Национальный блок (Франция)

Национальный блок (фр. Bloc national) — правоцентристская коалиция, находившаяся у власти во Франции в период с 1919 по 1924 год.

Выборы в Палату депутатов 1919 г.

В ноябре 1919 г. во Франции состоялись первые после окончания войны парламентские выборы. В процессе подготовки к ним правые партии страны объединились в предвыборную коалицию Национальный блок. Его основу составили Демократический альянс и Республиканская федерация, к которым присоединились более мелкие правые группировки. О поддержке Национального блока заявило также руководство партии радикалов. Своей главной задачей предвыборное объединение провозгласило «борьбу против большевизма» и «социальных беспорядков». В избирательной программе Национального блока говорилось о защите республиканского строя, светского государства и школы, восстановлении освобожденных после оккупации районов, заботе о судьбе инвалидов и бывших фронтовиков. Одним из основных пунктов внешнеполитической части программы было требование строгого выполнения условий Версальского договора.

В результате выборов кандидаты, объединившиеся в блок, получили более двух третей мест в Палате депутатов. Первое и второе правительства Национального блока (январь — февраль 1920 г. и февраль — сентябрь 1920 г.) сформировал Александр Мильеран, бывший социалист, примкнувший к правому лагерю. До следующих выборов в Палату депутатов, прошедших в 1924 г., сменилось еще четыре кабинета, представлявших Национальный блок.

Внутренняя политика

Следуя предвыборной программе Национального блока, правительство Мильерана повело борьбу с «социальными беспорядками». Кабинет принял ряд жестких мер против рабочего и профсоюзного движения. Когда в мае 1920 г. началась всеобщая забастовка на железных дорогах, по распоряжению правительства были арестованы многие профсоюзные деятели и более 20 тыс. железнодорожников уволены с работы. Государственным служащим запретили вступать в профсоюзы и участвовать в забастовках. Многие предприниматели при негласной поддержке кабинета министров отказывались заключать коллективные договоры с профсоюзами и не выполняли закон, принятый правительством Клемансо в 1919 г., о 8-часовом рабочем дне.

Кабинет Мильерана восстановил разорванные в 1905 г. дипломатические отношения с Ватиканом. В 1920 г. правительство приняло закон о праздновании Дня победы и памяти павших — 11 ноября. В этот день в Париже под Триумфальной аркой на Елисейских полях зажгли вечный огонь на могиле Неизвестного солдата. Его останки были доставлены с поля битвы под Верденом.

Образование Французской коммунистической партии

Победа в 1917 г. Октябрьской революции в России оказала большое влияние на мировое социалистическое движение. В Москве в марте 1919 г. был создан III Коммунистический Интернационал (Коминтерн). Своей задачей он провозгласил сплочение всех сил мирового пролетариата с целью революционной борьбы рабочего класса и установления диктатуры пролетариата, а также координации политики всех примкнувших к Коминтерну партий. После этого в социалистических партиях почти всех стран мира начались дискуссии по вопросу о присоединении к Коминтерну. Не избежали их и французские социалисты. Внутри Социалистической партии образовались два направления. Левые социалисты и синдикалисты призывали к вступлению в Коминтерн. Представители правого течения хотели остаться на позициях социал-реформизма.

Окончательное решение о генеральной линии партии было принято на очередном съезде СФИО, прошедшем в декабре 1920 г. в Туре. Делегаты съезда должны были выразить согласие с 21 условием приема в Коммунистический Интернационал, выдвинутым В.И. Лениным. Они предусматривали разрыв с социал-реформизмом, пропаганду идеи о необходимости революционного свержения капитализма и установления диктатуры пролетариата, перестройку всей деятельности партии на основе принципов демократического централизма и т.п. Партии, решившие вступить в Коминтерн, обязывались выполнять его решения, вести систематическую революционную работу, сочетать легальные и нелегальные методы деятельности, защищать народы колониальных стран. Они должны были изменить своё название и впредь называться коммунистическими.

На съезде СФИО в Туре резолюция о присоединении к Коммунистическому Интернационалу была принята большинством в 3203 голоса против 1126. Этот день стал днем образования Французской коммунистической партии (ФКП). Меньшинство делегатов, состоявшее из социал-реформистов и центристов, отказалось подчиниться решению съезда. Они основали партию под старым названием — СФИО. Коммунистическая партия насчитывала в своих рядах (после съезда в Туре) 180 тыс. членов, СФИО — 35 тыс.

Образование Унитарной всеобщей конфедерации труда

Вслед за расколом Социалистической партии последовал раскол и главной профсоюзной организации Франции — Всеобщей конфедерации труда. На съезде в Сент-Этьене в июле 1922 г. от ВКТ, руководители которой стояли на реформистских позициях, откололась группа «революционного меньшинства». Её представители, отстаивающие коммунистические принципы, основали Унитарную всеобщую конфедерацию труда (УВКТ). Новая профсоюзная организация присоединилась к отделению Коминтерна — Интернационалу профсоюзов (Профинтерну). В 1919 г. во Франции была основана еще одна профсоюзная организация — Французская конфедерация христианских трудящихся (ФКХТ), в которую вошли верующие католики. Таким образом, в стране действовало уже три основных профсоюзных центра.

Внешняя политика

Правительство Мильерана не изменило курса, взятого кабинетом Клемансо. Оно поставляло оружие белогвардейской армии барона Врангеля и войскам Польши, воевавшим против советской республики. Для обучения и подготовки польских офицеров в Польшу была направлена военная миссия во главе с генералом Вейганом. После победы Красной Армии правительство Национального блока согласилось принять во Франции многих белогвардейцев.

Кабинеты Национального блока заключили союзы с отдельными государствами Восточной и Центральной Европы, заинтересованными в сохранении Версальской системы и являвшими собой в силу геополитического положения заслон от большевистской России. Так в 1921 г. Франция заключила политический пакт и военную конвенцию с Польшей. Французское правительство оказывало поддержку Чехословакии, Югославии и Румынии, которые в 1920—1921 гг. объединились в так называемую Малую Антанту. И Польша, и страны Малой Антанты в своей внешней политике ориентировались на Францию, считая её главным гарантом неприкосновенности Версальской системы.

Борьба за выполнение условий Версальского договора занимала центральное место во внешней политике правительств Национального блока. Франция выступала против любых попыток пересмотра договора. Однако её усиления, которое могло иметь место только за счет ослабления Германии, не желали Соединенные Штаты и Великобритания. Поэтому политика этих государств по отношению к Германии стала постоянным источником противоречий между бывшими союзниками по Антанте. Особенно острый характер приобрели разногласия по репарационному вопросу. Франция требовала максимального объема выплат и передачи ей как наиболее пострадавшей стране 2/3 общей суммы, а США и Англия высказывались за ограничение репарационных платежей. Только в мае 1921 г. Соединенным Штатам, Великобритании и Франции удалось договориться и установить общую сумму репараций в размере 132 млрд золотых марок с выплатой по 2 млрд в год, 52% этой суммы предназначалось Франции.

Оккупация Рура

В 1922—1924 гг. правительства Национального блока возглавлял лидер Демократического альянса, известный правый политик Франции, бывший президент республики Раймон Пуанкаре (январь 1922 г. — март 1924 г. и март — июнь 1924 г.). Председатель совета министров был сторонником строгого выполнения Версальского договора и одну из важнейших задач своей внешней политики видел в получении репараций с Германии.

Летом 1922 г. немецкое правительство, ссылаясь на тяжелое финансовое положение, запросило отсрочки по репарационным платежам на 4 года. В ответ кабинет Пуанкаре, заручившись поддержкой Бельгии, решил в соответствии с Версальским договором оккупировать Рур. В январе 1923 г. французские и бельгийские войска вступили в Рурскую область.

Действия правительства поддержали все политические объединения, входившие в Национальный блок, и даже социалисты. Против оккупации выступила лишь Французская коммунистическая партия. Не одобрили её Соединенные Штаты и Великобритания. Германия же призвала население области к «пассивному сопротивлению» и отказалась платить репарации до тех пор, пока франко-бельгийские войска не покинут оккупированный район.

Вопреки ожиданиям Пуанкаре оккупация Рура не только не привела к выплате репараций, но потребовала больших расходов на содержание оккупационных войск. К тому же прекратились поставки во Францию рурского угля. Радикалы и социалисты, убедившись, что рурская операция не привела к желаемым результатам, отказали кабинету Пуанкаре в поддержке. Против его политики высказалась также часть правых депутатов в парламента. В результате Франция была вынуждена покинуть Рур. Решение вопроса о репарациях она согласилась передать на рассмотрение международного комитета экспертов.

Отрывок, характеризующий Национальный блок (Франция)

Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.