Асархаддон

Асархаддон аккад. Aššur-aha-iddina — «Ашшур даровал брата»<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Царь Ассирии
680 — 669 до н. э.
Предшественник:	Синаххериб
Преемник:	Ашшурбанапал
Рождение:	730 до н. э.(-730)
Смерть:	669 до н. э.(-669)
Отец:	Синаххериб
Мать:	Накия
Дети:	сыновья: Син-надин-апал, Ашшурбанапал, Шамаш-шум-укин дочери: Шеруа-этерит

Асархаддо́н (также Ассаргадон, правильнее Ашшур-аха-иддин; библ. Асардан) — царь Ассирии, правил приблизительно в 680 — 669 годах до н. э. Сын Синаххериба и энергичной и властной Накии (по-арамейски «Чистая», в аккадском переводе — Закуту).

Утверждение на престоле

При Синаххерибе Асархаддон одно время был наместником Вавилона. Ещё при жизни Синаххериб назначил своим преемником младшего сына — Асархаддона, что естественно вызвало недовольство старших сыновей. После убийства Синаххериба (10 января 680 года до н. э.), Арад-бел-ит и Набу-шар-уцур не смогли захватить власть, так как в Ниневии их никто не поддержал. Асархаддон, бывший во время убийства отца в отлучке, узнав о случившемся, с имеющимися в его распоряжении войсками двинулся на Ниневию. Убийцы бежали по свидетельству Библии в страну Арарат (4Цар. 19:37), хотя вероятнее всего в Шуприю. Асархаддон в конце февраля (2 аддару) 680 г. до н. э. вступил в Ниневию и 8 аддару (февраль—март) занял царский трон. Арад-бел-ит и Набу-шар-уцур, получив помощь войсками Урарту, двинулись в Ассирию, но около Мелида были встречены Асархаддоном и разбиты.

Восстановление царства Вавилон

После вступления на престол Асархаддон немедленно принял меры к восстановлению Вавилона (679 — 678 гг. до н. э.). При восстановлении Эсагилы — главного храма Вавилона ассирийским зодчим Арад-аххер-шу был построен знаменитый Зиккурат Этеменанки (90 м высоты), вошедший в позднейшие легенды под именем «Вавилонской башни». Одновременно со строительством Вавилона начались работы по обновлению одного из главных храмов г. Ашшура. Привилегии Ашшура были расширены. Его жители были освобождены от всех налогов и пошлин. Также были вновь подтверждены и расширены привилегии и других ассирийских и вавилонских городов (Харрана, Сиппара, Ниппура, Барсиппы, Дера и др.). Асархаддон ввёл по всей державе особые налоги в пользу храмов. Ранее такие налоги взимались, по-видимому, лишь с некоторых специально выделенных для этого районов.

Поход против киммерийцев

В числе событий 2-го года правления Асархаддона (679 гг. до н. э.) ассирийские летописи отмечают побоище в стране Будауа (не локализуется) и киммерийцев. Видимо, киммерийцы вторглись в Ассирию, но Асархаддон перешёл через Тавр и, согласно вавилонским данным, в сражении у Хубушны (видимо, Хубишна в Каппадокии) разгромил киммерийцев. Вождь киммерийцев Теушпа погиб, а часть его конницы перешла на службу к ассирийскому царю. Тем же временем или несколько позже следует датировать и ассирийский поход против различных малоазийских правителей, упоминаемый надписями после похода на Теушпу. Поход проходил по бывшей ассирийской территории, где теперь вновь создался ряд мелких государств, но не привёл к восстановлению здесь власти ассирийского царя. Вторым годом правления Асархаддона датируется и поход ассирийского войска против города Арзани у ручья Египетского (соврем. Вади-ал-’Ариш, «Сухое русло») на границе Египта и Палестины. Ассирийцы взяли город и увели в плен в качестве заложников царя Асухили и его сына.

Восстание халдеев в Вавилонии

Восстановив Вавилон, Асархаддон вернул вавилонянам земли, конфискованные у них Синаххерибом в 689 гг. до н. э. и переданные халдеям княжества Бит-Даккури. В ответ на это халдеи Бит-Даккури, поддержанные царём Приморья Набу-зер-кити-лиширом, сыном Мардук-апла-иддина II, в 678 гг. до н. э. подняли восстание. Выступление халдеев было беспощадно подавлено. Князь Бит-Даккури Шамаш-ибни, взятый в плен, окончил жизнь на плахе. Набу-зер-кити-лишир был разбит и бежал (впоследствии он был убит), а его брата Наид-Мардука Асархаддон привлёк на свою сторону и сделал наместником Приморья.

Военные действия в Финикии и Сирии

Ещё в 680 г. до н. э., когда Асархаддон воевал со своим братом, царь Сидона Абдимилькутти восстал и прекратил платить дань. Абдимилькутти находился в союзе с царём Хилакку (Киликии) Сандуарри, страной Ду’уа и другими малоазийскими и сирийскими княжествами. В 677 гг. до н. э. Асархаддон захватил и полностью разрушил Сидон. Абдимилькутти попытался бежать морем, но был пойман ассирийцами. На месте Сидона была построена крепость Кар-Ашшур-ах-иддин («Град Асархаддона»), которая была заселена пленными халдеями. После этого ассирийцы вторглись в Хилакку и разрушили и сожгли там 21 укреплённый город вместе с малыми поселениями в их окрестностях. Царь Сандуарри бежал в горы, но был пойман. Оба царя были отправлены в Ниневию и обезглавлены. Также восстал против ассирийской власти и Мугаллу мелидийский, находившийся в союзе с царем Табала Ишкаллу. Ассирийцы осадили Мелид, но Муггалу бежал оттуда.

Судя по запросам Асархаддона к оракулу бога Шамаша, союзники создали реальную угрозу разгрома ассирийского полководца Ша-Набу-шу, а также не исключалась возможность нападения куззуракийцев, Табала или Хиллаку на ассирийскую провинцию Куэ. Но всё же восстание было подавлено и Муггалу, видимо, был казнён. Царь Тира Баал I, царь Иудеи Манасия, цари кипрских городов: Акестор (Идалия), Пилагор (Хитра), Дамис (Китий), Етеандр (Пафа), Адмит (Тамис) и далее — всего 22 царя Сирии и Кипра выразили покорность Асархаддону и поспешили принести дань. Асархаддон заключил затем договор с царем Тира Баалом. Согласно этому договору Баал не должен был принимать серьёзных решений без ассирийского надзирателя-регента и без совета старейшин, бывшего, очевидно, органом власти, настроенным в пользу Ассирии. По этому договору в случае захвата тирянами корабля, люди на корабле поступали в распоряжение Тира и продавались в рабство, а имущество — в пользу Ассирии. За это Асархаддон передал Тиру ряд бывших владений города Сидона и, в частности, г. Царипту.

Поход против арабов

В 676 гг. до н. э. Асархаддон предпринял поход в Аравийскую пустыню. Дорога проходила по раскаленным безводным пескам, а затем через горы. В ходе этого похода было убито 8 аравийских шейхов. Их сокровища и изображения богов ассирийцы увезли с собой. Один из оставшихся в живых шейхов — Лаилиэ, сперва бежал от ассирийцев, а потом шёл следом за Асархаддоном до самой Ниневии, чтобы просить царя вернуть увезенные статуи богов. Асархаддон принял его, вернул увезенных богов, а также завоеванные земли, сделав Лаилиэ своим ставленником.

Взаимоотношения с Эламом

Неожиданные, хотя и не слишком серьёзные вылазки предпринимал Элам. Так в 675 гг. до н. э. эламский царь Хумбан-Халташ II совершил набег на вавилонский город Сиппар, но уже в сентябре того же 675 гг. до н. э. эламский царь неожиданно «умер, не обнаружив признаков болезни». Как видно в Ассирии существовала специальная, секретная служба, в сфере деятельности которой находились организация государственных переворотов, а также и просто физическое устранение неугодных для ассирийского царя правителей. С новым эламским царем Уртаки у Асархаддона сложились дружеские отношения. Уртаки даже вернул в Вавилон статуи аккадских богов, которые «в течение долгого времени находились пленными в Эламе» (674 гг. до н. э.).

Поход против мидян

В 674 гг. до н. э. ассирийские войска совершили поход на «Страну далеких мидян», расположенную на краю Соляной пустыни (Деште-Кевир), у горы Бикни (Демавенд), в область Патуш’арра (более поздняя Хоарена). При этом были захвачены два «владыки поселения» Шитирпарна и Эпарду, вместе с их людьми и скотом. Также, вероятно, ассирийскому нападению подвергалась и крепость Андарпатиану, расположенная где-то восточнее Сапарды, недалеко от района современного Казвина.

Во время этого успешного для ассирийцев набега на восточную Мидию, к ассирийскому полководцу обратились за помощью 3 вождя («владыки поселений») «далеких мидян»: Уппи, правитель Партакки (это вероятно Партакану — текстов Саргона, то есть Паретакена, район соврем. Исфахана), Занасана, правитель Партукки (видно Партуа, то есть Парфия, имеется в виду, конечно, не вся Парфия) и Раматея, правитель Ураказабарны (эта область не поддается локализации). Правители этих трех областей обратились, как сказано, к ассирийцам за помощью против «начальников поселений», которые пытались изгнать их из их областей. В качестве подарков они послали ассирийскому царю жеребцов и лазурит. На помощь им были посланы окраинные ассирийские областеначальники, которые привели, по данным надписей Асархаддона, к покорности восставшие поселения и обложили трех правителей ежегодной данью. Дань эта имела для ассирийцев большое значение. Она собиралась лошадьми и должна была служить для пополнения конского поголовья в ассирийской армии, в связи с прекращением поступлений коней из Манны, откуда ассирийцы их обычно получали.

Однако собрать дань со всей обширной и фактически совершенно не покорённой Мидийской территории оказалось невозможным. Судя по запросу к оракулу, во время похода на Патуш’арру ассирийцы опасались нападения с тыла, со стороны Сапарды и других «покорённых» мидийских областей. С большой опасностью для ассирийцев был сопряжен сбор дани областеначальниками и в других мидийских областях (в Бит-Кари, в Мадай и т. д.). Положение осложнилось ещё более к концу года, когда к сопротивлению местного населения сбору дани, прибавились нападения скифов на ассирийские отряды. О походе на Манну надписи Асархаддона говорят чрезвычайно бегло, скороговоркой, верный признак отсутствия настоящего успеха: «Я рассеял людей страны Маннеев, неусмиренных кутуиев, пробил оружием войска Ишпакая, скифа, союзника не спасшего их». Запросы к оракулу бога Шамаша показывают, что инициатива в этой войне принадлежала маннеям. Ассирийский царь запрашивает бога, удастся ли маннеям захватить в свои руки ассирийские крепости Шарруикби, Дур-Эллиль и другие, названия которых в надписи не сохранились. Некоторые крепости и в том числе Шарруикби маннеям в действительности удалось захватить и ассирийцы смогли их вернуть себе лишь через много лет. Из запросов к оракулу видно, что к лету 674 гг. до н. э. Манна непосредственно граничила с Хубушкией, что предполагает занятие маннеями западного побережья Урмии и даже верховьев Большого Заба. А скифы, союзники маннеев, вторгались через перевалы Хубушкии на собственно ассирийскую территорию и создали угрозу захвата городов Харраниа (возможно то же, что и Харруна или Харрана в западной части Внутренней Замуа) и Анису (поселение в области Хабху).

Неудачный поход в Египет

В 674 гг. до н. э. Асархаддон предпринял поход на Египет и подступил к пограничным крепостям Восточной Дельты. Египетско-кушитское войско фараона Тахарка (ассир. Тарка) двинулось к нему навстречу. Исход происшедшего сражения был неблагоприятным для ассирийского царя или даже как на это намекают документы, последний потерпел настоящее поражение. Благодаря этой победе Тахарке удалось привлечь на свою сторону царя Тира Баала, который также был готов выступить против Ассирии.

Потеря Мидии

В начале весны 673 гг. до н. э. «владыка поселения» Кар-Кашши («Колония касситов») Каштарити привлёк на свою сторону правителя Мадай Мамитиаршу и правителя Сапарды Дусанни и поднял восстание против Ассирии. Как видно восстание возглавили три равноправных вождя, но фактически, судя по тону запросов ассирийского царя к оракулу, беспорным было главенство Каштарити. Весьма вероятно, что он формально был избран военным вождем мидийского племенного союза.

В надписях Асархаддона война с Каштарити, по всей вероятности отражена в виде следующей весьма неопределённой декларации: «Я растоптал страну Барнаку, коварного врага, обитателей страны Тилашурри, имя которых зовется в устах людей Мехрану „город Питану“». Известно, что Тилашурри находилась рядом с «Крепостью вавилонян» (Сильхази). Так как в I тысячелетии нередко смешивали понятия «касситов» и «вавилонян», то вполне вероятно, что «Крепость вавилонян» — это то же самое, что «Колония касситов» (Кар-кашши), а Кар-кашши была вероятно центром провинции Бит-Кари, то есть район нынешнего Хамадана. Неопределённо-хвастливый тон сообщения не дает основания видеть здесь действительно ассирийскую победу. Как обстояло дело в действительности, показывают запросы к оракулу.

Восставшие заключили союз со Скифским царством (вероятно с вождем Ишпакаем) и с Манной (вероятно с царем Ахсери), что позволило повстанцам действовать сразу на нескольких фронтах. Восстание быстро распространялось и вскоре вышло за пределы первоначальных трёх провинций. Уже в самом начале месяца айяру (апрель — май) 673 гг. до н. э. Каштарити вторгся в соседнюю провинцию Кишессу и осадил её главную крепость того же названия, и уже тут в качестве его союзников выступили скифы, мидяне (то есть люди Мамитиаршу) и маннеи. Дусанни сапардский тоже в это время осадил крепость, название которой в надписи не сохранилось, причём он ожидает помощь от Каштарити. В запросе от 4 айяру (апрель — май), ассирийский царь выражает обеспокоенность о судьбе крепости Карибту и ещё одной крепости название которой сохранилось не полностью (может быть это Сибар или Сибур в районе современного Зенджана), осажденных повстанцами Каштарити. Запрос оракулу от 6 айяру (апрель — май) говорит, что нападению подверглась и крепость Ушиши.

Ассирийцы пытаются отвоевать Мидию, но безрезультатно

К 10 айяру (апрель — май) относится запрос ассирийского царя к оракулу относительно предполагаемого ассирийского наступления. Ассирийский царь рассчитывал пройти через перевал Сапарды и занять, вероятно, как плацдарм для дальнейшего наступления крепость Кильман (возможно Кулуман, по-видимому, в южной части провинции Хархар). Однако этот поход на восставшую Мидию с юга не имел успеха. Из запроса оракула в месяце симану (май — июнь) видно, что повстанцы не только не потерпели поражения, но и вновь угрожают какой-то крепости, а запрос от 25 симана (середина июня) касается уже провинции Бит-Хамбан, расположенной далеко к юго-западу от первоначального района восстания. К этому же времени угроза нависла и над «Сиссирту, крепостью хархарцев, что расположена на границе Элама». Таким образом, повстанцы находились уже видимо в долине Диялы. Вся ассирийская Мидия, кроме Замуа и Парсуа, была для Ассирии потеряна и Каштарити угрожал перевалам ведшим в Месопотамскую низменность. В Парсуа тоже было неспокойно, туда стали вторгаться маннейские войска.

Полный разгром Шуприи

Положение складывалось чрезвычайно неблагоприятно для Ассирии, тем более, что в её тылу, в Финикии, назревали серьёзные события и ещё не была закончена война с Египтом. Помимо того, по-видимому, в связи с мидийскими событиями, участились случаи социального протеста угнетённых масс трудящегося населения в самой Ассирии. Ещё до окончения мидийской войны, на 8-м году правления 673 гг. до н. э., Асархаддон был вынужден совершить поход в лесную область армянского нагорья Шуприю (в Сасунских горах, в западной части Армянского Тавра) — специально для поимки многочисленных беглых рабов и земледельцев, сбегавших с Ассирийской территории. Как повествуют анналы Асархаддона, он три раза слал послания шуприйскому царю с требованием вернуть беглецов, на что тот постоянно отвечал отказом. Тогда Асархаддон перешёл к военным действиям и осадил, а затем 21 кислиму (ноябрь — декабрь) штурмом взял столицу Шуприи крепость Уппуму (совр. Фум около Илидже).

Устрашившись, царь Шуприи Ник-Тешуб послал к ассирийцам своих сыновей Шерпи-Тешуба и Лиги-Тешуба со своей золотой тиарой и статуей, наряженной и закованной в железо, символизирующей его, умоляя Асархаддона даровать ему милость и сохранить жизнь. Асархаддон послал ответ, в котором заявил, что помилования не будет. Вскоре Шуприя была полностью покорена. Ник-Тешуб был убит, Асархаддон вернул беглецов в Ассирию, предварительно лишив их носа, глаза и уха, в назидание тем, кто мог помыслить о бегстве. Население Шуприи было выселено в Ассирию, а воины-шуприйцы были причислены к войску Ассирии. Шуприя прекратила своё существование, на её территории были созданы две провинции — Уппуму и Куллимери. Прежние названия городов Куллимери, Маркуха, Какзу и др. были изменены на новые ассирийские. Захваченных в Шуприи беглецов из Урарту Асархаддон выдал урартскому царю Русе II, что говорит о хороших отношениях, существовавших в то время между Ассирией и Урарту. Однако вскоре союз, заключённый между Русой и киммерийцами, показался Ассирии опасным, и Асархаддон даже вопрошает оракула бога Шамаша, не грозит ли этот союз новоприобретенным владениям Ассирии в Шуприи, на границе с Урарту.

Образование государства Мидия

В начале марта 672 гг. до н. э. ассирийцы попытались завязать с Каштарити мирные переговоры, но тот, уверенный в своей победе, отказался от них. Одновременно, пытаясь поссорить между собой союзников, ассирийцы ведут переговоры с каждым из них в отдельности. Скифский вождь Ишпакай, видимо, был убит в ходе этой войны примерно в конце 673 г. до н. э. Новый царь скифов Партатуа (Претотий) пошёл на переговоры с ассирийцами, женился на дочери Асархаддона и отделился от восставших. В результате измены Партатуа успех восстания не был полным. Ассирийцам удалось удержать в своих руках провинцию Кишессу, Хархар и Бит-Хамбан, но на территории Бит-Кари, Мадай и Сапарда восстание имело полный успех, и здесь образовалось независимое Мидийское царство.

Вторжение в Египет

На 10-м году своего царствования (671 г. до н. э.) Асархаддон повторил попытку завоевать Египет. Он осадил г. Тир, союзника египетского фараона Тахарки и двинулся через пустыню к Дельте. Египетско-кушитское войско потерпело ряд поражений и ассирийцы, через 15 дней после вступления в Египет, взяли Мемфис. В плен к ассирийцам попали жена, наложницы, сыновья и дочери Тахарки, и, в том числе, его старший сын и престолонаследник Ушанхура. Сам Тахарка, видимо, бежал на юг Египта. Асахаддон не стал его преследовать, ограничившись, видимо, завоеванием одной лишь Дельты, хотя часть верхнеегипетских князей всё же принесла дань. Двадцать городов Египта (Буто, Саис, Атрибис, Бубастис, Бусирис, Себенит, Фарбаитос, Пер-Сопд, Мендес, Танис, Нато и др.) получили ассирийские наименования и там были поставлены правителями местные царьки из ливийских династий, среди которых следует назвать Нехо, правителя Саиса и Мемфиса. Помимо местных правителей Асархаддон назначил ассирийских наместников, а также определил размеры ежегодной дани — 180 кг золота и 9 т серебра. Из Египта было вывезено в Ниневию 55 царских статуй. Хотя Асархаддон и принял титул «Царь Нижнего и Верхнего Египта и (даже) Куша», однако он не короновался в Египте как фараон. Ассирийцы так и не смогли взять островной Тир, но царь Тира Баал после разгрома его союзника — Египта счёл более разумным покориться Асархаддону и не продолжать сопротивление. Тир был лишён всех своих материковых владений и уплатил огромную дань.

Склоки в царской семье по поводу престолонаследия и смерть царя

Ещё в мае 672 гг. до н. э. Асархаддон объявил наследником престола своего сына Ашшурбанапала. (Старший сын Асархаддона Син-надин-апал («Син, дающий наследника») умер молодым). Присяга на верность новому царю в Ассирии прошла спокойно, но в Вавилоне встретила сопротивление. В день присяги Ашшурбанапалу группа вавилонских магнатов в Лаббанате — пригороде Вавилона попыталась поднять мятеж и провозгласить царем Бэл-Эрибу («Бэл приумножил»), потомка III касситской династии. Однако эта попытка была быстро ликвидирована и не имела последствий. Назначение наследником Ашшурбанапала вызвало недовольство и в самом дворце ассирийского царя, выразившееся в склоках между Шеруа-этерит, старшей дочерью Асархаддона и Ашшур-шаррат, женой царевича Ашшурбанапала. По размаху дворцовых интриг видно, что за обеими царевнами стояли две враждующие группировки, одна поддерживающая Ашшурбанапала, другая поддерживающая сына Асархаддона от вавилонянки Шамаш-шум-укина. Видимо, под нажимом оппозиции Асархаддон вынужден был в мае 670 гг. до н. э. назначить Шамаш-шум-укина наследником вавилонского престола, равным по рангу с Ашшурбанапалом.

В 670 гг. до н. э. в Харране местный градоначальник Саси организовал заговор, ставивший целью низложение Асархаддона и всего его дома. Саси намеревался сам занять престол, но заговор был раскрыт, а мятежные магнаты казнены. Между тем, в только что покоренном Египте начались волнения и ассирийские гарнизоны оказались в осаде. В 669 гг. до н. э. Асархаддон собрал огромное войско и вновь двинулся в Египет, но по дороге 1 ноября 669 гг. до н. э. умер.

Правил Асархаддон 12 лет.

Образ в искусстве

Лев Толстой. Рассказ «Ассирийский царь Асархадон» (1903)

Валерий Брюсов. Стихотворение "Ассаргадон (Ассирийская надпись)" (1897)

Литература

• Белявский В. А.. [gumilevica.kulichki.net/MOB/index.html Вавилон легендарный и Вавилон исторический]. — М.: Мысль, 1971. — 319 с. — 60 000 экз.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.
• [hworld.by.ru/text/assir/asarhadon.html Анналы Асархаддона]

Ссылки

• Асаргаддон // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Асархаддон // Большая советская энциклопедия: В 66 томах (65 т. и 1 доп.) / Гл. ред. О. Ю. Шмидт. — 1-е изд. — М.: Советская энциклопедия, 1926—1947.

Новоассирийский период
Предшественник: Синаххериб	царь Ассирии ок. 680 — 669 до н. э.	Преемник: Ашшурбанапал
	царь Вавилона ок. 680 — 669 до н. э.	Преемник: Шамаш-шум-укин

Отрывок, характеризующий Асархаддон

Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.