г. Лэйардом (Англия) и П. Э. Ботта (Франция), а также обнаружению Г. Роулинсоном (Англия) в Иране трёхъязычной (древнеперсидско-эламско-вавилонской) Бехистунской наскальной клинописной надписи персидского царя Дария I (около 521 года до н. э.). Лейард и Ботт обнаружили на городищах Куюнджик, Нимруд и Хорсабад в Ираке большое количество ассирийских письменных и художественных памятников IX—VII вв. до н. э. Поскольку такие находки в городах древней Ассирии были сделаны раньше, то письменность и передаваемый её посредством язык стали называть «ассирийскими». Анализ известных исторических фактов и ассиро-вавилонских собственных имён привёл учёных к выводу, что ассирийский язык принадлежит к семитской семье. К 1836 году благодаря усилиям Г. Гротефенда, Г. Раулинсона, Э. Бюрнуфа и Х. Лассена была дешифрована простейшая, древнеперсидская, система клинописи. Дешифровке эламских надписей способствовали работы Э. Норриса (1851—52).

Годом рождения ассириологии считается 1857 год, когда британское Королевское азиатское общество разослало четырём исследователям (французскому учёному Ж. Опперту, английским учёным Г. Роулинсону и У. Г. Ф. Тальботу, ирландскому учёному Э. Хинксу) копии ранее неизвестной клинописной надписи ассирийского царя Тиглатпаласара^{[какого?]} на аккадском языке и сделанные ими переводы совпали во всех ключевых моментах. Нередко основание ассириологии ошибочно приписывают немецкому филологу Г. Ф. Гротефенду, который в 1802 году произвёл частичную дешифровку древнеперсидского текста начальных строк двух частей трилингвы Дария I и его сына Ксеркса (верно определив 9 знаков). Однако работа Гротефенда почти не была замечена, и древнеперсидская клинопись была, в основном, независимо от Гротефенда, успешно дешифрована в 20—30-х годах XIX века за счёт усилий Р. Раска (Дания), Э. Бюрнуфа (Франция), К. Лассена (Германия) и Г. Роулинсона (Англия); дешифровка же вавилоно-ассирийской клинописи удалась благодаря исследованиям, начатым в 40-х годах XIX века П. Э. Ботта и другими учёными во Франции и развитым Э. Хинксом, а также Г. Роулинсоном и иными британскими ассириологами. Дальнейшие успехи ассириологии в XIX в. (тогда ещё вызывавшие споры) связаны с именами Дж. Смита (Англия), Ф. Ленормана и Ж. Менана (Франция), А. Г. Сейса (Англия), П. Хаупта (США), Т. Пинчеса (Англия) и Э. Шрадера (Германия).

Ещё Э. Хинкс обнаружил, что вавилоно-ассирийской клинописью записывались тексты на двух различных языках, из которых один (собственно вавилоно-ассирийский — в современной терминологии аккадский) принадлежал к семитской семье, а другой (ранее ошибочно называвшийся аккадским — в современной терминологии шумерский) являлся языком неизвестного происхождения. На научную основу изучение аккадского (вавилоно-ассирийского) языка было поставлено немецким учёным Ф. Деличем (грамматика издана в 1889 году, словарь в 1896 году). Первые работы по изучению шумерского языка принадлежали П. Хаупту (США) и Ж. Опперту (Франция), однако на протяжении длительного времени само существование такого языка подвергалось сомнению. Ж. Галеви (Франция) и другие учёные утверждали, что шумерские тексты — лишь особая тайнопись жрецов на том же вавилоно-ассирийском языке. Находка значительного количества подлинных шумерских надписей и хозяйств, документов 3-го тысячелетия до н. э. Э. де Сарзеком (Франция) на городище Телло (древний Лагаш) и прочтение их в 1884—1905 годах французскими исследователями А. Амьо и ассириологом-универсалом Ф. Тюро-Данженом положили начало шумерологии в качестве отдельной отрасли ассириологии; было доказано шумерское происхождение вавилоно-ассирийской клинописи и всей культуры Вавилонии. Первая строго научная грамматика шумерского языка была опубликована А. Пёбелем (Германия) в 1923 году. Дальнейшие успехи ассириологии в её узком смысле связаны в основном с работами немецких учёных Г. Циммерна, Б. Мейснера, А. Унгнада, Б. Ландсбергера, В. фон Зодена, шумерологии — с именами немецких учёных А. Деймеля (сводный словарь шумерских идеограмм, используемых в клинописи), А. Фалькенштейна, датского учёного Т. Якобсена, американского учёного С. Н. Крамера и других.

Обнаружение в течение XIX—1-й половины XX вв. урартских надписей на Армянском нагорье и в Закавказье, эламских надписей и документов на юго-западе Ирана, клинописного дипломатического архива фараонов (Амарнского архива) и многоязычного Богазкёйского архива Хеттского царства включили в число языков, изучаемых ассириологией, следующие:

• урартский (к числу крупнейших урартологов принадлежат А. Г. Сейс (Англия), И. Фридрих (Германия), А. Гётце (Германия, США), И. И. Мещанинов, Г. А. Меликишвили (СССР, впоследствии Грузия), Ф. В. Кёниг (Австрия)),
• хеттский (Б. Грозный (Австрия, Чехословакия), Э. Форрер (Швейцария), Ф. Зоммер (Германия), Э. Стёртевант (США), А. Гётце (Германия, США), Х. Эелольф, И. Фридрих, А. Камменхубер (Германия) и другие),
• хурритский Э. А. Спайзер (США) и другие),
• лувийский (Э. Ларош (Франция) и другие),
• палайский, хаттский и эламский.

В XIX веке ассириология была лишь вспомогательной отраслью библеистики, науки, изучавшей Библию, но к началу XX века она стала самостоятельной, быстро развивающейся областью науки. Ассириологические научные школы начали складываться с XIX века в Германии, Англии и Франции; позже появились школы также в США, Японии, Италии, Чехословакии. Основные зарубежные центры ассириологии — Берлин, Будапешт, Лондон, Мюнхен, Париж, Прага, Рим, Филадельфия, Чикаго. Важнейшие хранилища клинописных памятников за рубежом: Лувр, Британский музей, Берлинский, Стамбульский, Багдадский, Пенсильванский и ряд других музеев в Италии, США и Германии.

Важной вехой в становлении ассириологии являются работы французского археолога и мистика Шарля Фоссе с его трудами:

• Ассирийская магия (La Magie assyrienne, 1902)
• Руководство по ассириологии (Manuel d’Assyriologie, 1904)
• Иерусалимской Магии Ритуалы (Jérusalem Magie Rituels, 1910)

С XX века ассириология становится одной из самых важных дисциплин в востоковедении, в комплексе изучающей языки, культуру и историю древнего Ближнего Востока.

См. также

• Список русскоязычных ассириологов

Отрывок, характеризующий Ассириология

В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.