Вавилон

Древний город Вавилон аккад. Bābili(m); шум. KÁ.DINGIR.RAKI др.-евр. בָּבֶל‎ (Babel); др.-греч. Βαβυλών (Babylōn) араб. بابل‎ (Babil) <tr><td colspan="2" style="text-align:center;"> Руины Вавилона. Фото 1975 г.</td></tr> Страна МесопотамияМесопотамия Первое упоминание III тысячелетие до н. э. Другие названия Кадингирра, Тинтир, Эриду, Шуанна и др. (в том числе культовые имена) Разрушен I тысячелетие Причины разрушения постепенное запустение из-за соседства с городами-столицами: Селевкией и Ктесифоном Название городища Эль-Хилла Состав населения шумеры, аккадцы, вавилоняне, амореи, касситы, халдеи, арабы, греки, древние ассирийцы, евреи, персы и другие народы Этнохороним вавилóнянин, вавилóнянка, вавилóняне Население около 150 000 чел. Современная локация Ирак Координаты 32°32′30″ с. ш. 44°25′24″ в. д.32.54167° с. ш. 44.42333° в. д. / 32.54167; 44.42333

Вавило́н (клиноп. 𒆍𒀭𒊏𒆠, аккад. Bābili или Babilim «врата богов», др.-греч. Βαβυλών) — один из городов Древней Месопотамии, располагавшийся в исторической области Аккад. Важный политический, экономический и культурный центр Древнего мира, один из крупнейших городов в истории человечества, «первый мегаполис», известный символ христианской эсхатологии и современной культуры. Руины Вавилона расположены у окраины современного города Эль-Хилла (мухафаза Бабиль, Ирак).

Основан не позднее III тысячелетия до н. э.; в шумерских источниках известен под именем Кадингирра. В раннединастический период — незначительный город, центр небольшой области или нома в рамках системы шумерских городов-государств. В XXIV—XXI вв. до н. э. — провинциальный центр в составе Аккадского царства и Державы III династии Ура. В II—I тыс. до н. э. — столица Вавилонского царства, одной из великих держав древности и важнейший город одноимённой области (Вавилонии). Наивысший подъём экономической и культурной жизни Вавилона в литературной традиции связывается с эпохой правления Навуходоносора II (VI век до н. э.).

В 539 году до н. э. занят войсками Кира II и вошёл в состав державы Ахеменидов, став одной из её столиц; во второй половине IV в. до н. э. — столица державы Александра Македонского, впоследствии — в составе государства Селевкидов, Парфии, Рима; начиная с III в. до н. э. постепенно пришёл в упадок.

Название города

Этимология русской формы названия города («Вавилон») связана с заимствованиями из греческой духовной и богослужебной литературы через посредство церковнославянского языка. В церковнославянском языке используется рейхлиново чтение древнегреческих имен собственных, в соответствии с которым в топониме Βαβυλών буква β произносится как [v], а буква υ — как [i]. В европейских языках преимущественно католического и протестантского мира за основу взят латинизированный вариант этого топонима, соответствующий эразмову чтению (Babylṓn).

Само древнегреческое название Βαβυλών, также как древнееврейское בָּבֶל (Babel) и арабское بابل‎‎ (Bābil), является попыткой иноязычной передачи того имени, которым сами вавилоняне называли свой город, а именно «Bābili(m)» (вавилонский диалект аккадского языка), что дословно (bāb-ili(m)) переводится как «врата бога»; в аккадском также встречалась форма bāb-ilāni «врата богов». В западносемитских языках был возможен переход a > o, вследствие чего название bāb-ilāni получало форму bāb-ilōni; очевидно, что этот вариант с отпадением конечного гласного и послужил основой для греческого Βαβυλών.

Шумерским аналогом топонима Bābili(m) была логограмма KÁ.DINGIR^KI или KÁ.DINGIR.RA^KI, где KÁ — «ворота», DINGIR (в русской шумерологии пишется DIG̃IR) — «бог», RA — показатель датива, KI — детерминатив населённого пункта. Кроме того, в старовавилонский период встречалось смешанное написание: Ba-ab-DINGIR^KI.

Учёные полагают, что название Bābili(m) стало результатом переосмысления более древней формы babil(a) в рамках народной этимологии. Считается, что топоним babil(a) имеет несемитское происхождение и связан с каким-то более древним, неизвестным языком, вероятно протоевфратским, но не исключено, что и с шумерским.

В Танахе название Вавилона пишется как בָּבֶל (Babel; в тивериадской огласовке — בָּבֶל Bāvel) и в Ветхом Завете интерпретируется как «смешение» (имеется в виду смешение языков согласно мифу о Вавилонском столпотворении); такая интерпретация связана с близким по звучанию древнееврейским глаголом בלבל bilbél «смешивать». В силу ряда причин, в том числе позднего и откровенно легендарного характера, эта трактовка не может быть привлечена для научного объяснения названия города и не воспринимается ассириологами всерьёз.

Географическое положение Вавилона и общее описание руин

Физико-географическая характеристика

Исторический Вавилон располагался в центральной части Месопотамской низменности, а точнее в южной её половине — Нижней Месопотамии или Двуречье. В древности русла Евфрата и Тигра здесь пролегали параллельно (что и обуславливает принятое среди ряда учёных синонимичное название этой области — «Двуречье») и раздельно впадали в Персидский залив, воды которого тогда начинались значительно севернее. Изначально Вавилон находился на берегах одного из ответвлений Евфрата — канале Арахту (аккад. Araḫtu), воды которого текли с севера на юг и терялись в песках юго-западной пустыни. К I тыс. до н. э. Арахту превратился в рукав великой реки и вскоре туда же переместилось основное русло Евфрата; названия Евфрат (аккад. Purattu) и Арахту стали синонимичными.

Низкий уклон долины и слабая оформленность русел великих рек, приводили к частым наводнениям, результатом которых стало формирование в Нижней Месопотамии мощного слоя речных отложений — аллювия. При использовании соответствующих технологий аллювий отличается необычайно высоким плодородием; поэтому появление первых ирригационных систем относительно рано сформировало экономическую базу для возникновения в Двуречье одной из древнейших цивилизаций в истории человечества — шумерской. Основание Вавилона, вероятно, относится именно к шумерской эпохе.

Естественный ландшафт Нижней Месопотамии составляют пустынные пейзажи с разреженной растительностью из финиковых пальм, тамариска, солянок. Жизнь сосредоточена в основном по берегам водоёмов. Вдоль рек, каналов, стариц произрастают различные виды ив, особенно много тростника. На участках сухих степей и полупустынь обитают мелкие грызуны, вараны, в древности встречались газели, онагры, львы; в заболоченных районах водятся кабаны и в особенности — разнообразные водоплавающие птицы. Евфрат традиционно был богат промысловыми породами рыб: карпом, сомом и др. Деятельность человека, в первую очередь обустройство ирригационных сооружений, привела к значительным изменениям окружающей среды. Многочисленные каналы и ответвления русла Евфрата орошают широкую аллювиальную долину, озеленяя её. Однако условия для жизни здесь по-прежнему достаточно тяжелые: высокие температуры сочетаются с влажностью в районе болот и стариц, обилием вредных насекомых, особенно москитов и комаров — переносчиков малярии, а также других опасных для человека животных — змей, скорпионов. Местный климат в целом жаркий, тропический, характеризующийся общей аридностью.

Описание руин

Руины Вавилона представляют собой группу холмов (теллей), важнейшие из которых имеют собственные названия. К моменту запустения, Евфрат делил Вавилон на две части — Западный и Восточный город. Позднее, русло великой реки изменилось и теперь оно проходит через руины Западного города. Среди руин Восточного города выделяется несколько участков, для которых используют отдельные арабские названия (при этом приставка «телль-» часто опускается). Особняком стоит холм Бабиль, расположенный на северной окраине, в районе предместий. Традиционно выделяются следующие участки:

• Телль-Бабиль (араб. بابل‎‎ Babil «Вавилон») — телль в северной части памятника. Включает Летний (Северный) дворец-крепость Навуходоносора II.
• Телль-Каср (араб. قصر Qasr «дворец») — телль в северо-западной части Восточного города. Включает руины Южного дворца Навуходоносора, остатки (предположительно) Висячих садов, Центральный дворец-музей, фортификационные сооружения.
• Телль-Меркес (араб. مركز Merkes «центр») — расположен к юго-востоку от холма Каср. Преимущественно жилая застройка.
• эс-Сахн (араб. صحن Sahn «блюдо», имеется в виду плато) — плоская область в центральной части руин, скрывающая перибол гигантского зиккурата Этеменанки.
• Телль-Амран-ибн-Али (Amran ibn Ali) — телль, примыкающий с юга к области Сахн. Скрывает остатки храмового комплекса Эсагила.
• Ишан-эль-Асвад (также Ишин-Асвад, Ishin Aswad) — зольный холм (ишан) в южной части Восточного города. Храмы Ишхары, Нинурты, частная застройка.
• Телль-Хомера (Homera) — телль в северо-восточной части Восточного города. Частная застройка, в том числе эллинистического времени, греческий театр.

В настоящее время руины Вавилона примыкают к окраине города Эль-Хилла, столицы провинции Бабиль. Археологические раскопки и строительная деятельность сильно изменили облик памятника. Археологи обнажили остатки многих построек верхнего слоя — домов и храмов, защитных сооружений и др. В правление Саддама Хусейна Вавилон подвергся реконструкции; отстроены многие здания телля Каср, храм Эмах (в честь богини-матери Нинмах) и некоторые другие сооружения. В непосредственной близости от руин был возведен дворец иракского лидера.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

История

Ранняя история

Существуют предположения об очень древнем, даже дошумерском (протоевфратском) происхождении топонима «Вавилон», однако надёжных сведений о времени основания города нет: высокий уровень грунтовых вод не позволяет археологам исследовать нижние слои памятника. На сегодняшний день древнейшие находки из Вавилона датируются временем около 2400 г. до н. э. (III этап раннединастического периода). В письменных источниках того времени упоминается о некоей городской общине (чтение топонима неясно) с независимым энси и главным святилищем в честь шумерского бога Ама́р-Уту́/Амаруту (= аккадский Ма́рдук). Считается, что в раннединастический период Вавилон определённо существовал, но был незначительным городом, центром небольшого «нома» в рамках системы шумерских городов-государств.

В XXIV—XXII вв. до н. э. территориальные образования Древней Месопотамии были объединены под властью династии Аккаде; ко времени правления царя Шаркалишарри (начало XXII в. до н. э.) относится и первое достоверное упоминание Вавилона (под шумерским именем Кадингирра) в письменных источниках. Из надписи Шаркалишарри следует, что Кадингирра была одним из подчинённых городов Аккадской державы и что царь вёл там культовое строительство. После кратковременного периода владычества кутиев, земли Древней Месопотамии были объединены в рамках новой ближневосточной державы: Шумеро-Аккадского царства III династии Ура (XXII—XXI вв. до н. э.). Из хозяйственных документов того времени известно, что Вавилон/Кадингирра был одним из провинциальных центров, управлявшийся отдельным (назначаемым) энси и плативший налог-«ба́ла» в пользу столицы.

Крушение Шумеро-Аккадского царства на рубеже III—II тыс. до н. э. сопровождалось переселением на земли Древней Месопотамии многочисленных полукочевых общин амореев. В начале II тыс. до н. э. аморейское племя я́хрурум захватило Вавилон и сделало его своей столицей.

Старовавилонский период (ок. 1894 — ок. 1595 гг. до н. э.)

Созданное амореями Вавилонское царство изначально было небольшим и занимало территорию вдоль каналов Ара́хту и Апка́ллату (западные ответвления Евфрата). Основное население этих мест — потомки шумеров и аккадцев — постепенно слились в единую народность вавилонян и ассимилировали завоевателей-амореев.

C первых лет своего существования новое государство было втянуто в ожесточённые войны с соседними племенами и «номами» Южной Месопотамии ; по этой причине уже ранние правители из I (аморейской) династии придавали большое значение обороноспособности Вавилона . Датировочные формулы Сумуабума, Суму-ла-Эля и Апиль-Сина, упоминают о строительстве укреплений вокруг города и войнах с соседями. Аморейские цари активно возводили и перестраивали храмы в столице: известно о сооружении и обновлении святилищ в честь Нинисины, Нанны, Адада, Иштар и других божеств шумеро-аккадского пантеона. Особое внимание всегда уделялось Эсагиле — главному и вероятно древнейшему храму Вавилона, посвящённому покровителю города, богу Мардуку (шум. Амар-Уту). Используя сложную дипломатию, армию и выгодные позиции города в региональной торговле, ранние аморейские правители смогли за сотню лет превратить Вавилон в столицу самого сильного царства на территории южномесопотамской области Аккад. Судьбоносным для истории города оказалось правление царя Хаммурапи (1793—1750 до н. э.), сумевшего за несколько десятилетий подчинить все основные города Древней Месопотамии и создать новую великую державу. С этого времени город переживает бурный рост, его размеры со временем превосходят размеры города Ура — столицы Шумеро-Аккадского царства. Источники свидетельствуют об активном культовом строительстве в Вавилоне, возведении дворцов; город был важным религиозным центром Древней Месопотамии, сосредоточием экономической, политической и культурной жизни региона. Предполагается, что Вавилон в то время не имел регулярной застройки, но уже тогда он занимал оба берега канала Арахту, делившего Вавилон на Западный и Восточный город.

К концу XVII века до н. э. Вавилонское царство вступило в полосу кризиса, чем воспользовались его воинственные соседи. Около 1595 года до н. э. войска Хеттского царства нанесли поражение Вавилонии; город был разграблен и подвергнут разрушениям, аморейская династия свергнута, а царство уничтожено.

Средневавилонский период (ок. 1595— ок. 1004 гг. до н. э.)

Касситский Вавилон (III династия)

После разгрома, учиненного хеттами и их союзниками, Вавилон стал добычей других завоевателей. В начале XVI века до н. э. его вероятно захватил Гулькишар — правитель Приморского царства на юге Месопотамии, затем в городе укрепились касситы — горные племена, основавшие там собственную (III) династию. Касситское царство Кардуниаш со столицей в Вавилоне с самого начала было крупным государством, при последующих правителях его территория значительно расширилась и Вавилон стал столицей новой ближневосточной державы. Как и амореи, касситы постепенно ассимилировались коренным населением страны — вавилонянами, растворившись в культурной среде Древней Месопотамии.

С правлением III династии исследователи связывают масштабные изменения в жизни Вавилона, однако подробности этих изменений остаются неясными: в касситское время наблюдается общий спад в городской культуре региона, количество письменных источников уменьшается. По всей видимости, город продолжал бурно развиваться даже несмотря на перенесение царской резиденции в Дур-Куригальзу. При III династии Вавилон, как и некоторые другие центры Древней Месопотамии, приобрёл регулярный план. Отныне город был окружен «классической» прямоугольной стеной И́мгур-Энли́ль (и возможно «валом» Не́мет-Энли́ль), его территория делилась на десять округов/кварталов, основные улицы пересекались под прямым углом. Новые границы Вавилона охватывали территорию, значительно превосходившую площадь города при аморейской династии, однако многие из включенных в черту поселения земель долгое время не были надлежащим образом освоены. Касситские цари, несомненно, вели какое-то культовое строительство в Вавилоне, о масштабах которого можно лишь строить предположения. С этим же временем ассириологи связывают и деятельность местного жречества по синкретизации мифологии и религии Древней Месопотамии, выстраивании вероучения вокруг главного местного бога Мардука, всё чаще именуемого «Белом» (аккад. «Господь»). Большое количество храмов, связь с наиболее значимыми культами и важное идеологическое значение привели к тому, что уже в то время жители Древней Месопотамии могли воспринимать Вавилон в качестве священного города, престиж которого был очень высок.

Для Южной Месопотамии средневавилонского периода было характерно постепенное ослабление центральной власти: захватившие страну касситские роды обладали определенной автономией в отношениях с царским дворцом, особенно в финансовой сфере; со временем количество лиц, получавших иммунитетные грамоты (куду́рру) неуклонно росло, что вело к деградации государственной системы. К концу XIII в. до н. э. царство Кардуниаш вступило в полосу кризиса, его военная мощь ослабла, чем воспользовались воинственные соседи. Около 1223 года до н. э. войска ассирийского царя Тукульти-Нинурты I заняли Вавилон; стены города были разрушены, часть жителей казнена или угнана в рабство, храмы разграблены (в том числе увезён идол Мардука), царь уведен в плен; в течение 7 лет Вавилония находилась под ассирийским господством. В середине XII в. до н. э. страна подверглась небывалому опустошению: войска находившегося на пике могущества Эламского царства нанесли жестокое поражение силам страны Кардуниаш. Около 1158 года до н. э. Шутрук-Наххунте захватил Вавилон и низложил Забаба-шум-иддина; фактически Вавилония была подчинена Эламу. Попытка восстания под руководством Эллильнадинаххи/Эллильшумуцура спровоцировала новый опустошительный поход: Вавилон вновь подвергся грабежам и разрушениям, последний правитель III династии был уведен в плен, а царство Кардуниаш фактически перестало существовать.

Архитектура

Общие сведения

Широкомасштабные археологические раскопки, анализ многочисленных клинописных и других нарративных источников позволили создать целостное представление об архитектурном облике Вавилоне периода расцвета (VI—V вв. до н. э). Менее документированными оказались более ранние эпохи, поэтому предположения о местонахождении тех или иных объектов для тех времён часто имеют предварительный характер.

По всей видимости, свой классический, прямоугольный план, Вавилон приобрёл в касситский период; примерно в то же время возникло деление города на десять округов/кварталов. Во время расцвета Вавилон опоясывало тройное кольцо стен, периметром около 8015 м, ров, наполненный водой, а также внешняя стена, охватывающая часть предместий. Площадь города составляла около 4 км², а с учётом территории «Большого Вавилона», охваченного внешней стеной, она достигала порядка 10 км². Фортификационные сооружения прикрывали главный, северный вход в Вавилон, со стороны ворот Иштар; кроме того, на севере предместий находился летний дворец Навуходоносора II, выстроенный в виде крепости, а на Евфрате специальное массивное сооружение защищало угол городских стен от воздействия течения. С внешним миром город соединяли 8 ворот, открывавшиеся дорогами в важнейшие города округи. Улицы пересекались под прямым углом, некоторые из них мостили плиткой из привозных материалов. Вавилон имел обустроенную, мощёную набережную, множество каналов, снабжавших городские кварталы водой, мосты, соединяющие различные части города, дворцы, огромное количество храмов, а также грандиозные сооружения — зиккурат Этеменанки (Вавилонская башня) и Второе чудо Света — Висячие сады. Многие постройки имели облицовку глазурованным кирпичом, барельефами, фризами; ярусы зиккурата были окрашены в разные цвета. Геродот, побывавший там в V в. до н. э., назвал Вавилон самым красивым из всех городов, которые он знал.

Районы и кварталы города

Основная часть Вавилона была разделёна рекой Арахту/Евфрат на Западный город и Восточный город (в устаревших публикациях — Новый город и Старый город), и окружена предместьями, в том числе, в пределах внешней стены Навуходоносора II. Предположительно с касситского времени основная часть города подразделялась на десять округов или кварталов (аккад. erșetu, иногда — ālu). Названия кварталов часто восходили к культовым именам самого Вавилона («Эриду», «Кадингирра», «Шуанна»,) или же повторяли названия городов Шумера и Аккада (Куллаб, Кумар (т. е Куара), Туба). Кварталы следующие.

• Эриду (аккад. Eri-du₁₀^ki) — древнейшая часть Восточного города и его религиозный центр. Располагался в самом центре Восточного города в пределах телля Амран-ибн-Али и области Сахн. Границами округа Эриду на севере были Великие ворота и округ Кадингирра, на юге — Рыночные ворота и округ Шуанна, на западе — берег Евфрата, на востоке Эриду соседствовал с кварталом Куллаб. В Эриду находились важнейшие культовые сооружения города, в общей сложности 14 храмов: центральное святилище Эсагила, зиккурат Этеменанки (Вавилонская башня), храмы Экарзагинна (в честь Эа), Эрабрири (в честь Мадану), Эгальмах (в честь Гулы), Энамтаггадуха (в честь аморейского божества Амурру), Эалтила (в честь Адада), Этуркаламма (в честь Белет-Бабили/Иштар Вавилонской), Энитенна/Энитенду (в честь Сина), Эсагдильаннагидрутуку (в честь Папсуккаля), Эзидагишнугаль (в честь Думузи), Эгишлаанки (в честь Набу), Эгузаламах(в честь Нингишзиды) и Эсаггашарра (в честь богини Анунит).
• Шуа́нна (аккад. Šu-an-na^ki) — округ на юге Восточного города, преимущественно в области холма Ишан-эль-Асвад/Ишин-Асвад. Границами Шуанны на севере являлся округ Эриду и Рыночные ворота, на юге — городские стены и ворота Ураша, на западе — река Арахту/Евфрат, на востоке — квартал TE.E^ki. В Шуанне располагались храмы Эхурсагтилла (в честь Нинурты) и святилище, названное археологами «Храм Z» и часто отождествляемое с храмом Эшасурра в честь богини Ишхары, известным из топографических текстов.
• Кадинги́рра (аккад. KÁ.DIG̃IR.RA^KI) — округ в северо-западном углу Восточного города; охватывал часть теллей Каср и Меркес. На севере его границами были городские стены и ворота Иштар, на юге — округ Эриду и Великие Ворота, на западе — берег реки, на востоке — квартал Новый город. В Кадингирре располагался центральный административный и фортификационный комплекс города; здесь находился дворцовый ансамбль Вавилона, с севера ограниченный городскими стенами, с запада — рекой, с востока — улицей Процессий, с юга — каналом Либиль-хенгалла. Помимо этого, в Кадингирее располагались четыре важных храма: Эмах (в честь Белет-или/Нинмах), Эмашдари (в честь Белет-Аккаде/Иштар Аккадской), Эниггидаркаламмашумма в честь ^dNabu ša ḫarê и Эхиликаламма (в честь Ашратум). Наиболее изученный в археологическом отношении квартал.
• Но́вый го́род (аккад. ālu GIBIL^ki, ālu eššu^ki) — округ на северо-востоке от квартала Куллаб, отчасти совпадающий с теллем Хомера. На юге соседствовал с кварталом Куллаб (у храма Экитушгирзаль); на западе примыкал к Кадингирре, на севере и востоке границами квартала были городские стены. Ещё в конце старовавилонского периода здесь располагалась зона коммерческой активности. Известно о трёх святилищах в Новом городе: Эурунанам (священный постамент в честь Набу), Экитушгирзаль (в честь Белет-Эанны/Иштар) и Эандасаа (в честь Иштар). В персидский период квартал подвергся разрушениям вследствие изменения русла Евфрата. В эллинистическое время в Новом городе были выстроены сооружений античной культуры, в том числе театр и палестра.
• Куллаб (аккад. Kul-aba₄^ki) — округ к востоку от квартала Эриду, граничащий на севере с Новым городом (до храма Экитушгирзаль), на юге — с кварталом TE.E^ki; на востоке границами округа были городские стены и ворота Мардука. Часть Куллаба, наряду с кварталами Эриду и Кумар, составляет древнейшее ядро города, существовавшее ещё при I династии. Здесь располагалось четыре храма: Эгишнугаль (в честь Сина), Эмекилибурур (в честь богини Шаррат-Ларса), Эургубба (в честь Писангунука) и Эсаг (в честь Лугальбанды). Также в Куллабе находилось здание Бит-реш-акиту, связанное с празднованием Нового года.
• Округ, название которого передалось логограммой TE.E^ki, но чтение неясно (возможно Каси́ри: аккад. Kasīri или Тэ: аккад. Tê). Располагался восточнее округа Шуанна и южнее Куллаба, то есть в юго-восточном углу Восточного города. На севере граничил с Новым городом, на западе — с Шуанной (пограничным объектом здесь был священный постамент в честь Мардука); на юге границей округа была городская стена, на востоке — городская стена и ворота Забабы. Здесь располагалось три святилища: Экагула (священный постамент ануннаков), Эдуркуга (священный постамент игигов) и храм Эмеурур (в честь Нанайи).

• Ку́мар (шум. ḪA.A, аккад. Kumar) — древнейшая часть Западного города и его религиозный центр. Тянулся от Акуцских ворот на западе до берега Евфрата на юге. Здесь располагалось семь храмов: Энамтила (в честь Бел-матати/Эллиля), Ээшмах (в честь Эа), Экадимма (в честь Белили), Эмесикилла (в честь Амурру), Эдикукаламма (в честь Шамаша), Ээсиркаламма (в честь Писангунука) и Энамхе (в честь Адада).
• Ту́ба (аккад. Tu-ba) — округ в южной части Западного города. Из топографических текстов известны три святилища в этом квартале: Экитушгарза (в честь Белет-Эанны/Иштар), Эсабад (в честь Гулы) и Эшиддукишарра (в честь Набу).
• Округ, название которого в текстах повреждено. Располагался в западной части Западного города, простираясь от городских стен и ворот Адада до квартала Кумар и Акуцских ворот. Как и другие кварталы Западного города не раскапывался археологами; письменные источники не содержат о нём сколько-нибудь значимой информации, не упоминают ни о каких храмах или других значимых постройках на его территории.
• Баб-Луга́льи́рра (аккад. Bāb-^dLugal-ir₉-ra, то есть «Ворота Лугальирры») — округ на севере Западного города. Северной его границей была городская стена и ворота Энлиля, на западе — река Евфрат, восточная граница находилась возле храма Эгишхуранкиа. В этом квартале располагались три храма: Энинмах (в честь божества Нуска), Эгишхуранкиа (в честь богини Белет-Нинуа) и Эбурсаса (в честь Шары).

В отличие от основной части города, предместья Вавилона изучены хуже. Там располагались фортификационные сооружения, храмы, дворцы, виллы богачей, простые дома, сельскохозяйственные участки и т. д. При Навуходоносоре II часть предместий Восточного города была окружена Внешней стеной; тогда же там был выстроен Летний или Северный дворец. Через предместья проходила знаменитая улица Процессий; в той же части города находились две массивные крепости или замка прикрывавшие главный вход в Вавилон через ворота Иштар. Из клинописных источников известно о различных частях предместий; в числе таковых — Лаббаната, а также Бит-шар-Бабили — элитный округ в районе Летнего дворца Навуходоносора. Археологами был раскопан Бит-акиту — Храм Нового года, располагавшийся недалеко от одного из замков, по улице Процессий.

Фортификация

Возвышение Вавилона в начале II тыс. до н. э. происходило в условиях ожесточённой борьбы c другими городами-государствами и многочисленными полукочевыми племенами. По этой причине, уже цари I Вавилонской династии уделяли большое внимание строительству укреплений. В период расцвета, при X династии, Вавилон представлял собой мощную, практически неприступную крепость; в последующий персидский период (V—IV вв. до н. э.) взятие города осуществлялось или посредством военной хитрости, или же после длительной осады, измором, с многочисленными жертвами. Оборонительные сооружения Вавилона — это стены с башнями и воротами, отдельные крепости и бастионы, рвы. На протяжении веков они постоянно совершенствовались — перестраивались, меняли план и размеры.

Стены и башни

Ранние стены Вавилона известны только со времен I династии и только из клинописных источников; точное местонахождение этих сооружений неясно. К ранним укреплениям Вавилона относятся Большая стена и Новая Великая стена.

• «Большая стена» Вавилона (шум. BÀD.GAL.KÁ.DIG̃IR.RA^ki). Датировочные формулы первого царя I династии, Сумуабума, упоминают о возведении им «Большой»/«Великой» (шум. GAL) стены вокруг Вавилона уже в первый год его правления (ок. 1894 г. до н. э. согласно средней хронологии). Спустя 18 лет эта же стена была завершена или перестроена Сумулаэлем. По мнению исследователей, «Большая стена» должна была охватывать древнейшее ядро города — кварталы Эриду, Кумар и часть Куллаба; план этого сооружения мог приближаться к овальному.
• «Новая Великая стена» Вавилона (шум. BÀD.MAḪ.GIBIL.KÁ.DIG̃IR.RA^ki) или стена Апиль-Сина (в научной литературе). Исходя из датировочных формул, возведена на второй год правления царя Апиль-Сина (то есть ок. 1830 г. до н. э. — согласно средней хронологии). По одной версии, это обновлённая «Большая стена», по другой — совершенно новое сооружение. Главные ворота её восточной части достаточно долго (около сорока лет) могли оставаться недостроенными. Положение и план стены Апиль-Сина неясны: сооружение могло повторять очертания ранней «Большой стены» или же охватывать бо́льшие территории. В дальнейшем, это сооружение было заменено стеной Имгур-Энлиль, по всей видимости пришло в негодность и было разобрано.
• Стена И́мгур-Энли́ль (аккад. BÀD im-gur ^dEN.LÍL: «Энлиль соизволил») — основная прямоугольная стена Вавилона, известная из письменных источников и засвидетельствованная археологически (остатки стены сохранились до наших дней). Дата возведения неизвестна, но предполагается что сооружение определённо существовало к концу касситского периода, поскольку именно в то время появляется прямоугольная, симметричная планировка месопотамских городов (примеры Дур-Куригальзу и Борсиппы). Длина стены Имгур-Энлиль вокруг Западного города составляла около 3580 м (1100 м — северная сторона, 1460 м — западная и 1020 м — южная сторона). Длина стены Имгур-Энлиль вокруг Восточного города составляла около 4435 м (1400+1650+1385 м). Общий периметр укреплений оценивается в 8015 м. На каждой стороне этого прямоугольника имелось по двое массивных ворот; приблизительно через каждые 20 м в стене чередовались малые продольные и большие поперечные башни. При Навуходоносоре II толщина Имгур-Энлиль была доведена до 5,5 м. Высота стены доподлинно неизвестна; в верхней части стены, башен и ворот имелись зубцы.
• Стена Не́мет-Энли́ль (аккад. BÀD ni-mit ^dEN.LÍL «Местожительство Энлиля»), часто именуемая «валом» (аккад. šalḫu). Опоясывала по внешнему периметру Имгур-Энлиль, дублируя последнюю. При халдейской династии толщина «вала» достигла 3,75 м, но в целом Немет-Энлиль была тоньше и, по всей видимости, ниже основной стены, имела меньшее количество башен. Ворота в Имгур-Энлиль продолжались в Немет-Энлиль, то есть были общими для обеих линий укреплений.
• Стена рва — третья линия укреплений основной части города. Проходила по внешнему периметру стены Немет-Энлиль и была окружена оборонительным рвом. Самая тонкая и низкая стена. Возведена в эпоху X династии.
• Внешняя стена Навуходоносора II — масштабная линия укреплений на восточном берегу Евфрата, возведенная известным царём. Начиналась к северу от Вавилона на берегу реки, огибала Летний дворец-крепость, обводила часть предместий и заканчивалась на берегу Евфрата к югу от основной части города. Внешняя стена имела 110 башен, пять ворот, а также оборонительный ров с водой по внешнему периметру.
• Стена набережной — защищала Восточный город со стороны Евфрата. Возведена при халдейской династии (окончательно достроена Набонидом). По сути, замыкала Внешнюю стену Навуходоносора. Имелись башни и ворота; через последние можно было выйти на мосты, ведуще в Западный город.

Городские ворота

Ворота ранних укреплений

Эти сооружения известны лишь по клинописным источникам, археологи пока не обнаружили их останков. Поскольку актуальность этих строений исчезла с появлением стены Имгур-Эллиль; постольку ворота ранних укреплений могли исчезнуть достаточно давно. С другой стороны, память об этих сооружениях сохранялась достаточно долго, поскольку через них проходили линии границ между кварталами, что нашло отражение в топографических текстах. Предполагается, что «Большая» и/или «Новая Великая стена Вавилона» сообщались с внешним миром посредством следующих ворот.

• Великие ворота (шум. KÁ.GAL.MAḪ, аккад. abulmāḫi) — на севере Восточного города. Открывались дорогой в Сиппар.
• Рыночные ворота (шум. KÁ.GAL.GANBA, аккад. abul maḫīri) — на юге Восточного города. Открывались дорогой в Дильбат
• Акуцские ворота (аккад. abulli A-ku-si-tum) — на юго-западе Западного города; названы в честь города Акуц.
• Ворота Луга́льи́рры (аккад. bāb-^dLugal-ir₉-ra) — на северо-западе Западного города. Название — в честь божества Лугальирра (Лугаль-Ирра, возможно — ипостась бога чумы Эрры). Память об этих воротах сохранилась в названии квартала Баб-Лугальирра.

Помимо перечисленных, могли существовать и другие ворота, например на востоке Восточного города.

Ворота основной части города

Восемь ворот через стены основной части города носили имена важнейших месопотамских божеств. Порталы Восточного города исследованы археологически; их местонахождение точно установлено. Порталы Западного города идентифицированы лишь по клинописным текстам, известно их приблизительное местонахождение. В топографических текстах (Tintir) ворота основной части города упоминаются в следующем порядке.

• Ворота У́раша (аккад. abul ^dUraš) — южный портал Восточного города; наиболее раннее упоминание — в надписях Набопаласара и Навуходоносора II. Ворота открывались дорогой на юг, которая шла вдоль Евфрата в сторону города Дильбат, где располагался центр почитания Ураша (ипостась бога Нинурты).
• Ворота Заба́бы (аккад. abul ^dZa-ba₄-ba₄) — самые южные из двух (вторые — ворота Мардука) восточных ворот Восточного города. Впервые упоминаются в анналах Синаххериба и нововавилонских коммерческих документах. Открывались дорогой в древний город Киш, центр почитания бога-воителя Забабы. В «Истории» Геродота эти ворота названы «Киссийскими» (от искаженного названия города Киш, аккад. Kiš^ki).
• Ворота Ма́рдука (аккад. abul ^dMarduk) — вторые восточные ворота Восточного города; располагались севернее ворот Забабы. У Геродота названы «Белскими» (от аккад. ^dBēl — «Господь», титул верховного бога Мардука).
• Ворота И́штар (аккад. abul ^dIštar) — северный портал Восточного города, самые известные ворота Вавилона. От них начиналась знаменитая улица Процессий (проспект Айибуршабу), которая за пределами города продолжалась дорогой в Сиппар. Названы в честь Иштар — богини войны, плодородия и плотской любви. Ворота были раскопаны немецкой экспедицией, перевезены в Пергамский музей и реконструированы.
• Ворота Энли́ля (аккад. abul ^dEN.LÍL) — портал Западного города; предположительно — на северной стороне стены. Названы в честь древнего верховного бога шумерского пантеона, владыки ветра Энлиля (аккад. Эллиль).
• Царские ворота (аккад. abul šarri) — портал Западного города; предположительно — на западной стороне стены, но севернее ворот Адада.
• Ворота А́дада (аккад. abul ^dAdad) — портал Западного города; предположительно — на западной стороне стены, но южнее Царских ворот. Названы в честь бога бури Адада.
• Ворота Ша́маша (аккад. abul ^dŠamaš) — портал Западного города; предположительно — на южной стороне стены. Названы в честь солнечного бога Шамаша

Кроме того, известный специалист по топографии Вавилона, Э. Унгер, предположил существование ворот Сина, которые он помещал в Восточном городе; однако современные исследователи считают это предположение ошибочными.

Ворота внешней стены

• Ворота Канала Шу́хи (аккад. abulli ša ^ídŠūḫi) — самые северные. Дорога от ворот Иштар, продолжение улицы Процессий, проходила через эти ворота и шла далее в Сиппар.
• Ворота Канала Мада́ну (аккад. abulli ša nār ^dMadānu) — на северо-восточной стороне внешней стены, южнее ворот канала Шухи. Мадану — бог, покровитель судей. Из основной части города к ним вела дорога от ворот Мардука; за пределами города она продолжалась в сторону города Кута.
• Ворота Ги́шшу (аккад. abul giššu) — самые южные из трех ворот северо-восточной стороны внешней стены. Дорога от ворот Забабы вероятно раздваивалась и одним из направлений проходила через ворота Гишшу, откуда продолжалась в сторону города Киш.
• Ворота Солнца Богов (аккад. abul ^dšamaš ili^meš) — портал на юго-восточной стороне стены, в центральной её части. Дорога от ворот Забабы вероятно раздваивалась и оним из направлений сворачивала на юг, где и проходила через указанный портал. За пределами города продолжалась дорогой в священный для шумеров город Ниппур.
• Ворота Морского Берега (аккад. abul šapat tam-tum) — самый южный портал, на западном краю юго-восточного участка внешней стены, недалеко от берега Евфрата. Дорога в Дильбат начинавшаяся у ворот Ураша, проходила через этот портал.

Улицы и дороги

Основные улицы города пересекались под прямым углом, имели мощение, порой из дорогих (импортных) материалов. Важнейшие улицы Вавилона, упоминаемые в топографических текстах, следующие.

• Улица Проце́ссий или дорога Проце́ссий [Ма́рдука] (Айибуршабу́, аккад. Ay-ibūr-šabû) — самая главная улица Вавилона (Восточный город); в северной части имела название улица Ворот И́штар (И́штар-лама́сси-уммани́ша, аккад. Ištar-lamassi-ummānīša). От указанных ворот она вела через квартал Кадингирра, мимо храмов в честь Нинмах и Набу до квартала Эриду, куда она могла вступать через Великие ворота (возможно реликт старой стены). В Эриду процессии в честь Мардука сворачивали в главные ворота священного участка Эсагилы; там же, вероятно, улица и заканчивалась.
• Улица Набу́ или дорога Процессий Набу (Набу́-даййа́н-ниши́шу, аккад. Nabû-dayyān-nišīšu: «Набу — судья своего народа») — в южной части Восточного города. Вела от Эсагилы к воротам Ураша, пересекая квартал Шуанна с севера на юг.
• Улица Ма́рдука или улица Ворот Мардука (Ма́рдук-ре́'и-мати́шу, аккад. Marduk-rē'i-mātīšu: «Мардук — пастырь своей страны») — начиналась от указанных ворот и вела в центр Восточного города, проходя через южные и восточные районы квартала Куллаб и квартал TE.E^ki. С ней же вероятно ассоциируется проспект Не́ргала Ра́достного, известный из поздних клинописных текстов.
• Улица Заба́бы или улица Ворот Заба́бы (Заба́ба-муха́ллик-гари́шу, аккад. Zababa-muḫalliq-gārîšu) — начиналась от указанных ворот и вела в центр Восточного города, пересекая квартал TE.E^ki.
• Улица Ша́маша или улица Ворот Ша́маша — в Западном городе.
• Улица А́дада или улица Ворот А́дада — в Западном городе.
• Улица Энли́ля или дорога Процессий Энли́ля — в Западном городе.

Культовые сооружения

Ворота И́штар, Висячие Сады Семирамиды( одно из 7 чудес света),

История исследования

Ранние упоминания и свидетельства путешественников

Вавилон никогда не исчезал из поля зрения исследователей, о его местонахождении с большей или меньшей точностью было известно всегда. Сведения об этом городе имеются ещё у античных авторов, в частности у Геродота, Ктесия, Ксенофонта, Диодора Сицилийского, Помпея Трога, Иосифа Флавия и других. Однако все они уже не застали Вавилонского царства и потому приводимые ими исторические сведения изобилуют ошибками и пересказами откровенно легендарных сюжетов. В то же время, вавилонянином Беросом, являвшемся жрецом бога Мардука была составлена история города и окружавшей его страны, однако этот труд уцелел лишь фрагментарно в списках Диодора, Евсевия и некоторых других авторов. После того как эллинистический правитель Антиох I Сотер переселил часть жителей города в Селевкию-на-Тигре, Вавилон постепенно сошёл с исторической сцены, превратившись в незначительное поселение. Но распространение христианства вдохнуло новую жизнь в образ этого города, во многом, благодаря его роли в ветхозаветной истории, а также особому месту в христианской эсхатологии.

Арабские авторы также сохранили память о Вавилоне, но их сведения очень скудны и часто ограничиваются лишь упоминанием названия города. В X веке Ибн-Хаукаль, предположительно, посетил Вавилон и описал его как небольшую деревню.

В течение долгого времени знания о Вавилоне черпались из священных книг иудаизма и христианства, а также трудов античных авторов. Именно оттуда появились известные сказания о Вавилонской башне, смешении языков, Висячих садах, легендарных царицах Семирамиде и Нитокрис, а также реально существовавших личностях — Навуходоносоре, Валтасаре и др. Вскоре эти сказания стали дополняться сведениями путешественников, посещавших ближневосточные земли; особый интерес вызывали поиски знаменитой Вавилонской башни.

Первым европейцем, совершившим путешествие в Вавилон стал раввин Вениамин Тудельский, который в период между 1160 и 1173 годами побывал там дважды, упомянув о руинах дворца Навуходоносора и остатках легендарной башни, за которую он принял руины в Бирс Нимруде (историческая Борсиппа). Между 1573 и 1576 гг. Вавилон посетил немецкий учёный Леонард Раувольф, оставивший описание этих мест; увидев величественные руины зиккурата в Акар-Куфе, он принял их за остатки Вавилонской башни, однако, как оказалось позднее, это были руины города Дур-Куригальзу. Схожего взгляда на зиккурат в Акар-Куфе придерживался и английский купец Джон Элдред, бывший здесь в конце XVI века. На рубеже XV — XVI веков Вавилон посещал Ганс Шильтбергер, оруженосец рыцаря Линхарта Рехартингера

В 1616 году Вавилон посетил итальянский путешественник Пьетро делла Валле, который связал Башню с холмом (теллем) Бабиль, произвел измерения, сделал описания и привёз в Европу несколько кирпичей с клинописными надписями, собранных как в Вавилоне, так и в Телль эль-Мукаййаре. В 1765 году там побывал Карстен Нибур. Как и его предшественники, интересовавшиеся местонахождением знаменитой Вавилонской башни, Нибур связывал этот объект с теллем Бирс Нимруд. В 1780 и 1790 годах руины великого города посетил французский аббат Жозеф де Бошам, описавший разграбление Вавилона местными жителями и торговлю добывавшимися из его развалин кирпичами; он привёл указания арабов на находки стен с изображениями, выложенными глазурованным кирпичом и на массивные статуи. Де Бошам собрал несколько монет, которые он соотнес с парфянским периодом и упомянул о крупных цилиндрах с надписями, однако получить последние ему не удалось. Во время краткого визита в Вавилон, резидент Ост-Индской компании Хартфорд Джоунс Бридж сумел приобрести несколько кирпичей и массивную каменную плиту с надписью Навуходоносора II. В период с XII по XVIII век Вавилон посещали и другие путешественники, в том числе венецианский ювелир Гаспаро Бальби (1579—1580), кармелитский священник Винченцо Мария ди Санта Катерина ди Сиена (1657), французский учёный Жан Оттер (1734), и доминиканский священник Эммануэль де Сан-Альбер (1750).

Первые систематические исследования

Систематическое изучение Вавилона началось в XIX веке. C 1811 года резидент британской Ост-Индской компании Клавдий Джеймс Рич проводил обследование видимых руин города. Он дал названия холмам в соответствии с теми, что были приняты у местных жителей и провёл раскопки на телле Бабиль. В 1818 году Вавилон посетил английский художник Роберт Кер Портер, собравший несколько артефактов. Свои впечатления он описал в книге, снабдив её романтическими иллюстрациями, что способствовало повышению интереса к Вавилону в Европе. Остатки колонн на холме Каср британский журналист и путешественник Джеймс Силк Бэкингем принял за фрагменты знаменитых Висячих садов. Представитель Ост-Индской компании, офицер Роберт Мигнан, также провёл небольшие раскопки на территории города. В 1849 году Вавилон посетил английский геолог Уильям Кеннет Лофтус; разочаровавшись в возможности связать вавилонские холмы с постройками, упомянутыми Геродотом, он счел дальнейшее обследование города бесперспективным.

В начале — середине XIX века оформляется особое направление в изучении истории древнего Востока — ассириология. Непонятные знаки на глиняных табличках, собранных путешественниками прошлых лет, подвергались тщательному анализу, в ходе которого было установлено, что это особый вид письменности, так называемая клинопись. В первой половине XIX в. Г. Ф. Гротефенд и Г. К. Роулинсон смогли дешифровать простейший вид клинописи — древнеперсидский (или Класс I; всего на основании Бехистунской надписи было выделено три класса). В 50-х годах XIX в. Эдвард Хинкс сумел провести дешифровку другого класса клинописи, как оказалось, использовавшегося в аккадском (вавилоно-ассирийском) языке; ещё один класс, как было установлено впоследствии, принадлежал эламскому письму. Отныне в распоряжении учёных оказывались тексты на языке самих обитателей древней Месопотамии, вавилонян и ассирийцев. Раскопки древних городов на этой территории с каждым годом увеличивали количество источников, в том числе, касающихся Вавилона. В 1850 году в Вавилон прибыли Поль-Эмиль Ботта и Остин Генри Лэйард, известные своими раскопками месопотамских городов, в первую очередь Ниневии; с этого момента начинается подлинное археологическое изучение Вавилона. Ботта и Лэйард провели раскопки на теллях Бабиль, Каср и Амран ибн Али, однако создать сколько-нибудь ясную картину расположения построек верхнего слоя им не удалось. Причинами этого были как гигантская площадь памятника, так и масштабные повреждения целостности культурного слоя, вызванные деятельностью местных жителей по добыче кирпичей из руин города. Лэйард описал находки глазурированных кирпичей, базальтовое изваяние льва, глиняные чаши с арамейскими надписями и некоторые другие объекты. На вершине холма Бабиль были открыты многочисленные погребения, вероятно относящиеся к позднему времени. Из-за малого числа находок раскопки вскоре были прекращены.

В 1852 году в Вавилоне начала работу экспедиция под руководством французского ориенталиста Фульгенса Френеля и франко-германского ассириолога Жюля (Юлиуса) Опперта. Была обследована значительная территория, проведены раскопки в районе причала на реке Евфрат (известного из надписей Набонида), собрано множество артефактов. На основании тригонометрических измерений и указаний письменных источников был создан первый подробный план Вавилона, опубликованный Оппертом в 1853 году. Однако наиболее известные достопримечательности города обнаружить тогда не удалось и ученым пришлось ограничиться лишь предположениями на этот счет. В частности было высказано мнение, что остатки знаменитых Висячих садов покоятся под теллем Амран ибн Али; развалины Вавилонской башни Ж. Опперт искал в районе телля Хомера, однако не нашёл там ничего похожего. К несчастью археологов, при неудачной переправе через Евфрат значительная часть находок была утрачена.

В 1854 году краткий сезон раскопок в Вавилоне был проведён Генри Кресвиком Роулинсоном и его ассистентом Джорджем Смитом.

В 1876 году исследования древнего города были возобновлены экспедицией под руководством британского вице-консула в Мосуле Ормузда Рассама, ассирийца по происхождению. Рассам договорился с местными жителями о том, что будет платить им за каждую значимую находку. В ходе этих исследований было открыто множество артефактов, среди которых знаменитая надпись царя Кира на глиняном цилиндре (известном также как «цилиндр Рассама»), глиняные таблички с клинописными текстами, в том числе деловые документы вавилонского торгового дома Эгиби и многое другое.

Параллельно с исследованиями учёных, происходило разграбление памятника местными жителями. Арабы выкапывали не только кирпичи, но и каменные статуи, которые они сжигали для получения алебастра. Для предотвращения мародерства Британский музей отправил в Месопотамию Э. А. Уоллис Баджа, который договорился с местными дельцами о том, что все глиняные таблички, печати и особо ценные артефакты будут выкупаться музеем. Однако добычу кирпичей остановить не удалось; в итоге, остатки многих важных зданий (в том числе известных из письменных источников) были настолько повреждены, что при дальнейших исследованиях оказалось невозможным установить даже планы их фундаментов.

Изучение Вавилона в конце XIX—XX веках

Подлинное открытие Вавилона для науки часто связывают с именем Роберта Кольдевея; он возглавлял экспедицию Немецкого восточного общества, которая осуществляла раскопки города с 1899 по 1917 год. Помимо Кольдевея в экспедиции участвовали и другие исследователи, среди которых: Вальтер Андрэ, Фридрих Ветцель, Оскар Ройтер, Георг Буддензиг. Раскопки велись на высоком профессиональном уровне, для их осуществления было привлечено значительное количество местных жителей; как следствие, были получены впечатляющие результаты. Кольдевеем и его коллегами был открыт материал нововавилонского, ахеменидского, селевкидского и парфянского времени, а также более ранних эпох, однако в гораздо меньшем объёме (изучению ранних слоёв Вавилона препятствует высокий уровень грунтовых вод). Наиболее документированным оказался нововавилонский период когда город достиг своего расцвета будучи столицей крупной империи (в эпоху правления X Вавилонской или халдейской династии). Как раз это время наиболее подробно описано в Ветхом Завете, поскольку именно к царствованию Навуходоносора II относится начало «Вавилонского плена». Могущество и великолепие города той эпохи послужили основой для формирования образа апокалиптического Вавилона; таким образом, результаты раскопок немецких археологов вызвали интерес европейской общественности.

Экспедиции Р. Кольдевея удалось установить, что в период расцвета Вавилон был крупным, благоустроенным городом с мощной фортификацией, развитой архитектурой и высоким уровнем культуры в целом. Он был окружен тройным кольцом стен и рвом, а также дополнительной внешней стеной охватывавшей часть предместий. В плане город представлял почти правильный прямоугольник периметром 8150 м и площадью около 4 км², а с учётом территории «Большого Вавилона», охваченного внешней стеной, площадь достигала порядка 10 км². Вавилон имел тщательно продуманный план: его стены были ориентированы по сторонам света (в соответствии с местными представлениями), улицы пересекались под прямым углом, окружая центральный храмовый комплекс, представлявший единый ансамбль. Река Евфрат/Арахту делила столицу на две части — Западный город и Восточный город; с Евфратом сообщалась и система каналов, снабжавших кварталы водой. Улицы мостили, в том числе разноцветным кирпичом. Основную массу построек составляли дома в несколько этажей с глухими внешними стенами (окна и двери обычно выходили во внутренние дворы) и плоскими крышами. Обе части Вавилона соединяли два моста — стационарный и понтонный. С внешним миром город сообщался посредством восьми ворот; последние были украшены глазурованным кирпичом и барельефами львов, быков и драконоподобных существ — сиррушей. Барельефы были также открыты и на внешних стенах домов. В Вавилоне имелось множество храмов, посвящённых различным божествам — Иштар, Нанне, Ададу, Нинурте, однако наибольшим почтением пользовался покровитель города и глава пантеона царства — Бэл-Мардук. В его честь, в самом центре столицы был возведён масштабный комплекс Эсагила с семиступенчатым зиккуратом Этеменанки — Вавилонской башней высотой 91 м; Р. Кольдевею удалось раскопать лишь часть Эсагилы. Севернее, на месте холма Каср, располагались фортификационные сооружения, примыкавшие к Южному дворцу Навуходоносора II; там же открыты сводчатые конструкции, как тогда предполагалось — остатки знаменитых Висячих садов. Массивные укрепления прикрывали парадный вход в Вавилон, путь к которому проходил от Северного дворца (телль Бабиль) по Дороге Процессий через ворота Иштар. Летний или Северный дворец был возведён в виде крепости, охранявший предместья у начала Дороги Процессий. Богато украшенные ворота Иштар были полностью раскопаны, в основной своей части перевезены в Берлин, установлены в Пергамском музее и реконструированы. С началом Первой мировой войны раскопки велись менее интенсивно; в 1917 году приближение войск Антанты вынудило немецкую экспедицию прекратить работы.

Обнаружение большого количества клинописных текстов, их дешифровка, вкупе с археологическим исследованием других месопотамских городов, открыли перед учёными мир высокоразвитой культуры, достижения которой, как оказалось, имели значительное влияние на развитие многих обществ древнего Востока, а через них — и на европейскую культуру. Уже к тому времени, вероятно, сформировалось крайнее видение места месопотамской культуры в истории древнего Востока, известное как теория панвавилонизма. Её представители — Гуго Винклер, Леопольд Мессершмидт, Фридрих Делич и др. — полагали, что Вавилония стала очагом цивилизации для большинства народов мира. В межвоенный период немецким исследователям не позволялось посещать древний город. Срочно покидая памятник, экспедиция Р. Кольдевея вынуждена была оставить многие артефакты в Вавилоне, поместив их в хранилище; позже это хранилище использовалось как дом отдыха британских офицеров, в результате чего многие находки были похищены или попали на чёрный рынок. Созданный в 1923 году Иракский музей провёл ревизию оставшихся находок и в 1926 году они были поделены между музеями Багдада и Берлина.

Возобновление археологического изучения Вавилона связано с послевоенным периодом. В 1956 году там работала экспедиция Германского археологического института, возглавляемая Хайнрихом Ленценом; основное внимание тогда было сосредоточено на руинах эллинистического театра. В 1958 году к раскопкам приступают представители молодой школы иракских учёных. С 1962 года экспедиция Германского археологического института под руководством Хансйорга Шмидта изучала руины зиккурата Этеменанки. Дальнейшие исследования велись немецкими учёными в период с 1967 по 1973 годы; внимание тогда уделялось, в том числе, поиску храма Нового года (аккад. bīt akītu). В 1978 года иракская экспедиция приступила к осуществлению грандиозного проекта по реконструкции Вавилона; одновременно продолжались раскопки, начатые иракцами ещё в 1958 году. С 1974 года изучением руин занялась итальянская экспедиция под руководством Г. Бергамини; итальянская миссия проработала в Вавилоне вплоть до 1989 года.

Война в Персидском заливе приостановила раскопки; в последующее время древний город оставался инструментом идеологической политики Саддама Хусейна. Считая себя преемником великих царей древности, иракский президент санкционирует строительство собственной резиденции в Вавилоне; помимо этого, он продолжает «реконструкцию» города, когда без учёта стратиграфии, поверх старых руин возводились новые постройки, «достраивались» древние сооружения и т. д.

С началом Иракской войны в 2003 году все работы на территории руин были свёрнуты. В первые же дни оккупации американские военнослужащие устроили прямо на раскопках Вавилона военную базу Camp Alpha. Как вспоминал хранитель Музея Вавилона Мухсин Мухаммед, на территории музея взлетали и садились огромные вертолёты, а солдаты в качестве бесплатных сувениров выковыривали камни с печатью Навуходоносора. База была выведена лишь в декабре 2004 года; к этому времени деятельность военных и бригады мародёров нанесли древнему городу непоправимый ущерб. Похищены были не только мелкие предметы, но и каменные статуи весом в несколько тонн (для погрузки и транспортировки последних применялась тяжёлая техника). Военная техника раскрошила мощёные кирпичом 2600-летние мостовые, повреждены были и ворота Иштар; для заполнения мешков с песком использовался песок с раскопок, смешанный с археологическими фрагментами.

В 2010 году Всемирный фонд памятников (en:World Monuments Fund) приступил к реализации проекта по восстановлению Вавилона.

Вавилон в авраамических религиях

Вавилон (апокалиптический) — столица Вавилонской монархии — своим могуществом и своеобразием культуры произвёл на иудеев после вавилонского пленения такое неизгладимое впечатление, что имя его сделалось синонимом всякого большого, богатого и притом безнравственного города. Пророк Исаия предрекал гибель Вавилона, сравнив его с Содомом и Гоморрой (Исаия 13:19). История о Вавилонской башне была записана во времена Ассирийского царства.

У позднейших писателей, а именно христианских, название «Вавилон» нередко употребляется в смысле, который и доселе составляет предмет спора для толкователей и исследователей. Так, много рассуждений вызывало одно место в первом Послании апостола Петра, где он говорит, что «приветствует избранную церковь в Вавилоне». Крайне трудно определить, что именно здесь разумеется под Вавилоном, и многие, особенно латинские писатели, утверждают, что под этим именем ап. Пётр разумеет Рим, на чём даже основываются известные притязания римских пап как преемников апостола Петра. В Первые века христианства Рим назывался Новым Вавилоном из-за огромного количества народов, проживавших в империи, а также по положению, занимаемому городом в мире того времени.

Но особенно примечательный пример употребления имени Вавилона находится в Апокалипсисе, или Откровении ап. Иоанна (с конца XVI гл. по XVIII). Там под именем Вавилон изображается «город великий», играющий огромную роль в жизни народов. Такое изображение уже нисколько не соответствует месопотамскому Вавилону, давно потерявшему к тому времени своё мировое значение, и потому исследователи не без основания понимают под этим названием великую столицу Римской империи, Рим, в истории западных народов занимавший такое же положение, какое раньше в истории Востока занимала столица Навуходоносора.

В растафарианстве Вавилон символизирует прагматичную западную цивилизацию, построенную белыми (потомками пуритан) людьми. Эта концепция также имеет христианско-библейские коннотации, так как растафарианство является ответвлением христианства. Растафарианцы, подобно иудеям, рассматривают Вавилон как метафору угнетающей и порабощающей силы и противопоставляют ему Сион.

В Коране Вавилон упоминается лишь однажды, когда речь идёт об ангелах, предостерегающих иудеев от занятия колдовством.

Литература

• [gumilevica.kulichki.net/MOB Белявский В. А. Вавилон легендарный и Вавилон исторический. — М.: Мысль, 1971. — 319 с.: ил].
• Веллард Джеймс. Вавилон. Расцвет и гибель города чудес / Пер. О. И. Перфильева.— М.: Центрполиграф, 2004. — 268 с.: ил. — Серия «Загадки древних цивилизаций». — ISBN 5-9524-0133-3
• Геродот. [kronk.spb.ru/library/1972-l-herod.htm История в девяти книгах] / Пер. и прим. Г. А. Стратановского. Под общ. ред. С. Л. Утченко. Ред. перевода Н. А. Мещерский. Ответственный редактор С. Л. Утченко. — Л.,: Наука, 1972. — 600 с. — (Памятники исторической мысли). — 50 000 экз.
• [dfiles.ru/files/1zc6c1yd9 История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. 1. Месопотамия] / Под ред. И. М. Дьяконова. — М.,: Наука, 1983. — 534 с. — 25 050 экз.
• Кленгель-Брандт Эвелин. Путешествие в древний Вавилон / Пер.с нем. Б. С. Святского. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1979. — 260 с.: ил. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Кленгель-Брандт Эвелин. Вавилонская башня. Легенда и история / Пер. с нем. И. М. Дунаевской. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1991. — 160 с.: ил. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Кривачек Пол. Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV-DCC до н. э. / Пер. Л. А. Карповой.— М.: Центрполиграф, 2015. — 352 с.: ил. — Серия «Memorialis». — ISBN 978-5-227-06261-1
• Ллойд Сетон. Реки-близнецы. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1972. — 240 с.: ил. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Ллойд Сетон. Археология Месопотамии. От древнекаменного века до персидского завоевания. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1984. — 280 с.: ил. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Оппенхейм А. Лео. Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации / Пер. с англ. М. Н. Ботвинника. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1990. — 320 с.: ил. — 2-е изд. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• George, A. R. [books.google.ru/books/about/Babylonian_Topographical_Texts.html?id=Zw0TQ1MrhOkC&redir_esc=y Babylonian Topographical Texts]. — Louvain: Peeters, 1992. — 504 p. — (Orientalia Lovaniensia Analecta, 40). — ISBN 978-90-6831-410-6.
• Klengel-Brandt, E. [www.oxfordreference.com/view/10.1093/acref/9780195065121.001.0001/acref-9780195065121-e-120?rskey=Ei4MF8&result=120 Babylon] (англ.) // E. M. Meyers. The Oxford Encyclopedia of Archaeology in the Near East. — Oxford University Press, 1997. — Vol. 1 (ABBA-CHUE). — P. 251—256. — ISBN 978-019-50-6512-1.
• Stronk, J. P. [books.google.ru/books/about/Ctesias_Persian_History_Introduction_tex.html?id=LKFaPaZpergC&redir_esc=y Ctesias' Persian History. Part I: Introduction, Text, and Translation]. — Düsseldorf: Wellem Verlag, 2010. — 438 p. — ISBN 978-3-941820-01-2.

См. также

• Древняя Месопотамия
• Вавилония
• Вавилонская блудница
• Вавилонский Талмуд
• Висячие сады Семирамиды
• Вавилонская башня

Ссылки

• [www.kadingirra.com/index.html Babylon 3D] (англ.). Byzantium 1200. — Реконструкция облика города середины VI в. до н. э., выполненная для экспозиции Королевского музея Онтарио. Проверено 22 октября 2014.
• [fritzvoepel.net/filmography/rekonstruktion/babylon/ Der Einzug Alexanders in Babylon 331 v. Chr.] (нем.). Alexander der Große und die Öffnung der Welt. Asiens Kulturen im Wandel. Hrsg. v. Svend Hansen, Alfried Wieczorek, Michael Tellenbach.. Regensburg : Schnell & Steiner (2009). — Реконструкция облика Вавилона ок. 331 г. до н. э., выполненная для экспозиции музея Райс-Энгельхорн в Мангейме (скриншоты с медиафайла). Проверено 22 октября 2014.

Отрывок, характеризующий Вавилон

– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.